Спустившись с трибуны, Ворошилов подошёл к Будённому, сказал негромко:
— Глупейшая смерть.
— А где ты видел её умную, — ответил серьёзно командарм.
Всего на несколько дней пережил Алексей Марченко своих высоких пленников, сложив удалую голову в одной из смертельных рубок с червоноармейцами, так и не дожив до своего 18-летия.
4. Ещё месяц и ещё
Расчёт штабарма и Реввоенсовета Повстанческой армии поднять всё Правобережье против большевиков не оправдался. Отряды, которые там действовали и с которыми махновцы надеялись объединиться, были либо разбиты уже Красной Армией, либо являлись настолько мелкими, что не представляли серьёзной силы. Это были скорее шайки бандитов и мародёров, не способные противостоять даже милиции.
Такое пополнение принимать в армию Махно не хотел:
— Зачем они мне? Сегодня приму, завтра расстреляю за грабёж. И только.
6 января в селе Межеричи под Каневом, воспользовавшись небольшой передышкой, штабарм решил провести совещание комсостава по вопросу: как действовать дальше?
Туда прибыли петлюровские атаманы Пономаренко, Родченко и Струк.
— Враг у нас один, — говорил с пафосом Струк, — это большевики, так помогите нам, дайте оружие.
— Враг-то у нас один, — скрёб затылок Махно, — но вот цели разные. И потом, у нас у самих с боеприпасами — беда. Мы же почти не вылазим из боя.
— Но у вас вон сколько пулемётных тачанок, сотни две, не меньше, — вздыхал Родченко. — Уступили бы нам хоть с десяток.
— Сколько у вас бойцов?
— У меня 200 сабель, — сказал Струк.
— У меня около того же, — сообщил Пономаренко.
У Родченко оказалось всего 175 штыков.
— М-да, атаманы, такую вашу силу красные раздавят одним полком.
— В том-то и дело, приходится по лесам ховаться, — признался Пономаренко. — Да если б у нас были патроны... Нестор Иванович, дайте хоть с полмиллиона.
— Что вы, братцы, у меня у самого и половины этого нет. Вы посчитали тачанки с пулемётами, а ведь если у трети осталось хоть по одной ленте, так и то хорошо.
— Что ж нам делать? Посоветуйте, Нестор Иванович.
— Ховайтесь и далее. У меня армия, мне не сховаться, хоть иной раз и рад бы. А если серьёзно, добывайте оружие у красных, товарищи атаманы. Мы тоже от них снабжаемся. А сейчас, извините, мне надо на совещание.
На совещании, куда припозднился Махно из-за атаманов, обсуждали дезертирство артиллеристов.
— От кого, от кого, а от шаровских я этого не ожидал, — говорил Белаш. — Такие были честные, исполнительные и вот на тебе — дезертировали.
— Они ещё записку оставили, — сказал Зиньковский.
— Записку? — спросил Нестор, сразу уловивший суть разговора. — Она у тебя?
— Вот, — подал Зиньковский клочок бумаги.
— Так. Написано: «Без снарядов воевать не умеем. Простите. Василий и Влас Шаровские». Вот черти полосатые, — вздохнул Махно. — А я так умею? И куда их, дураков, понесло?
— Наверно, в Гуляйполе, на родину, — предположил Серёгин.
— Там пропадут. Напорются на чекистов, и всё. Жаль. Стрелки были милостью божьей. Ну, а вы как надумали? Куда двинем?
— Вот гадаем, — сказал Зиньковский, — кто полагает на Гуляйполе надо, а кто советует на север.
— На Гуляйполе нельзя, братцы. Там сейчас красных, как блох в катухе, к тому же они нас там и ждут. Лева, где у нас группа Христового действует?
— Оперировала на Полтавщине, но уже больше месяца у меня нет с ней связи.
— Это ничего не значит, мы всё время в движении. Нас Фрунзе догнать не может, чего уж говорить о связном. Христовой должен быть там, отправь к нему двух-трёх связных.
Теперь надо решить, кого на пушки поставим. Они хоть пока и без снарядов, но хозяин им нужен.
— Так и Сипливый и Карпенко тоже смылись, — сказал Белаш.
— Вот сукины дети, поймаю, ей-ей высеку. Придётся тебе к пушкам становиться, Василий Антонович, — обратился Махно к забившемуся в самый угол Данилову — начальнику артиллерийского снабжения.
— Что делать, встану. Токо стрелок я хреновый.
— А ты сам и не стреляй, ты командуй. Там Влас прислугу всю обучил бою. Так что стрелять есть кому, дело за снарядами.
Махно прошёл к карте.
— Итак, товарищи, решено, ворочаемся на Левобережье, поскольку на правом берегу повстанчество выродилось в бандитизм и петлюровщину, с такими нам не по пути. Идём на Полтавщину, на соединение с Христовым.
— Надо ещё Днепр благополучно перейти, — заметил Куриленко.
— У Александровска на юге перешли, а тут более чем на 200 вёрст севернее лёд тоньше, что ли?
— Да лёд-то, может, и толще, но кони подбились, давно перековка нужна.
— Знаю, — вздохнул Махно, — но красные для перековки нам время не дадут. Придётся настилать солому. Григорий Иванович, озаботься этим.
— Слушаюсь, Нестор Иванович, — отвечал Серёгин.
Командюж Фрунзе собрал в свой поезд под Харьковом главное начальство тех соединений, которые в той или иной мере имели соприкосновение с Махно. Все понимали, что разговор предстоит нелёгкий, и поэтому до начала совещания старались не вспоминать бандита, который уже «всем плешь проел», а говорили более о погоде, о видах на урожай.
