Сейчас же все было совсем не так. Его вешали как преступника самого низкого пошиба. И не за проповедь Слова, а за вульгарное изнасилование.
Он так никого и не обратил в свою веру и умрет неоплаканным, безвестным, безымянным. Тело его швырнут свиньям. Но не судьба тела его волновала. Мучила мысль о том, что имя его и деяния умрут вместе с ним — это и заставляло его взывать в отчаяньи к небесам. Кто-нибудь пусть несет Слово дальше, хоть одна живая душа.
Никакая новая религия, мелькнуло у него в голове, не добьется успеха, пока сперва не ослабеет старая. А эти люди верят без тени сомнения, которое могло бы ослабить их заблуждение. Они верят так истово, как уже давно не верили его современники.
Он что-то прошамкал снова. Теперь он уже стоял на столе один, покачиваясь из стороны в сторону, но преисполненный решимости не выказывать страха.
— Слишком рано, — произнес Сарвант на языке, который был непонятен его слушателям, даже если бы он говорил разборчиво, — слишком рано вернулся я на Землю. Следовало бы подождать еще восемьсот лет, тогда люди, возможно, начали бы терять веру и тайно глумиться над нею. Слишком рано!
И тут стол вышибли у него из-под ног.
13
Две шхуны с высокими мачтами, вынырнувшие из утреннего тумана, оказались рядом с бригантиной раньше, чем впередсмотрящий успел выкрикнуть предупреждение. Однако матросы на борту «Священного Дельфина» и без того хорошо знали, кто на них напал. Со всех концов бригантины одновременно раздался крик «Карелы!», и — началось.
Один из пиратских кораблей подошел вплотную к «Дельфину». Абордажные крючья с карельского судна сцепили борта, и через мгновенье пираты уже были на палубе.
Это были высокие люди, одетые лишь в ярко раскрашенные короткие штаны, стянутые широким кожаным поясом, но с ног до головы обвешанные оружием. Тела их с головы до ног покрывала татуировка, и все они размахивали саблями и увесистыми шипастыми дубинами. Пираты свирепо вопили на своем родном финском наречии, они орудовали саблями и дубинами, как берсеркеры, иной раз обрушивая их в слепой ярости на своих же.
Ди-си были захвачены врасплох, но сражались мужественно. Они и не думали сдаваться — плен означал рабство и каторжный труд до самой смерти.
Экипаж «Терры» сражался бок о бок с моряками. Хотя у звездолетчиков отсутствовали навыки боевого фехтования, они рубили и кололи нападающих, как могли. Даже Робин схватила меч и дралась рядом с Черчиллем.
Вторая шхуна прижалась к «Дельфину» с другого борта. Карелы с нее тучей ринулись в битву и напали на ди-си раньше, чем те успели повернуться к ним лицом. Гбве-Хан, дагомеец, пал первым среди звездолетчиков. Удачным ударом он сразил одного пирата, ранил другого, но подкравшийся сзади карел ударил дагомейца по руке, державшей меч, а затем снес ему голову. Следующим пал Ястржембский, истекая кровью из раны на лбу.
В пылу сражения Робин и Черчиллю некогда было оглядываться; их накрыли сетью, сброшенной с реи, и избили до беспамятства.
Очнувшись, Черчилль обнаружил, что руки его связаны сзади. Робин валялась на палубе рядом с ним, тоже связанная. Звон мечей прекратился, не слышно было и криков умирающих. Тяжело раненных ди-си пираты повыбрасывали за борт, а тяжело раненные карелы сдерживали стоны.
Перед пленниками стоял капитан пиратов, Кирсти Айнундила, высокий загорелый моряк с повязкой на глазу и шрамом через всю левую щеку. На языке ди-си он говорил с сильным акцентом.
— Я видел судовой журнал, — сказал он, — и знаю, кто вы. Отпираться бессмысленно. Так вот, вы двое, — он показал на Черчилля и Робин, — стоите большого выкупа. Я уверен, Витроу раскошелится, лишь бы заполучить невредимыми дочь и зятя. Что касается остальных — за них тоже дадут приличную цену на базаре в Айно.
Айно — Черчилль знал это — был удерживаемый карелами город на побережье в районе прежней Северной Каролины.
Кирсти велел отвести пленников в трюм и приковать цепями к переборкам. Среди них оказался и Ястржембский — карелы вовремя заметили, что он оправился от раны.
Когда пираты ушли, Лин сказал.
— Теперь я понимаю, как было глупо рассчитывать на то, что нам удастся добраться до родных мест. И не из-за пиратов, а потому, что у нас уже больше нет родных мест. Там нам было бы ничуть не лучше, чем здесь. Мы обнаружили бы, что наши потомки столь же чужды и враждебны нам, сколь здесь — потомки Черчилля. Я долго думал о том, что мы позабыли, страстно желая побыстрее оказаться на Земле. Что случилось с землянами, которые находились в колониях на Марсе?
— Не знаю, — ответил Черчилль, — но мне кажется, что, уцелей эти колонии, они давным-давно послали бы на Землю свои корабли. Ведь они жили на самообеспечении и владели собственным космофлотом.
— Видимо, что-то им помешало, — вступил в беседу Чандра. — Но я понял, куда клонит Лин. На Марсе есть радиоактивные минералы, есть оборудование для добычи руды, пусть даже людей там больше нет.
