| He cut short their greetings, and when they plagued him with questions of where he had tarried, he bade them await the coming of Wolverstone, who would satisfy their curiosity to a surfeit. | Он оборвал их приветствия, а когда они начали приставать к нему с расспросами, предложил им дождаться Волверстона, который полностью сможет удовлетворить их любопытство. |
| On that he shook them off, and shouldered his way through that heterogeneous throng that was composed of bustling traders of several nations - English, French, and Dutch - of planters and of seamen of various degrees, of buccaneers who were fruit-selling half-castes, negro slaves, some doll-tearsheets and dunghill-queans from the Old World, and all the other types of the human family that converted the quays of Cayona into a disreputable image of Babel. | Отделавшись от них, он протолкался сквозь пеструю толпу, состоявшую из моряков, плантаторов и торговцев - англичан, французов и голландцев, из подлинных охотников с острова Г аити и охотников, ставших пиратами, из лесорубов и индейцев, из мулатов - торговцев фруктами и негров-рабов, из женщин легкого поведения и прочих представителей человеческого рода, превращавших Кайонскую гавань в подобие Вавилона. |
| Winning clear at last, and after difficulties, Captain Blood took his way alone to the fine house of M. d'Ogeron, there to pay his respects to his friends, the Governor and the Governor's family. | С трудом выбравшись из этой разношерстной толпы, капитан Блад направился с визитом к д'Ожерону, чтобы засвидетельствовать свое почтение губернатору и его семье. |
| At first the buccaneers jumped to the conclusion that Wolverstone was following with some rare prize of war, but gradually from the reduced crew of the Arabella a very different tale leaked out to stem their satisfaction and convert it into perplexity. | Расходясь после встречи Блада, корсары поспешно сделали вывод, что Волверстон должен прибыть с каким-то редким военным трофеем. Но мало-помалу с борта "Арабеллы" начали доходить иные слухи, и радость корсаров перешла в недоумение. |
| Partly out of loyalty to their captain, partly because they perceived that if he was guilty of defection they were guilty with him, and partly because being simple, sturdy men of their hands, they were themselves in the main a little confused as to what really had happened, the crew of the Arabella practised reticence with their brethren in Tortuga during those two days before Wolverstone's arrival. | Однако простые моряки из небольшого экипажа "Арабеллы" в течение двух дней до возвращения Волверстона в разговорах со своими тортугскими друзьями были все же сдержанны во всем, что касалось истинного положения вещей. Объяснялось это не только их преданностью своему капитану, но также и тем, что если Блад был повинен в ренегатстве, то в такой же степени были виноваты и они. |
| But they were not reticent enough to prevent the circulation of certain uneasy rumours and extravagant stories of discreditable adventures - discreditable, that is, from the buccaneering point of view - of which Captain Blood had been guilty. | Их недомолвки и умолчания, однако, не помешали возникновению самых тревожных и фантастических историй о компрометирующих (с точки зрения корсаров) поступках капитана Блада. |
| But that Wolverstone came when he did, it is possible that there would have been an explosion. | Обстановка накалилась так сильно, что, если бы в это время не вернулся Волверстон, возможно, произошел бы взрыв. |
| When, however, the Old Wolf cast anchor in the bay two days later, it was to him all turned for the explanation they were about to demand of Blood. | Едва лишь корабль старого волка встал на якорь, как все бросились за объяснениями, которые уже намеревались требовать от Блада. |
| Now Wolverstone had only one eye; but he saw a deal more with that one eye than do most men with two; and despite his grizzled head - so picturesquely swathed in a green and scarlet turban - he had the sound heart of a boy, and in that heart much love for Peter Blood. | У Волверстона был только один глаз, но видел он им гораздо лучше, чем многие видят двумя. И хотя голова Волверстона, живописно обвязанная пестрым тюрбаном, серебрилась сединой, сердце его было юным, и большое место занимала в нем любовь к Питеру Бладу. |