— Чёрт его знает, то пурга, то гололёд.
— А ветра? Весь снег с полей выдуло. Опять неурожай грядёт.
— И не говорите, не знаешь на чём ехать, то ли в санях, то ли на телеге.
— Лучше в броневике.
Командюж вошёл в салон в сопровождении члена Реввоенсовета Гусева. Последний сел за стол. Фрунзе, не садясь, обвёл присутствующих строгим взглядом и начал:
— Товарищ Ленин возмущён: имеем миллионную армию и не можем справиться с бандитом. Скоро исполнится два месяца, как две армии и конные корпуса гоняются за Махно, а результат нулевой. Сколько раз загоняли его в мешок, окружали, а потом бездарно упускали. А у села Бучки откололи номер — 14-я дивизия окружила бандита, а пленным оказался не Махно, а начдив-14. Это уже ни в какие ворота не лезет. Товарищ Будённый, не прячьте глаза. Вы с Ворошиловым и Щаденко ответственны за случившееся.
Теперь, что касается вас, товарищ Примаков. Банда переходит по льду Днепр, а что делаете вы? Именно во время перехода Днепра можно было пустить в ход артиллерию и перетопить бандитов. В чём дело, товарищ Примаков?
— Кони вымотались, товарищ Фрунзе.
— Значит, у вас вымотались, а у Махно были свежие? Так что ли? Плохому танцору знаете, что мешает? Догадались? Вот и хорошо. Мы тут подумали в штабе и поняли, что в этой операции задействовано много исполнителей, а спросить не с кого, у всех уважительные причины. Отныне я поручаю уничтожение Махно отдельной войсковой группе, которой будет командовать смелый, решительный, а главное, упорный командир. Это товарищ Нестерович.
Услыхав свою фамилию, Нестерович стремительно встал. Стройный, высокий, на голову выше кривоногого Будённого. Этот не станет препираться, исполнит приказ в срок и чисто.
— Товарищ Нестерович, для усиления вашей группы я придаю вам 14-ю дивизию покойного Пархоменко и 17-ю с начдивом Котовским.
У окна поднимается Котовский, тоже высокий, широкогрудый с наголо обритой головой, с тонкими чёрными крохотными усиками.
— Григорий Иванович, я надеюсь на вас.
— Я оправдаю ваше доверие, товарищ Фрунзе, — чеканит Котовский.
— Кроме того, товарищ Нестерович, я придаю вам бронедивизион и два бронепоезда. Ваше дело только Махно, никуда не отвлекайтесь. Желаю успеха. И если вы представите нам Махно живого или мёртвого, за наградой дело не станет.
После Оржицы в Повстанческую армию, словно псы, вцепились 14-я дивизия, рвущаяся отомстить за любимого начдива, и 17-я Котовского. Всё осуществлялось по замыслу командюжа — махновцев гнали в сторону высокой железнодорожной насыпи, где рядом с переездом стоял грозный бронепоезд, ощетинившийся пулемётами и пушками.
Это был уже новый «мешок» с железным бронированным дном.
Повстанческие кони, сделавшие многовёрстный переход, выдохлись, едва плелись. Впрочем, и красная кавалерия, весь день висевшая на хвосте, тоже изрядно утомилась.
Командир пулемётного полка Фома Кожин, видя, как безнаказанно их сжимают полукольцом красные, матерился и чуть не плакал:
— Ну хошь бы по ленточке... Я б вам показал...
Но на 200 пулемётов не было не то что «ленточки», — ни одного патрона. Видя безвыходное положение, Махно подозвал адъютанта Трояна:
— Гавря, вот тебе документ на красного взводного, скачи к бронепоезду. Да загляни в ксиву, кем ты будешь представляться.
Троян открыл удостоверение, прочёл:
— Командир взвода 84-го полка 14-й дивизии Пройдзисвет Тихон Петрович. А оно настоящее?
— Настоящее, настоящее. Запомни, Тихон — с того света спихан, ты красный взводный. Там сообразишь, что надо говорить. Возьми моего коня, он свежее.
Троян на батькином коне затрусил к бронепоезду и, чтоб привлечь к себе внимание, сорвал с головы краснозвёздный шлем, замахал им.
Подскакав к высокой насыпи, соскочил с коня, поскальзываясь на обледенелом скате, полез вверх к попыхивающему на рельсах железному чудищу. Там, видимо, заметили его ещё на подъезде, открыли визжащую стальную дверь. Ждали, подбадривали:
— Давай, давай, скребись, кавалерия.
Подали две тёплые руки, подхватили вверх, почти не дав упереться в ступеньку. Очутившись внутри бронепоезда, где Трояну показалось темно, как в бочке, он, взяв под козырёк, представился:
— Комвзвода Пройдзисвет. Мне бы командира бронепоезда.
— Ну я командир, — прогудел рядом сиплый басок.
— Товарищ командир, вот мой документ, — полез Троян было за пазуху за удостоверением.
— Да не треба, сынок, — молвил седоусый. — Чи я не бачу. Говори, с чим ты приихав?
Ободрённый таким доверием, Троян сказал:
— Пройдёмте к амбразуре, товарищ командир, я там покажу.
— Идемо, — согласился командир. — Вот тут, сынку, не зачепись головой.
Они прошли в другой отсек, где было гораздо светлее, подошли к амбразуре.