е полные губы были красны как кровь, голубые глаза излучали свет и не мигали, как у кошки, вьющиеся волосы цвета майского меда спадали до бедер. Это была Виргиния, выпускница училища в Вассаре, жрица-прорицательница, воплощение дочери Колумбии.
— Приветствую смертных, — произнесла она высоким чистым голосом и, обернувшись к Стеггу, сказала: — Приветствую бессмертного!
— Здравствуй, Виргиния, — ответил он и почувствовал, как затрепетало все его естество, как волна боли сжала грудь и поясницу. Каждый раз при виде ее он испытывал мучительное, почти непреодолимое влечение. Он был уверен в том, что как только их оставят наедине, он овладеет ею, а там — будь что будет!
Виргиния явно знала, как она действует на него, по ничем этого не выдала. Она смотрела на него равнодушным взглядом сытой львицы. Как и все девственницы, она была одета в блузу с высоким воротником и юбку до лодыжек, но у нее одежду покрывали крупные жемчужины. Треугольный вырез обнажал большую упругую грудь. Соски были напомажены красным и обведены белыми и синими кольцами.
— Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Поэтому тебе необходимо подготовиться.
— А что я должен для этого сделать? — поинтересовался Стегг. — И зачем мне готовиться?
Он взглянул на нее, и снова волна боли прокатилась по всему телу.
Девушка дала знак, и сейчас же Джон Ячменное Зерно, должно быть, только и ожидавший этого за дверью, появился в комнате с двумя бутылками: одна была с виски, другая — с какой-то темной настойкой. Жрец-евнух протянул чашу. Джон наполнил ее темной жидкостью и вручил жрице.
— Только ты, Отец своей Страны, имеешь право пить это, — сказала она, передавая чашу Стеггу. — Нет ничего лучше. Это настоено на воде из Стикса.
Стегг взял чашу. Напиток выглядел не очень приятно, но ему не хотелось быть неблагодарным.
— Не все ли равно, из чего это сделано. Пусть все видят, что Питер Стегг может перепить кого угодно!
Зазвучали трубы и барабаны, служители захлопали в ладоши и приветственно закричали.
И вот тогда он услышал протестующий возглас Кальтропа:
— Капитан, ты что, не понял?! Она сказала «на воде из Стикса». СТИКСА!!! Ясно?
Стегг все понял, но было уже поздно. Комната поплыла перед ним, и кромешная черная мгла низринулась с высоты.
Под звуки труб и ликующие крики он рухнул на пол.
3
— Ну и похмелье, — простонал Стегг.
— Страшно смотреть, что они с тобой сделали, — отозвалась мгла, и он с трудом узнал голос Кальтропа.
Стегг приподнялся и застонал от боли и потрясения. Превозмогая себя, он скатился с кровати, от слабости упал на колени, с трудом поднялся и, шатаясь, побрел к трем громадным зеркалам, расположенным под углом друг к другу. Зеркала отразили ужасное зрелище. Он был наг. Мошонка была выкрашена в синий цвет, пенис — в красный, ягодицы — в белый. Но не это потрясло Стегга. Он увидел два рога со множеством отростков, торчащих из его лба под углом в сорок пять градусов на добрый фут.
— Рога?! Зачем они здесь? Откуда? Дай мне только добраться до этого шутника…
Стегг схватился за рога, дернул и вскрикнул от боли. Опустив руки, он снова взглянул в зеркало. У корня одного из рогов выступило кровавое пятно.
— Рога — не совсем точное слово, — тихо сказал Кальтроп. — Это не твердые омертвевшие рога, скорее уж, это панты. Они довольно мягкие, теплые и бархатистые на ощупь. Приложи к ним палец и почувствуешь под кожицей биение артерии. Станут ли они потом твердыми рогами зрелого самца, не знаю.
Капитан потемнел. Гнев и бессильный ужас искали выхода.
— Да-а, Кальтроп, — прорычал он. — И ты участвовал в этой затее? Если да, то я оторву у тебя все, что торчит!
— Ты не только внешне похож на зверя, ты и думаешь по-звериному, — отпарировал Кальтроп.
Стегг весь сжался, сдерживая желание ударить маленького антрополога за неуместную шутку. Он увидел, что Кальтроп бледен, что у него трясутся руки, и понял, что за шуткой кроется неподдельный страх.
— Так что же случилось? — спросил Питер, немного успокоившись.
С дрожью в голосе Кальтроп рассказал, как жрецы понесли бесчувственного Стегга к спальне. В коридоре на них набросилась толпа жриц и захватила тело. В какой-то момент Кальтропа охватил ужас от того, что эти две стаи разорвут Стегга на куски. Однако борьба была притворной, обряд предписывал, что жрицы должны добыть тело с боем.
Они отнесли капитана в спальню. Кальтроп попытался последовать за ними, но его буквально отшвырнули.
