Витроу совсем разбушевался. Когда жена проходила мимо него, чтобы распорядиться по кухне, он сильно, но с любовью похлопал ее по широкому заду, рассмеялся и сказал, что вспомнил ту ночь, когда была зачата Робин, а затем пустился расписывать подробности.
Прямо посреди рассказа Сарвант поднялся и вышел из дома. После его ухода за столом воцарилась тишина.
— Ваш друг заболел? — спросил наконец Витроу.
— Некоторым образом, — ответил Черчилль. — Он вырос в стране, где сексуальные разговоры считаются непристойными… табу.
Витроу удивился.
— Однако… как же такое могло произойти? Что за странный обычай?
— Я полагаю, что и у вас есть свои запретные темы, которые могут показаться столь же странными ему. Извините меня, я должен пойти и выяснить, что он затевает. Я скоро вернусь.
— Передайте ему, чтобы он тоже возвращался. Мне хочется еще разок взглянуть на человека с таким извращенным мышлением.
Выйдя из дома, Черчилль увидел, что Сарвант попал в довольно своеобразное положение. Он забрался почти на половину высоты тотемного столба и тесно к нему прижался, чтобы не упасть. Увидев эту сцену при свете луны, Черчилль стремглав бросился назад, в дом.
— Во дворе львица! Она загнала Сарванта на столб!
— Это Алиса, — пояснил Витроу. — Пума, которую мы отпускаем после захода солнца отпугивать бродяг. Я сейчас попрошу Робин унять ее. Они с матерью управляются с большими кошками намного лучше меня. Робин, отведи Алису в клетку!
— А может, лучше взять ее с собой? — спросила Робин. — Ты не возражаешь, если мистер Черчилль проводит меня на концерт? С тобой он успеет поговорить позже. Я уверена, он не откажется погостить у нас некоторое время.
Казалось, что-то промелькнуло между отцом и дочерью. Витроу понимающе улыбнулся и кивнул.
— Разумеется. Мистер Черчилль, не угодно ли вам быть моим гостем? Можете оставаться у нас столько, сколько пожелаете.
— Для меня это большая честь, — согласился Черчилль. — А Сарванта это предложение тоже касается?
— Если он пожелает. Только не уверен, что ему будет уютно у нас.
Черчилль открыл дверь и пропустил Робин вперед. Она вышла наружу и решительно взяла пуму за ошейник.
— Спускайтесь, Сарвант, — позвал Черчилль. — Еще не пришло время бросать христиан на растерзание ко львам.
Сарвант неохотно спустился со столба.
— Мне, конечно, не следовало трогаться с места. Но все произошло так неожиданно. Я меньше всего ожидал этого.
— Вас никто не осуждает за то, что вы спасались, как могли, — приободрил его Черчилль. — Я бы поступил точно так же. Горного Льва нельзя не уважать.
— Подождите немного, — произнесла Робин. — Я должна пойти за поводком для Алисы.
Она погладила львицу по голове и пощекотала за ухом.
Большая кошка довольно замурлыкала, хотя издаваемые ею звуки напоминали, скорее, раскаты отдаленной грозы. Затем, повинуясь команде хозяйки, она последовала за нею в дом.
— Все в порядке, Сарвант, — сказал Черчилль. — Почему вы ушли из-за стола? Неужели вам непонятно, что этим вы могли нанести хозяевам смертельную обиду? К счастью, Витроу на меня не сердится. А вот из-за вас взор Фортуны мог от нас отвернуться.
Сарвант сердито посмотрел на Черчилля.
— Неужели вы хоть на миг допускаете, что я должен спокойно переносить подобное скотское поведение? Эти непристойные описания совокупления с женой?
— Полагаю, что в данное время и в данной стране в этом нет ничего предосудительного, — спокойно заметил Черчилль. — Эти люди, как бы это сказать… люди вполне земные. Им по нраву хорошая возня в постели, и нравится рассказывать об этом.
— Боже праведный, да ведь вы их защищаете!
— Сарвант, я вас что-то никак не пойму. Когда мы были на Виске, вы сотни раз сталкивались с обычаями гораздо более отталкивающими, совершенно омерзительными. Но я никогда не замечал, чтобы вы отворачивались.
— То было совсем иное. Вискиане не были людьми.
— Они были гуманоидами. Нет, Сарвант, нельзя осуждать этих людей, исходя из наших этических норм.
— Вы хотите сказать, что получили удовольствие от анекдотов об его постельных радостях?
— Мне, разумеется, было чуть не по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но, полагаю, только из-за того, что при этом присутствовала сама Робин. Однако это нисколько ее не смущало, и она смеялась вместе со всеми.
— Эти люди просто выродки! Нет кары на их головы!
— А мне всегда казалось, что вы противник всякого насилия.
— Да?.. — Сарвант растерянно запнулся, затем произнес тихо: — Вы правы. Я поддался ненависти, хотя мне следовало бы возлюбить. Но ведь я всего лишь человек. И тем не менее, даже такой язычник, как вы, абсолютно прав, упрекая меня в том, что я заговорил о каре.
— Витроу предложил вам вернуться.
Сарвант покачал головой.
— У меня на это не хватит духу. Один бог знает, что может случиться, если я проведу там хотя бы одну ночь. Я бы не удивился даже, если бы он предложил мне свою жену.
