Переместившись ближе к носовой надстройке, чтобы уйти из поля зрения непонятливого стрелка, я отправил парламентера на шлюпку, а сам остался наблюдать за дальнейшим развитием ситуации. Обе шлюпки, чуть не черпая бортами воду, медленно двигались к берегу. Бенто отчаянно размахивал белым полотнищем и что-то орал во всю глотку. Мне трудно было понять, что именно, но, похоже, что защитники Града Матери Божией правильно поняли моего парламентера. Выстрелы со стен крепости стихли, однако бойцы продолжали держать шлюпки под прицелом.
Убедившись, что пленные португальцы доберутся до берега, решил, осмотреть свое «приобретение». Такого транспортного средства у меня еще не было. Единственное судно, в нашей семье, была весельная шлюпка из клееного шпона, которую как-то купил отец для рыбалки. Эту посудину отец и мы — двое подростков перетаскивали на руках через шестиметровую железнодорожную насыпь и волокли к реке, чтобы «торжественно» спустить на воду и порыбачить в выходные. К вечеру воскресенья, таким же манером, тащили ее обратно. На этом мой опыт управления водным транспортом закончился.
Осмотр португальской каракки, а это действительно была небольшая каракка, а не испанский нао, начал с кормовой надстройки, так как в носовой я уже побывал, разыскивая крюйт-камеру. Палуба корабля была относительно свободна, потому что шлюпки, спущенные сейчас на воду, обычно занимали ее значительную часть. Заглянув на нижнюю палубу через решетку, убедился, что там никого не забыли, по трапу поднялся на следующую палубу и осмотрел помещение под навесом. Три вертлюжные пушки на каждом борту, брошенные в спешке пушкарями, уныло свесили стволы. Поднял одну за казенник, попробовал нацелить на стену крепости. «Как же это все допотопно, — подумал, пошевелив стволом по горизонтали, — да, явно не станковый пулемет». Поднял глаза и наткнулся на взгляд, лежащего у трапа, раненого офицера. «Так это джентльмен, который с боцманом стоял, эка ему грудину-то разворотило. Не жилец, похоже».
— Как ты? — спрашиваю на испанском, — понимаешь меня?
— Да, понимаю… — отвечает, — плохо мне… не вижу ничего… почти…
— Попей воды, — поднял, валяющуюся здесь же флягу, — попей, легче будет, — почувствовал, что в ладанке шевельнулся и начал теплеть Карбункул, — попробую тебе помочь, — вспомнились слова Черной Мадонны, что смогу лечить болезни. «Может и рану получится залечить, — прикоснулся ладонью к камню, — ого, как горячо». Смыл водой кровь с раны, обрезал ножом остатки камзола вокруг, почувствовал, что в ладони запульсировала кровь, а с пальцев мерцающий свет начал стекать на рану, как будто маленькие ручейки.
— Потерпи caballero, сейчас лучше станет, — глянул, а у него лицо розовеет, до этого ведь белый был, как то полотнище, что я Бенто отдал.
— Как зовут-то тебя бедолага?
— Жуан да Коимбра, — почти шепотом ответил офицер, — ты хочешь меня забрать в плен?
— Для начала, хочу тебе поправить здоровье, — мне понравилось, что раненый уже начал задавать вопросы, ведь минуту назад, до моего воздействия, он только односложно отвечал и следил за мной глазами, — ты офицер?
— Да. Пилот.
— Чем на корабле занимался? — мне надо было понять, представляет ли раненый для меня какой-либо интерес, или его можно будет отдать вместе с остальными членами экипажа, — какие у тебя обязанности?
— Навигация, сеньор, — офицер закашлялся, — жжет сильно в груди, — как бы извиняясь, заметил он.
— Ничего, скоро пройдет, — огненные ручейки с моих пальцев потеряли свою интенсивность, а рана на груди пилота заметно стала меньше, края начали рубцеваться, — ты португалец?
— Я уроженец Галисии, но жил в Португалии.
— А почему тогда Жуан? — насколько я помнил, у испанцев нет такого имени.
— Я Хуан, — рассеял мои сомнения галисиец, — просто привык к португальскому произношению. Хуан де Моуро. Фамилию тоже поменяли при переезде. Мы жили рядом с Коимброй.
— Ты как себя чувствуешь?
— Есть хочется, — галисиец приподнялся на одном локте, — что вы со мной сделали сеньор? Почему я так быстро в себя пришел? Вы забрали мою душу?
— Тьфу на тебя! — сплюнул я по-русски и добавил по-испански, — можно так сказать. Теперь ты ко мне привязан. Я поделился с тобой своим внутренним светом. Попробуй подняться, — мне стало интересно, каковы же реальные силы, дарованные мне Мадонной и Карбункулом.
— Я не смогу, — Хуан растерянно смотрел на меня, — много крови потерял.
— Давай! — прикрикнул я на офицера, — я тебе помогу.
Галисиец начал медленно подниматься, но качнулся и чуть не свалился на меня. Поддержав офицера, я помог ему подняться, и он встал рядом с леером, вцепившись в него обеими руками и жадно вдыхая свежий морской воздух. Смотря вдаль, офицер медленно ощупал свою грудь рукой и повернулся ко мне.
— Что вы хотите за мою жизнь? — Хуан повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, — я понимаю, что вступил в сделку с диаволом, но не знаю как буду платить… — внезапно он увидел, что-то за моей спиной, — сеньор… там…
Глава 13
Эвакуация Новгорода. Нападение иноземцев. Неожиданная победа.
