— Да ты проходи, присаживайся. Мигель, посмотри, дрова в печи есть? — обратился он к парнишке, — разжигай, чай пить будем.
— Что? — вопрос у нас с Мигелем вырвался одновременно, — что будем пить? — переспросила я.
— Ну-у-у… — Владимир замялся, — напиток такой, его горячим пьют у нас на Руси.
— Сбитень? — не поняла я.
— Ну да, типа того, — как-то невнятно ответил мужчина. Мне снова показалось, что Владимир совсем не похож на руса, многие его слова мне незнакомы, — я, впрочем, пошутил, чай с собой не привез, поэтому попьем вина. Если ты не возражаешь. Для женщин и молодежи — можно разбавить водичкой.
На крыльце загремели чьи-то шаги, и через пару мгновений в избу ввалился Богдан. Да, у меня не осталось сомнений, это был пропавший прошлое лето дружинник купца Ермолая и бабушкин сосед. А вот он, похоже сильно удивился, увидя меня в своей избе. Хотя, наверное, у него была для этого причина, я же у них дома ни разу до этого не была. На улице больше сталкивались, да и общалась чаще с Доброславом, тот был старше годами и разговорчивее.
— Здоровья тебе Богдан и долгие лета, — что можно было еще пожелать парню, которого давным-давно похоронили всей округой, — угощайся пирожками — бабушка передала.
— Спаси Бог… — парень замолчал, как будто ему больше нечего было сказать, потом опомнился и повернулся к Владимиру, — был в Детинце, объявился, что живой, сказали позже вновь зайтить, когда посадник вернется из Градомира. К светлейшему князю уехал по делам общины.
— Блад, а можно попробовать pastel? [1] — робко попросил подросток, — вкусно, наверное…
[1] Пирожок (исп.)
«Блад. Интересно он называет Владимира, — мелькнуло у меня в голове, — необычно, но красиво».
— Кушай, малыш, — я подвинула корзинку ближе, — бабуля очень вкусно стряпает. Тебе понравится.
— Спасибо, — Мигель по-прежнему смотрел на Владимира, как бы в ожидании его команды.
— Тащи, чего уж там, — разрешил ему старший товарищ, — Марина, тебе вина налить?
— Утро ведь, грех, — мне хотелось попробовать пирожок, но вино поутру пить было не позволительно, — а пирожки кушайте, — и неожиданно для себя, добавила, — я еще принесу, — это бабушка не слышит, как я ее постряпушки раздаю направо и налево, — сейчас домой сбегаю.
— Не надо Марина, ты сама кушай, — остановил меня мужчина, — ты же голодная. С утра не успела еще ничего перекусить.
«Откуда он знает? — мне стало немного не по себе, — я же ничего не говорила».
— Хорошо, — решила не отказываться, от этого стало спокойней на душе, — давайте я молока принесу?
— Ой, запамятовал совсем, — хлопнул себя по лбу Богдан, — мне же баба Оля молока велела взять. Я сейчас, — и он выскочил за дверь.
Когда Богдан вернулся с крынкой молока, мы втроем уже весело и дружно уписывали за обе щеки бабушкины пирожки, которые еще даже не успели остыть. После трапезы Владимир предложил поговорить, так, чтобы не мешали досужие сплетники. В городке хватает всякого народу, есть и любители почесать языком. А мне тоже не хотелось бы, чтобы молва дошла до батюшки. «Мол твою Маринку с мужиком видели, смотри — принесет в подоле». Батюшка-то меня поймет, но отпустит ли в следующий раз без служки к баушке. На задах Богдановой избы был спуск к океану, чужие окна на него не выглядывали, можно спуститься на берег, как раз за часовней. Туда я и предложила пойти Владимиру.
Наказав парням навести порядок в избе, мой новый знакомый вышел следом на задний двор. «Может зря я с ним наедине остаюсь? Но ведь спокойно как-то на сердце, нет тревоги никакой». Матушка мне не один раз говорила, что от нее мне достался дар на хороших людей. Она, хотя и со смехом говорила: «Мол смотри на батюшку, ведь не зря же он мне приглянулся». Но, при этом, не один раз повторила, что я должна слушать свое сердце, оно всегда подскажет. «Душа, — говорила матушка, — лучше очей видит, в ком добро, а кто черен изнутри, ей и вера у тебя должна быть».
— Марина, я говорил, что на остров издалека прибыл, — начал разговор Владимир, — это так и есть. Не могу сейчас всего рассказать, но плохого у меня за душой нет. Сам я русский, родом из Белогорья. Я не шутки шучу, есть у нас на Руси свое Белогорье. А здесь я впервые, но боюсь, что надолго, нет мне пока пути обратно… — он задумался, голубые глаза стали прозрачно серыми, но через несколько мгновений мужчина продолжил, — вижу, что сильно отличается ваша жизнь от той, что мне знакома, да и язык ваш не всегда понимаю. Хотел тебя попросить помочь мне быстрее стать своим на острове.
— Так ты на самом деле пришлый, — мне стало понятно, почему Владимир так сильно отличается от всех моих знакомых, — ты не вор беглый? Не тать ли какой, лихоимец?
