Несмотря на открытую форточку, в квартире чем-то пахло: то ли кислым, то ли протухшим. Ну, да это и немудрено, с такой хозяйкой, уверена, грязная посуда простоит до Пасхи.
– Простите, вчера засиделись с друзьями, не успела прибраться. Садитесь, – уловив мой взгляд, покаялась Вера, но не передо мной, а перед Юрой. Я сразу поняла, он произвел на нее куда более выгодное впечатление, чем я.
Вера плюхнулась на стул, подмяв под себя кучку белья. Потом, вытащив из-под себя вещи, бросила их на диван и принялась доводить до кондиции на лице марафет.
– Садитесь, – она вновь повторила приглашение.
– Спасибо, мы постоим, – ответил за меня Петров, не решаясь снять со стула предмет женского туалета.
– Тогда зачем пришли?
– Видите ли, Вера, – я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: – Ваша подруга Аня умерла.
– Анька, что ли? Во дает! – Реакция Веры меня удивила, мне показалось, известие ее больше обрадовало, чем огорчило, как будто речь шла о неожиданном замужестве или переезде на ПМЖ в Америку.
– Вера, вы, по-моему, меня не расслышали: Аня умерла!
– Да чего ж не расслышала? Со слухом у меня все в порядке, – возразила Вера, продолжая наводить контуры глаз до совершенства.
– И вас не удивляет ее смерть? Молодая девушка, полная жизни и энергии…
– А чего мне удивляться, если она уже три месяца в асане трупа лежала.
– В чем лежала? – переспросила я.
– В асане трупа, в позе трупа, чтоб ты поняла, – четко и громко произнесла Вера. – А еще есть асана дерева, льва, коровы и других зверюшек. В группу йоги она ходила и меня с собой тащила, только у меня с мозгами пока все в порядке. Мне на одной ноге колыхаться не с руки.
«Интересно, как это? Колыхаться на ноге не с руки», – подумала я.
– Аня занималась йогой? И давно? – удивился Петров.
– Ну да! Слышали афоризм: «Каждый сходит с ума по-своему». Вот и она тоже последнее время на голову жаловалась. Но это у нее на фоне любви. В тренера влюбилась, в Пашку-йога. Как его увидела, все, крыша поехала, все по боку, ни на шаг от него не отставала. Короче, стала ярой поклонницей йоги. Я один раз сходила, сразу поняла – это не для меня. На них со стороны посмотришь, ей-богу, в цирке уже смеяться не будешь. Делали бы они только зарядку, это еще ничего, но они ведь еще упражнения для языка придумали. Сейчас, погоди, им Пашка брошюрки напечатал, чтобы дома, значит, занимались. Сейчас покажу. – Вера откуда-то выудила тоненькую книжечку и принялась зачитывать: – О! «Джина Банджа, или замок языком. Язык изогнуть дугой и давить им на нёбо. Расслабить язык. Затем, наклонив голову и упершись подбородком в ямку между ключицами, вытянуть язык, пытаясь достать им до подбородка». Ну, как тебе? Представила, как это выглядит? А если это не один придурок, а целая толпа? Школа дебилов! Так это Джина Банджа, как говорит Пашка, еще устраняет запах изо рта. Но мне это не надо, у меня есть «Колгейт». Из всех упражнений мне только понравилась поза крокодила. Я теперь только в ней телик смотрю. Приду с лекций, плюхнусь на диван и открокодилюсь. Кайфово!
– Это как же?
– Лежа на животе. Руки под голову. Я и прежде так телевизор смотрела, только не знала, что лежу в асане крокодила. Ой, а как она чакру чистила, обхохочешься, – вспомнила Вера. – Сядет в позу лотоса и начинает мычать. А как Анька умерла? Должно быть, легла в позу трупа и тапки отбросила? Это знаешь как? Лежишь плашмя, ладошки кверху, впитываешь энергию космоса. Но главное, чтобы в голове на тот момент ни одной мысли не было, иначе ни хрена не впитаешь. А я так не могу. У меня в голове всегда есть мысли.
Какие же у нее могут быть мысли? Как себя поярче раскрасить?
– Наверное, лежала, лежала без мыслей и померла. Слышала, один мужик сказал: «Я думаю – значит, существую!» Слышала? Это про меня, – трещала Вера.
– Слышала, Вера. «Я мыслю – значит, существую». Это Рене Декарт сказал. Только Аня утонула.
– Тогда в асане рыбы была. Вот и захлебнулась, жабры забыла раскрыть, – хихикнула Вера.
Надо отметить, смерть подруги на Веру впечатления никакого не произвела. В истерике она не билась, и скупая слеза не оросила ее размалеванную щеку. Мне стало жаль Аню.
– Вера, Аня записку оставила для любимого мужчины. Только она без имени того, для кого предназначена. Помогите мне найти адресата.
– А ты-то чего хлопочешь? Больше всех надо, что ли? Я что-то тебя не припоминаю, и по возрасту ты в подруги ей не катишь.
– Ну, в общем, так случилось, меня просили передать.
– Анька, что ли?
– Да, Аня, – соврала я.
– Да брось ты! Будет она записки писать! Общей тетради не хватит, кому она могла последнее послание оставить. Хотя, может, это Пашка-йог. Или Сидоров… Точно, Пашке писала… Или Сидорову. Анька полгода у Сидорова жила. А потом, как йогой увлеклась, с Вовкой порвала и в общагу перебралась.
– Вера, а как мне найти этого Пашу и Сидорова?