Черчилль рассмеялся.
— Не думаю. Витроу не эскимос. Вы что, полагаете, что если эти люди развязны в разговорах, так у них нет никакого кодекса сексуального поведения? Да он у них может быть даже более строгим, чем во времена королевы Виктории. Что вы намерены делать дальше?
— Я хочу подыскать какую-нибудь гостиницу и заночевать там. А вы?
— Робин, похоже, собирается взять меня в город. Ночевать я буду здесь. Не хочется отказываться от такой возможности. Такой человек, как Витроу, мог бы помочь нам занять в народе Ди-Си приличное положение. Во многих отношениях Вашингтон мало изменился — здесь во все времена неплохо иметь волосатую руку.
Сарвант поднял ладонь в знак прощания. Лицо его было серьезным.
— Да поможет вам Бог, — прошептал он и шагнул в темноту улицы.
Из-за угла показалась Робин, держа в одной руке поводок, а в другой — большую кожаную сумку. Было ясно, что она была занята не только подготовкой львицы. И хотя единственным источником света была луна, от Черчилля не ускользнуло, что девушка переоделась и наложила свежую косметику, а также сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.
— А куда делся ваш друг?
— Ушел куда-то, где можно переночевать.
— Вот и хорошо! Мне он не очень понравился. И я опасалась показаться грубой, не пригласив его с нами.
— Не представляю себе, что вы можете быть грубой. Не стоит расстраиваться из-за него. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?
— Меня что-то уже не тянет на концерт — не люблю долго сидеть на одном месте. Можно пойти в парк, там много всяких развлечений. А в ваше время как было?
— Было по всякому. Интересно, как изменились развлечения за эти годы? Но вообще-то, мне все равно, куда идти. Лишь бы с вами.
— Мне показалось, что я вам понравилась, — улыбнулась Робин.
— А какому мужчине вы бы не понравились? Но, как ни странно, мне кажется, что и я вам по душе. А ведь во мне нет ничего особенного, я просто рыжий здоровяк с лицом ребенка.
— А я люблю детей, — ответила Робин. — Почему это вы удивились? Да у вас, наверное, была добрая сотня девушек, с которыми вы спали.
Черчилль заморгал от неожиданности. Зря Сарвант считал, будто он уже привык к откровенным манерам жителей Ди-Си.
У него хватило ума обойтись без хвастовства.
— Могу поклясться, что вы — первая женщина, к которой я прикоснулся за восемьсот лет.
— Великая Колумбия, как же это вас не разорвало?! — весело воскликнула Робин.
Черчилль покраснел и был очень рад, что в темноте этого не видно.
— Есть идея, — предложила Робин. — Почему бы нам не покататься на яхте? Сейчас полнолуние, и Потомак очень красив. Да и жара на реке не такая сильная. Скоро повеет вечерний бриз.
— Отлично, но придется долго идти.
— Храни вас Виргиния! Вы думаете, мы пойдем пешком? А коляска для чего?
Она вынула из кармана юбки свисток и тихо свистнула. Тотчас же послышалось цоканье копыт и треск гравия под колесами. Черчилль помог ей взобраться в экипаж. За ними туда прыгнула пума и легла на полу у их ног. Возница прикрикнул на оленей, и коляска покатилась по улице, залитой лунным светом. За возком, так же, как и днем, стояли двое вооруженных слуг. Черчилля заинтересовала причина, по которой Робин взяла с собой Алису, но он тут же понял, что ее присутствие значительно усилит охрану — в схватке она стоит пятерых.
В гавани Робин велела слугам ждать их возвращения, и вся троица, включая Алису, спустилась к воде.
— Слугам не наскучит нас ждать? — спросил Черчилль, когда они подошли к яхте.
— Не думаю. У них есть бутылка белой молнии и кости.
Алиса первая прыгнула на палубу и уселась в кокпите, надеясь, что туда не попадет вода. Черчилль отвязал яхту, оттолкнул ее от причала и сам прыгнул на борт.
Прогулка удалась на славу. Полная луна светила им более, чем достаточно, бриз дул ровно, яхта прекрасно шла даже против ветра. Отсюда, с речки, город казался черным чудовищем с тысячей мерцающих глаз — это горели факелы прохожих. Держа в руке румпель, Черчилль рассказывал Робин о том, как выглядел Вашингтон в его время.
— Башни здесь громоздились одна на другую, к тому же они соединялись между собой множеством воздушных мостов и подземных туннелей. Башни возвышались на добрую милю вверх и на милю вгрызались в землю своими подземными этажами. В этом городе не было ночи, такими яркими были огни.
— А теперь это все исчезло, рассыпалось в прах и покрылось грязью, — вздохнула Робин.
Она поежилась, как будто ей стало холодно от мысли, что теперь уже нет всего этого великолепия из бетона и стали, нет и миллионов людей. Черчилль обнял ее и, не встретив сопротивления, поцеловал.
Сейчас самое время, подумалось ему, убрать паруса и бросить якорь. Ему не терпелось выяснить, не будет ли ему помехой львица, но он полагался на то, что Робин знает, как она ведет себя в подобных обстоятельствах. Наверное, им придется спуститься в каюту, хотя он предпочел бы остаться на палубе, а в каюте запереть львицу.