Марина:
Когда Владимир отправил меня в Детинец организовать исход горожан в Градомир, у меня даже на мгновение не возникло мысли, что-либо ему возразить. Он своей спокойной уверенностью заразил и меня. Мне стало понятно, что паниковать некогда — надо спасать людей. Посадника в Детинце нашла сразу, он только час как приехал из Градомира.
— Дядько Молчан, ты почему людей не всполошил уходить в столичный град? — набросилась я на посадника, — мирным сейчас нечего делать здесь.
— О-о-о, Марина, доброго здоровьичка тебе и батюшке твоему светлейшему князю Борису, — рассыпался в любезностях Молчан, — куда уходить, зачем?
«Кто ему такое имечко дал неподходящее? — пришло в голову уже далеко не первый раз, — всегда болтает, болтает, болтает. Как бабы у колодца». Оказалось, что ни посадник, ни его ополченцы еще не видели большую барку, расстрелявшую соседнюю деревню и даже ничего об этом не слышали. По-видимому, сторожевая служба и сам городской голова требуют хорошей накачки от отца, иначе они все на свете проспят. Ну не мне же — слабой женщине, учить мужиков, как меня защищать.
— Дядько Молчан, ты не видишь, что от Ручейного мыса ничего не осталось? — меня даже заколотило от злости, — чем у тебя сторожа занимаются?
— Что ты Марина, почто так говоришь? — посадник побледнел и изменился в лице, — как ничего не осталось? — и он скачками понесся на стену Детинца, да так, что я едва за ним поспевала, — да как же это… чья это барка… они уже якоря бросили…
— Скликай дружину, ополченцев, оборону держать. Женщин и детей — в стольный град, — я торопила посадника, подсказывая ему, какие решения принимать, пока он стоял в недоумении вперя в море свои глаза, — дядько Молчан, не стой, гони своих людишек по городу, чтобы всех скликали бежать в Градомир под защиту Кремля.
— Так это… может эспаньольцы к нам торговать пришли, — посадник, видно, не понял до конца всей трагедии момента, — может им воды набрать треба… али еще чего… — он продолжал мяться, нервно поглядывая на море.
— Дядько Молчан, ты что меня не слышишь? — его нерешительность и неспособность принять решения начала раздражать, — Какая торговля? Какая вода? Это лихие люди, они Ручейный мыс уже разрушили. На нас пищали готовят!
Потом в Детинце поднялась большая суета: кто-то прибегал, кто-то вооружался и лез на стены, а кто-то собирал женщин и детей, которые, по вечному бабьему недопониманию шли и шли под защиту каменных стен. Мне досталась нелегкая доля: объяснять всклокоченным и ничего не соображающим женщинам, почему им надо хватать детей в охапку и уносить ноги в Градомир. А потом уже никому и ничего объяснять не пришлось. В стену возле ворот врезались первые ядра вражеской барки, и ядра эти были не каменные как у нас, а металлические Они взрывались и разваливали, сложенные без извести и глины стены. Поток беженцев теперь не заходя на торговище, верхними улицами потянулся в сторону стольного града. Это не могло не радовать. Чем меньше женщин и детей останется в городе, тем больше вероятность, что ополченцы Молчана смогут отбить нападение непонятного ворога. Когда сражающемуся главе семейства не надо бояться за жизнь своих чад и домочадцев, он занят только отражением атаки, а не тем, куда спрятать своих близких. А ведь каждый боец из городского ополчения — это чей-то муж и отец.
Первые раненые стали моей новой заботой: унять кровь, промыть рану, перевязать, перенести в укрытие, напоить водичкой, успокоить. Времени оглянуться по сторонам и обдумать происходящее не стало совсем. Только в глубоко в сердце застряла заноза: «Где Владимир? Что с ним? Почему он не появляется в Детинце?» Тем более, что Богдана и испанца я увидела на башне, они вместе с ополченцами стреляли по захватчикам.
Когда ополченцы на стенах зашумели, что к нам идут две большие весельные лодки, битком набитые иноземцами, я была в укрытии, в котором разместился лазарет. Мне очень захотелось посмотреть, но понимая, что там опасно, а здесь внизу в моей помощи нуждаются раненые дружинники, я никуда не пошла, оставаясь в неизвестности. Через некоторое время увидела Богдана, спускающегося со стены.
— Богдан, что там? Захватчики на нас идут? — мне не понравилось растерянное выражение на лице парня, — ну что ты молчишь?
— Марина… ваша светлость, кажись они нам в полон сдаются, — Богдан развел руками и попросил воды, — в горле пересохло, что слово сказать трудно.
— Как сдаются? — я подала ему крынку с водой, — они же нам стену полностью развалили по камешку, вон сколько воинов поранили, — я показала на лежащих под стеной в укрытии раненых, — а ты говоришь — сдаются?
— Да ты сама княжна посмотри, чегой ты меня пытаешь? — Богдан махнул рукой в сторону моря, — вона белой тряпиной машут и руки кверху задрали, кричат, чтобы не стреляли…
Не дослушав Богдана, я взбежала по ступеням на прясло [1] и прижавшись к камню заборола, [2] увидела странную картину. К берегу приближались две большие весельные лодки полные людей, которые не только сидели, но и стояли. Все, кроме гребцов задрали в верх руки, а один из иноземцев держал в руках большое полотнище белого цвета и размахивал им в воздухе. При этом, он кричал по-эспаньольски: «Не стреляйте! Не стреляйте! Мы сдаемся в плен!» Оружия в их руках не было, но кто мешал иноземцам спрятать пищали под лавками? Надо предупредить посадника, чтобы люди не выходили из-за укрытий, пока не удостоверятся, что им ничего не угрожает от пришлых.