– Пашку в спортзале институтском найдете, он секцию йоги ведет. А Сидорова… – Вера задумалась. – Улицу я знаю, Комсомольская. А вот дом? Он стоит первым после гастронома «Темп».
– А номер квартиры?
– Так это частное строение, – удивилась Вера тому, почему я не знаю, где живет Сидоров. – Они вдвоем с матерью живут, или нет, втроем, кажись, сестра у него еще есть.
– Вера, еще один вопрос, вы с Аней этого мужчину не встречали? – я протянула ей фотографию Олега.
– Нет, такого красавчика я бы запомнила, точно не встречала. – Вера вернула мне карточку. – А вообще у Аньки был альбом. Любила она фотографироваться с мужиками. Даже просила кого-нибудь щелкнуть, чтобы кавалер не заметил. У нее были женатики, которым не с руки было оставлять свои фейсы на фотке рядом с Анькой. Коллекцию она собирала, хвасталась ею.
– А где этот альбом может быть?
– Или в общаге, или у Сидорова, если она не успела все вещи перевезти.
– И что, ее парню нравились эти фотографии?
– Так там ничего особенного не было. Фотки как фотки. За столом, на улице. Ну. Может, обнимал ее, но не больше того. Вы что-то еще хотели спросить? – Вера заторопилась. – Мне скоро отчаливать.
– Нет, спасибо, нам тоже пора идти, – мы с Петровым стали продвигаться к выходу.
На пороге Вера нас окликнула:
– А вы правду сказали? Аньки больше нет? – Похоже, только сейчас до нее стало доходить, что ее подруга погибла.
– Правду, Вера, правду.
Черная слеза скатилась по Вериной щеке, оставив грязную полоску на розовой пудре.
– Я в церкви свечку за нее поставлю, все равно целую ночь там быть собираемся, а утром уж оттянемся по-взрослому.
Петров молча шел к машине.
– Как ты думаешь, сегодня уже поздно ехать в спортзал или к Сидорову?
– Ты хочешь ехать в десять вечера в спортзал?
– Поздно, да?
– Если честно, я думал, ты успокоилась, твоего Олега никто с Щегловой не видел. А ты за старое?
– А вдруг кто-то из этих двоих убийца? Может быть, они ее приревновали и убили. Тогда с Олега обвинения снимут.
– Да с чего ты взяла? Убийцы! Чьи? Анькины? Она проститутка, понимаешь? Если так рассуждать, то ее мог укокошить любой, с кем она спала. Но никто, повторяю, никто из-за проститутки не станет мараться.
– Хорошо, Юра, поехали домой, тебя уже Татьяна, наверное, хватилась.
Мы въехали во двор, машина спотыкнулась и начала издавать какие-то непонятные для меня звуки.
– Это что еще? Только этого мне не хватало!
Петров вылез из машины, открыл капот и начал ковыряться в моторе. Уже стемнело, и возиться в потрохах автомобиля было неудобно. Юра попросил меня подержать фонарик. Ловко поддев какую-то штукенцию, я слабо разбираюсь в технике, он быстро устранил неполадку.
– Давно пора заменить, да руки все не доходят. Кстати, можно, я поднимусь к тебе, помою их?
– Что за вопрос? Конечно. Я тебя чаем напою.
– Не откажусь.
Мы поднялись ко мне. Петров пошел мыть руки, а я занялась сервировкой стола. Бросив взгляд на часы, я обомлела – половина одиннадцатого вечера.
– Юра, надо позвонить Тане.
– У меня телефон разрядился. Можно я с домашнего?
Я подскочила к аппарату за трубкой. На автоответчике мигал красный огонек, пока меня не было, кто-то оставил сообщение. Вдруг это весть об Олеге? У меня больно защемило сердце в предчувствии беды.
– Юра, нажми кнопку, мне страшно. – Я села на стул и приготовилась к худшему.
Послышался шум и треск, потом хриплый мужской голос начал говорить:
– Ваш муж находится у нас. Если вам дорога его жизнь, готовьте деньги, много денег. О сумме, дате и месте обмена мы сообщим позже. В случае обращения в полицию вашему мужу конец: или мы его пришьем, или менты посадят, – короткие гудки оглушили меня.
– Что он сказал? Олег жив? Он жив? – кричала я в состоянии шока.
– Успокойся, успокойся! Он жив, ты же слышала.
– А кто его держит? Где? Где он? Почему его держат? – у меня началась истерика.
– Не знаю. Надо ждать звонка.
– А когда они позвонят? – наивно спросила я. Юра с состраданием посмотрел на меня. – Надо же что-то делать. Что? Что?
– Ждать звонка.
– Юра, они знают, что его подозревают в убийстве. Ты слышал, что они сказали? Если не они его убьют, то менты посадят. Как ты думаешь, они действительно могут его убить?
– Не знаю, что тебе ответить. У тебя есть валерьянка? – спросил Петров, и я показала ему взглядом на шкафчик.
Он снял с полки пузырек и отсчитал несколько таблеток. Я проглотила их, и через некоторое время вместо бурного всплеска эмоций на меня накатила апатия.
– Может, позвонить Татьяне и мы у тебя переночуем? – спросил Петров. Я мотнула головой. – Тебе не страшно?
– Я никого не хочу видеть, и ты тоже иди, я хочу остаться одна, собраться с мыслями.
– А вдруг позвонят, ты сможешь с ними поговорить?
– Да, конечно. Ты, Юра, иди, тебя жена заждалась.
Юрка маялся: оставить меня в таком состоянии он не решался, но и остаться против моей воли тоже не мог. Я подтолкнула его к двери. Он вздохнул и, ободряюще похлопав меня по плечу, ушел.