Посмотрев по сторонам и не обнаружив воеводу, который мог хоть что-то прояснить, решила в Детинце скоротать время до возвращения батюшки. Проведала раненых дружинников, но там и без меня хватало женщин, кто занимался увечными воями, да и Аксинья ревностно охраняя свою вотчину, косилась на меня не слишком ласково. В голову пришло, что надо молитву вознести Мадонне, прямо-таки потянул глянуть в ее очи и попросить за здравие и удачу близких своих, да, к слову сказать, подумалось не только о близких. Перед глазами явственно встал Владимир, и его голубые глаза, внимательно наблюдающие, как я выхожу из воды. Лицо запылало, в груди стало тесно и даже дыхание перехватило. К тому же, внизу живота потеплело и «запорхали бабочки». «Грех тебе несчастная, — мне стало стыдно за свои мысли и за тело, которое так отреагировало на воспоминание о мужчине, — о чем думаешь вместо молитвы православной».
Чтобы скорее отвлечься от всех думок, поспешила в часовню — взглянуть в глаза Богородице, пообщаться с ней и помолиться. В маленьком храме хранительницы Новгорода было спокойно и тихо, как, впрочем, и всегда. Здесь я отдыхала душой. Перед ликом Богородицы мне всегда было уютно как дома. Опустившись на колени перед Матерью Божией, зашептала слова молитвы: «О, Пресвятая Владычице моя Богородице, Ангелов и Архангелов, Херувимов и Серафимов пречестнейшая, и всех святых пре святейшая, Дево Мати Божия!» [3]
[3] Слова из молитвы Богородице о защите.
Подняв глаза наверх на Святую Марию, замерла от ее взгляда, проникающего мне прямо в душу. Очи Матери Божией были тронуты доброй улыбкой и казались живыми. В голове моей нежным колокольчиком прозвучали ее слова: «Девочка моя, ничего не бойся, все у тебя сложится ладом. Бога ты не гневишь, с людьми миром живешь. Не отходи от правил, что исповедуешь, не отдаляйся от близких своих, не возвышайся над людьми тебя окружающими. Слушай сердце свое, оно тебе все скажет». Голос Богородицы затих, а я продолжала вслушиваться в тишину часовни и приглушенный гул океана за ее стенами, крики чаек и неясный гомон людской толпы на торговище.
Тем временем, шум возле Детинца усиливался. Я поднялась с колен, еще раз взглянула в глаза Богородице и осенив себя крестным знамением, вышла на берег. Глянула на море — большая барка, куда поехал батюшка с дружинниками, так и стояла обездвиженная, только к ней причалила, сдавшаяся в полон весельная. Выйдя на торговище, услышала важные рассуждения местных мореходов о том, что вражеская барка захвачена и на ней теперь призовая команда из числа наших морских людей. К этим новостям примешивались какие-то истерические нотки кликушествующей старухи. На высокой ноте, абсолютно не знакомая мне торговка, глядя прямо перед собой, талдычила одно и то же. И услышанное мне совсем не понравилось.
— И-и-и-и, батюшка ты наш сердешный, погубил тебя ирод иноземны-ы-ы-й! — вой старухи стал невыносим, — отец родной, не увидим мы тя боле-е-е…
— Тихо ты, юродивая! — цыкнул на старуху один из городских дружинников, кинув на меня быстрый взгляд, — чего загодя хоронишь, может жив еще заступник наш.
— Сам никшни. Чай не я выдумала, — резко сменила интонации торговка, — морские люди бают, что захватил дружинников и самого князя огненный диавол, который барки все пожег, да людей на них живьем спалил. И-и-и-и, души неприкаянные, нет вам места ни на земле, ни в море-окия-а-ане, — снова дурниной взвыла старуха.
За торговищем, подле разрушенной стены я увидела посадника и поспешила к нему, чтобы он объяснил мне, о чем кликушествует незнакомая торговка. Посадник, видя, что я направилась к нему, сам поспешил мне навстречу.
— Княжна, ты меньше слушай эту баламошку, [4] она сама не ведает, чегой-то лепечет, — с ходу начал меня отговаривать Молчан, чем еще больше растревожил душу, — мы покуда ничего толком не знаем, только то, что светлейшего не видно на иноземном корабле, и он долго не возвертается обратно.
[4] Полоумная, дурочка (устар.)
— Дядько Молчан, а где воевода Градомирский с людьми? — мне было непонятно, куда делся второй человек в княжестве, когда правитель отсутствует.
— Так, это… в Ручейный мыс отъехал… прознать, чего там… — посадник еще больше растерялся и не мог сказать ничего толкового, только мял в руках шапку, которую зачем-то стянул с головы.
— А давай-ка ты мне лодку с гребцами, и до пяти человек служивых, — как-то стало совсем не по себе от неуклюжих попыток посадника объяснить сложившуюся ситуацию, — сама хочу глянуть, где батюшка.
— Княжна, не должно тебе самой-то на иноземный корабль всходить, — посадник замахал руками, — давай я гонца отправлю из своих дружинников, он разом смотается и все как есть обскажет. Чай не дурачка какого пошлю…
— Дядько Молчан, ты меня слышал? — прервала я словоохотливого городского голову, — своими глазами хочу видеть, — махнула рукой на попытку посадника, что-то возразить, — помолчи боярин, не гневи лишний раз.