— Они сделали это без зла, просто не хотели, чтобы в комнате был хотя бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были женщины. Скажу честно: чуть не рехнулся, когда увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим. Особенно, когда увидел, что хирурги здорово пьяны. Но Джон Ячменное Зерно вытолкал меня. Он сказал, что в этот момент женщины готовы разорвать, в прямом смысле этого слова, любого подвернувшегося мужчину. И намекнул, что некоторые музыканты стали жрецами поневоле — им не хватило прыти убраться с дороги женщин в вечер зимнего солнцестояния.
Джон Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается только братья Великого Самца по тотему находятся в это время в относительной безопасности. Я ответил, что нет, но раньше был членом Львиного клуба, хотя уже давно не платил членских взносов. Он сообщил, что я буду в безопасности на следующий год, когда Герой-Солнце будет из Львов, сейчас же находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома, пока Сын — он имел в виду тебя — не родился. Вернулся я рано утром. Все, кроме тебя, ушли. Ну, а я остался возле кровати ждать, когда ты проснешься.
— Я кое-что припоминаю, — задумчиво произнес Стегг. — Все как в тумане, все перепутано, но помню, как очнулся после того пойла. Я был беспомощнее ребенка. Вокруг было шумно: все женщины кричали, словно все разом рожали.
— А ребенком был ты, — подсказал Кальтроп.
— Я? Откуда ты знаешь?
— Ниоткуда. Просто ситуация проясняется.
— Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, — взмолился Стегг. — Я едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня не было ни малейшего представления об их намереньях, пока ему не перерезали горло. Я с ног до головы был в крови.
Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое треугольное отверстие, что-то вроде металлического каркаса, обрамленного какой-то розоватой юбкой. Две жрицы схватили меня за плечи и тащили через отверстие. Остальные же мяукали по-кошачьи, как безумные. Уж насколько я был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты в жизни не слышал таких кошмарных криков.
— Слышал, слышал. Весь Вашингтон слышал. Все взрослое население стояло у ворот Белого Дома.
— Я застрял в отверстии, и жрицы яростно толкали меня. Мои плечи сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как на шею мне брызжет вода — кто-то, должно быть, направил на меня струю. Помнится, я подумал, что у них в доме есть что-то вроде насоса, уж больно сильный был напор.
Наконец я проскользнул сквозь отверстие, но не упал: две жрицы подхватили меня на руки, подняли и повернули вверх ногами. Шлепали меня, здорово шлепали. От удивления я закричал.
— Именно этого они и хотели от тебя.
— Затем меня уложили на другой стол, прочистили рот, нос и глаза. Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях было полно какой-то слизи. Наверное она затрудняла дыхание, но я не осознавал этого. Потом… потом…
— Что потом?
Стегг покраснел.
— Меня отнесли к невообразимо толстой жрице, распластавшейся на моей кровати. До этого я не видел ее.
— Наверное, она приехала из Манхэттена. Джон Ячменное Зерно сказал мне, что тамошняя жрица очень толстая.
— Чудовищная — вот верное слово, — продолжал Стегг. — Такой толстухи я в жизни не видел. Могу поспорить, рост у нее не меньше моего. И весила она, наверное, не меньше полутора сотен килограммов. Все ее тело было покрыто пудрой, должно быть, добрую бочку извели на это. Она была огромная, круглая, похожая на пчелиную матку, рожденную только для того, чтобы откладывать миллионы яиц.
Он немного помолчал.
— Они положили меня так, что голова моя покоилась на одной из ее грудей. Клянусь, это была самая большая грудь в мире. Она казалась выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и повернула к себе. Я пробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать.
И тогда я почувствовал себя маленьким ребенком, я не был более взрослым. Я, Питер Стегг, был новорожденным. Должно быть, это пойло все еще действовало. Клянусь, в нем был гипнотический компонент. И я был… я был…
— Голодным? — тихо подсказал Кальтроп.
Стегг кивнул головой. Затем, явно желая сменить тему, он провел ладонью по одному из рогов и сказал:
— Гм. Рога укоренились прилично.
— Да. У Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые не столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти. Между прочим, эти панты гораздо больше, нежели символ или украшение. Они действуют. Тысяча против одного, что они содержат железы, которые выделяют в твою кровь гормоны всех видов.
Стегг заморгал.
— Что заставляет тебя так думать?
— Во-первых, Джон Ячменное Зерно сделал пару намеков, во-вторых, ты феноменально быстро оправился после такой сложной операции. Ведь нужно было сделать два отверстия в черепе, поместить в них панты, соединить их кровеносные сосуды с твоими и… один бог знает, что еще.
— Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее выходки.
Кальтроп смотрел на него с беспокойством.
— А сейчас ты чувствуешь себя хорошо?
Стегг раздул ноздри и ударил себя в грудь.
— Нет. Но чувствую, что мог бы покорить весь мир. Только вот… я голоден, как медведь после спячки. Сколько я пробыл без сознания?