— Ты сама-то веришь в то, что спрашиваешь? — мужчина улыбнулся, — больно уж тяжелые слова говоришь. Нет Марина, за мной грехов страшных не ведется, не вор какой, не лихоимец. Служивый человек в прошлом, сейчас вольный. Оружием владею, но понапрасну стрелять не буду. Богатством не разжился, хором не построил. В Бога верую, Матерь Божья — покровительница моя в этой жизни. Семья — только паренек этот испанский. Обещал отцу погибшему, что присмотрю за пацаном, — он снова замолчал, а мне не хотелось его перебивать, коли уже сам разговорился, пусть рассказывает о себе, — вот вроде и все. Если что еще хочешь узнать — спрашивай, что смогу — расскажу. Что не смогу — не обессудь, значит надо так, — Владимир замолчал, с еле заметной улыбкой глядя мне прямо в глаза.
— Так тому и быть, — мне, почему-то стало спокойно и легко. В глазах мужчины расплескалась безмятежная синева безоблачного неба, глядя в которую захватывает дух. Пожалуй от этой безмятежности и на меня снизошло успокоение и мир, — но ты не думай, спрошу обязательно и коли начнешь вилять, так и знай — веры тебе не будет. Отдам отцовым гридям, [2] у них не забалуешь.
[2] В древней Руси охранники, телохранители князя.
— Вот и договорились, — Владимир снова улыбнулся, — а отец у тебя — большой человек в Градомире?
— Большой — не большой, а гридей у него хватает, — мне не хотелось хвастать перед Владимиром своим положением княжеской дочери, хотя и подозревала, что он по своему роду — ровня мне, а то и постарше будет, чай Рюриковичи всей Русью правили, а мой батюшка только девятой частью Белогорья, — твои-то людишки где?
— Марина, а ты мне ответь, — Владимир перебил меня, оставив вопрос без ответа, — говорят ты грамоте обучена?
— Да, обучена, — его вопрос не сбил меня с толку, стало понятно, что про свою дружину он отвечать не будет. Как и сказал ранее: «Что смогу — расскажу», — тебе какой интерес в моей грамоте?
— Писать, считать можешь? — он снова задал вопрос, не отвечая на мои, — по испански говоришь? На других каких языках?
— Княже, ты что меня пытаешь, как будто жену себе выбираешь? — я рассердилась на Владимира за его напористость и бесцеремонность, — так, чай не для тебя рождена.
— А ты откуда знаешь? — огорошил меня его ответ, — свою Родовую повесть никто еще не сумел прочитать заранее. Как в Книге Судьбы записано, так и будет, — занятно так сказал мужчина. Его слова перекликались с тем, что мне рассказывала баушка в детстве: про судьбу, про то, что на Роду написано для каждого. Про мое будущее, что в мужья мне сгодится тот, кто ровней будет мне и сможет победить дракона, не зря ведь рожденная ведьма [3] из дикого леса наказывала имя мне дать в честь Марины Антиохийской. [4]
[3] В представлении народов древней Руси, ведьмы делятся на две категории: получившие ведовство по наследству и заключившие сделку со злыми силами. Их называли соответственно «рожденными» и «учеными», причем в народе верили, что первые куда сильнее и могут помимо плохого делать еще и хорошее, тогда как «ученые» способны исключительно на зло.
[4] Марина Антиохийская — прославлена в лике великомучениц. Исповедовала веру в Христа и была приведена к эпарху Олимврию, который принуждал её отречься от Христа и принести жертву диаволу. Марина отказалась и была посажена в тюрьму, где перед ней появился большой дракон, который обвил ее шею и угрожал проглотить девушку. Марина наложила святой крест на пасть дракона и тот задохнулся.
Тем временем мы спустились к океану и мой спутник предложил присесть на камни под стеной часовни, чтобы укрыться от свежего ветерка, порывы которого налетали со стороны торговища. Он бросил свой кафтан на камень, чтобы мне было удобно, а сам присел рядом, направив свой взгляд в сторону океана, где уже понемногу начинали подниматься пенные волны.
— Мой батюшка говорил мне, чтобы в жизни много понимать, надо много знать, а чтобы много знать — надо много учиться, — к слову, вспомнились мне слова отца, — с шести лет от роду, батюшка отдал меня в учение в монастырскую школу. Через три года отец-настоятель сказал, что мне потребны другие учителя. Что монахи меня научили всему, что знали сами. Батюшка нашел мне наставницу-эспаньолку, которая обучала меня языку и манерам. Еще учил меня своему языку монах из христиан, [4] правда недолго — одно лето. Помер он, сгорел от лихоманки.
[4] На Руси христианами изначально называли греков, позже слово трансформировалось в «крестьяне» — сословие земледельцев.
— А скажи, что-нибудь на христианском, — Владимир, почему-то задал свой вопрос с улыбкой, — ну, к примеру: «Добрый день». Можешь?
— Калиспера, кирие моу [5] — мне захотелось немного поозорничать, я ведь не думала, что Владимир тоже понимает по-христиански, — так правильно?
[5] Добрый день, мой господин (греч.)
— Так, обычно, жена к мужу обращается, — мужчина засмеялся, — а ты же говоришь: «чай не для тебя рождена», — надо же, запомнил слово в слово, что я сказала, — может это — судьба?
— Не грешно ли тебе, словами такими бросаться, — мне стало стыдно, даже щеки заалели, — ты бы лучше про себя чего рассказал, а то все я, да я.
— Про меня не интересно, — Владимир махнул рукой, — жил да жил как мог… — он отвернулся к океану, — волна поднимается, как будто шторм надвигается.