Посадник проглотил слова, готовые сорваться с его губ и только молча кивнул, тут же повернувшись в сторону берега крикнул какого-то из своих дружинников. Объяснив мужику задачу, голова вернулся ко мне.
— Княжна Марина, с тобой поедет Боеслав, — он показал на того мужика, с которым только что разговаривал, — и с ним еще пятеро с оружием, да сам-шесть гребцов. Ты одна не поднимайся на борт, я тебя прошу. Мне за тебя перед князем ответ держать. Не доведи Господь чего…
— Дядько Молчан, ты не переживай, — снова перебила посадника, — если чего, то сама от батюшки получу по первое число, за тебя он и думать не будет. Ты же его знаешь.
Посадник только молча кивал, видимо его мало успокоили мои слова. Он понимал, что от батюшки можно было ждать чего угодно, а не того, что я сейчас высказала. Причем, нагоняй мог быть не обязательно на словах. Борис Ефимович, в сердцах, мог приложиться к вые или челу провинившегося своей десницей [5] в тяжелой ратной рукавице. А это было очень больно, до членовредительства и лазарета. Поэтому сомнения городского головы мне были понятны.
[5] Шея, лобная часть головы, правая рука (устар.)
— Дядько Молчан, я сама с батюшкой поговорю, чтобы на тебя не грешил, — еще раз попыталась успокоить посадника, — давай ужо закончим разговор, да разойдемся в разные стороны, ты делами городскими заниматься, а я с батюшкой разговоры разговаривать, — повернувшись к морю, вглядывалась в иноземный корабль, на котором подозрительно долго не было видно никаких движений.
Договорив с посадником, направилась к лодкам, где стоял Боеслав со своими дружинниками. Споро загрузившись в одну из посудин, мы направились к кораблям. Продолжая вглядываться в надстройки на палубе большого иноземного корабля, быстро поняла, что с лодки обзор стал еще хуже, чем с берега, поэтому бросила бесполезное занятие и стала наблюдать за слаженной работой гребцов. Весла, раз за разом, погружаясь в воду, с каждым движением приближали нас к цели. Борт корабля надвигался как огромные скалы Великаны, которые я видела, когда с батюшкой выезжала в монастырь Святого Иакова. Снизу от рыбацкой деревни Великаново, скалы смотрелись как настоящие потомки Велеса, [6] восстающие из морской пучины до самой тверди небесной.
[6] Велес — один из наиболее почитаемых славянских богов, его потомки великаны-асилки, считаются последними из великанов на Руси.
Перед глазами возникли скалы иссиня-черного цвета, верхушки которых можно было увидеть только задрав голову к самому небу. Теплый, неуловимо пахнущий медом ветерок ласково шевелил мои распущенные волосы. Чайки с криками летавшие у кромки воды, взмывали выше и терялись в голубизне поднебесья.
— Доченька, видишь этих исполинов? — мягкий голос батюшки оторвал от созерцания неприступных утесов, — представь себе, что еще такие же они под гладью моря. Настоящие Великаны. Хочешь подняться на самый верх?
— Неужто это и впрямь возможно? — мне даже стало страшно. Каково же там наверху, если отсюда глядя на скалы, голова идет кругом, — там поди ветер-ветрище с ног сбивающий?
— Не бойся милая, со мной там страшно не будет, — батюшка улыбнулся и обнял меня за плечи.
Мне сразу стало тепло и уютно. Великаны, упирающиеся головами в небесную синь уже не пугали своей монументальной несокрушимостью. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей у батюшки на коленях в объятьях его пахнущих хлебом рук,
— Княжна, — окликнул меня Боеслав, вырвав из плена воспоминаний, — лестница, — он указал мне на борт корабля, где была спущена до воды деревянная лестница, — дозволь мне с ребятушками подняться, осмотреться, дабы не случилось чего.
— Хорошо, будь по твоему, — махнула я рукой, — давайте там скоренько, и аккуратно. Посмотрите, на корабле должны быть дружинники княжеские, они помогут, если что.
— Жди нас здесь княжна, — Боеслав был немногословен, поднимаясь по лестнице на борт.
Я осталась в лодке с мужиками, отдыхающими от быстрой и напряженной гребли. Не занятые работой, гребцы исподтишка оглядывали меня с головы до ног, но открыто пялиться боялись, видимо понимая, что батюшка не будет с ними церемониться. Мне не сиделось на месте, сердце сжималось от нехороших предчувствий. Ведь я совершенно не знала этого странного Рюриковича. «А может он и не князь вовсе. Мало ли на Руси бывало проходимцев всяких и лиходеев. Вон ведь какие он инда слова непонятные говорит, вроде как и не русские совсем. Хотя, кто его знает как там сейчас на Руси говорят, какими словами. Ведь царь Иоанн когда из Руси ушел, уже почитай три по десять поколений родовых сменились.
Поднявшись на корабль, дружинники все не возвращались, как в омуте сгинули. Мое разыгравшееся воображение рисовало картины одна страшнее другой. «Поддельный» князь Владимир, лишив живота воинов, захватил батюшку в полон и пытает его на дыбе, требуя выкуп. Нет. Он связал батюшку и хочет повесить его на корабельной мачте. «Где же Боеслав с дружинниками? Как долго они еще будут ходить? А вдруг и их уничтожил, как там сказала старуха — «огненный диавол». Странно, почему огненный? А-а-а, так ведь он поджигал барки одну за другой. Хотя, нет. По кораблям стреляла пищаль, которую я сначала приняла за подзорную трубу».