— Насколько я понял, — произнес Черчилль, — вы предлагаете направить туда «Терру»? У нас хватит топлива, чтобы добраться до Марса, но его слишком мало, чтобы потом вернуться. Значит, вы предлагаете использовать оборудование, оставшееся в марсианских куполах, чтобы пополнить запас топлива? А затем еще раз улететь в дальний космос?
— Мы ведь обнаружили планету, где аборигены слишком отсталы, чтобы угрожать нам, — сказал Лин. — Я говорю о второй планете Веги. Там четыре крупных материка, разделенные океанами, каждый почти с Австралию величиной. Один из них заселен гуманоидами, стоящими примерно на уровне древних греков. Два заселены людьми каменного века. Четвертый и вовсе необитаем. Если нам удастся добраться до Веги, мы сможем обосноваться на четвертом материке.
Все притихли.
Черчилль понимал, что в предложении Лина есть резон. Дело за малым: как его осуществить? Во-первых, нужно освободиться. Во-вторых, завладеть «Террой», а она охраняется так надежно, что им в свое время, после того, как их освободили из заточения в Вашингтоне, пришлось отвергнуть эту мысль.
— Даже если нам удастся захватить корабль, — рассудительно сказал он, — а это маловероятно, мы должны еще лететь на Марс. Вот в чем главный риск. Что если нам не удастся пополнить запасы топлива?
— Тогда придется надолго застрять на Марсе и заново создать необходимое оборудование, — предложил Аль-Масини.
— Ладно, предположим, что на Марсе мы обнаружим все, в чем нуждаемся, и долетим до Веги. Но нам понадобятся женщины, иначе наша колония вымрет. А это означает, что я волей-неволей должен взять Робин. Кроме того, нам придется похитить женщин ди-си.
— Когда они очнутся на Веге после глубокого замораживания, им останется только смириться, — улыбнулся Стейнберг.
— Насилие, похищение, изнасилование — какое великолепное начало для прекрасного нового мира! — воскликнул Черчилль.
— А разве есть другой выход? — спросил Лин.
— Вспомним сабинянок, — добавил Стейнберг.
Черчилль не стал спорить, а привел еще один довод:
— Нас так мало, что совсем скоро начнется кровосмешение среди наших потомков. Мы ведь не собираемся выпестовать расу кретинов.
— Мы похитим и детей, возьмем их с собою в морозильнике.
Черчилль нахмурился. Он не видел способа избежать насилия. Но ведь так всегда и было на всем протяжении человеческой истории.
— Предположим, мы заберем с собою младенцев, еще не умеющих говорить и не помнящих Землю. Но нам придется захватить еще и достаточное количество женщин, чтобы их вырастить. И тут возникает еще одна проблема: полигамия. Не стану ручаться за других женщин, но совершенно уверен, что Робин будет здорово возражать.
— Объяснишь ей, что это временная мера, — сказал Ястржембский. — В любом случае, для тебя можно сделать исключение. Оставайся с одной женой, если тебе так хочется, а нам не мешай пожить в свое удовольствие. Я предлагаю напасть на одну из деревень в Пантс-Эльфе. Мне рассказывали, что тамошние женщины привычны к полигамии и, судя по тому, что я слышал, будут только рады, заполучив мужей, которые обращают на них внимание. Им чертовски не по душе педрилы, которые сходят у них за мужиков.
— Ладно, — произнес Черчилль. — Согласен. Но меня беспокоит еще кое-что.
— Что же именно?
— Как нам освободиться из плена.
Наступила угрюмая тишина.
— Как ты считаешь, — спросил Ястржембский, — Витроу выложит деньги, чтобы выкупить нас всех?
— Вряд ли. Его кошелек серьезно отощает, когда он раскошелится, чтобы вырвать меня и Робин из лап этих головорезов.
— Ну что ж, хотя бы вы окажетесь на свободе, — сказал Стейнберг. — А что же будет с нами?
Черчилль поднялся и громко застучал цепями, требуя кого-нибудь из команды.
— Что ты затеял? — спросила Робин. Она не участвовала в разговоре, поскольку могла разобрать не больше двух-трех слов на английском языке XXI века.
— Я хочу подбить капитана на одну авантюру, — ответил он на ди-си. — Кажется, я нашел выход. Но все зависит от того, насколько буду красноречивым я и насколько понятлив он.
В люк трюма просунул голову матрос-карел и спросил, какого черта они расшумелись.
— Передай своему капитану, что я знаю способ, как ему заработать в тысячу раз больше денег, чем он рассчитывает, — заявил Черчилль. — А еще — неувядаемую славу.
Голова исчезла. Через пять минут в трюм спустились два матроса и освободили Черчилля.
Он даже представить себе не мог, как подействуют его слова, произнесенные почти что в шутку.
Прошел день, но он не вернулся. Робин была близка к истерике. Ей представлялось, что капитан разгневался на ее мужа и убил его. Другие пытались успокоить ее разумными доводами, что, мол, такой делец, как капитан пиратов, не станет губить столь ценного пленника. Но и сами они беспокоились: Черчилль мог бы, сам того не желая, чем-то оскорбить капитана, и тому пришлось бы убить его, чтобы смыть позор. А может, его просто прирезали при попытке к бегству.