— Придержи лодку, — скомандовала я одному из гребцов, — я на корабль поднимусь, — устав ждать и бояться, приняла я решение.
— Так, это… княжна, может не надо… — мужик попытался меня отговорить, но вышло у него это довольно неуклюже, — дружинники, чай, осерчают…
— Смотри, а то сейчас я осерчаю. Держи лодку у борта, — перебила я мужика, — или ты хочешь, чтобы княжеская дщерь за бортом оказалась?
Мужик, перестал мне перечить, кликнул помощь, и трое гребцов прижали лодку к борту корабля, держась за деревянную лестницу и веревку, свисающую сверху. Через мгновение я уже была на палубе, подняться по лестнице оказалось проще, чем вскочить на неоседланную лошадь. Навстречу мне шли дружинники во главе с Боеславом.
—Княжна, там такое дело… — дружинник замялся.
— Говори, — но не дослушав, оттолкнула мужчину и побежала к дверям, возле которых возвышался каменной глыбой батюшкин старшой Воило.
— Княжна, нельзя, — преградил мне путь дружинник, — Светлейший не велел.
— Давно он там? Кто еще с батюшкой? Что они там делают? — засыпала я вопросами охранника, — почему мне нельзя? — при этом пыталась заглянуть в дверь за спиной дружинника.
— Княжна, прошу тебя. Не надо, — Воило даже руки расставил в стороны, чтобы я не проскользнула мимо него.
К нам начали подтягиваться другие его вои, стоявшие неподалеку у борта. Их старшой был непреклонен и стоял стеной, которую невозможно сдвинуть с места. А что оставалось делать мне хрупкой и слабой женщине? Конечно же устроить настоящую истерику избалованной княжеской дщери. Благодаря поднятому скандалу, я отвлекла внимание Воило и ворвалась в горницу за дверью. Моим очам представилась картина, какой я совсем не ожидала увидеть: батюшка, вольготно развалившись, восседал в кресле с кубком вина в руках, а князь Владимир, оторопело воззрившись на меня, стоял напротив двери. Как я успела заметить, оба мужчины были изрядно хмельны.
Меня как кипятком окатило с ног до головы. Ведь батюшке нельзя ни грамма хмельного, он не мог остановиться и на седмицу терял себя после первого же кубка. Стало до слез неловко за батюшку, которого напоил заезжий негодяй, обидно за себя и свои переживания, а еще страшнее за земли Градомира, обложенные ворогом со всех сторон. Кто знает, сколько их кораблей еще шло против нашего княжества. Никак нельзя сейчас ни на мгновение оставаться без власти светлейшего. Всколыхнувшая меня обида и вспыхнувшая злость вылились в оплеуху, которой я со всей силушки наградила хозяина каюты, устроившего хмельной пир для моего батюшки.
Глава 17
«Семейные» разборки. Пленница капитана «Сан Габриэля».
Коронель Блад:
— Марина, — спотыкаясь в словах из-за коварного виноградного сока, знатно перебродившего в португальских бочонках, я попытался установить причину гнева красавицы, — что случилось?
— Как ты мог? — девушка отшатнулась от меня и неожиданно разрыдалась, — как не совестно? За что так? — бессвязно, сквозь слезы выговаривала она, — почему ты так сделал? — она отвернулась и закрыла лицо руками.
Меня как порывом ветра качнуло к плачущей княжне. Обхватив ее за плечи, я прижал девушку к себе и гладя по шелковистым волосам, стал шептать нежные, успокаивающие слова. Но прервать извержение вулкана слез было не так-то просто. В растерянности я оглянулся на светлейшего князя, невольно пытаясь у него найти поддержку. Однако Борис Ефимович, находясь в «нужной кондиции», был мне слабым помощником. Светлейшего знатно развезло от «принятого на грудь» портвейна и он, откинувшись на спинку кресла, натуральным образом, «ушел в астрал». Глаза правителя Градомира потеряли осмысленность и не могли сконцентрироваться на собственной дочери. Качнувшись в кресле, князь нелепо взмахнул руками и завалился навзничь. Его затылок, при соприкосновении с деревянным настилом каюты издал глухой, но явственный стук, немного смягченный толстым персидским ковром.
— Марина, прости меня родная, — я разомкнул свои объятия и поспешил на помощь князю. Удар затылком об пол был силен. Сотрясения мозга, по моим понятиям, князь не избежал. Глаза, прикрытые веками не спешили открываться, и сам он тоже не торопился приходить в сознание. Схватив со стола бокал с вином, я плеснул князю в лицо, но даже легкий душ из прохладного напитка, не привел светлейшего в себя.
Похлопав князя по щекам, я повернулся к Марине, которая стояла там, где я ее оставил, обхватив себя руками за плечи и с надеждой глядя на меня.
— Володюшка, — с тревогой с тревогой в голосе спросила она, — ты же поможешь батюшке? — девушка смотрела мне в глаза с надеждой. От ее неукротимой ярости и, последовавшего за ней взрыва слез, не осталось и следа, только заплаканные глаза свидетельствовали о миновавшей буре эмоций. Мне пришло в голову, что Богородица и драконов камень дали мне силу излечивать раненых и больных, а значит надо этот бесценный дар скорее применить, иначе может оказаться слишком поздно. Кто его знает, что мог повредить себе князь Борис, грохнувшись навзничь вместе с креслом. Положив ладонь на затылок молчаливому и неподвижному отцу зареванной девушки, я прислушался к внутренним ощущениям.
— Марина, можно тебя попросить, позвать сюда Воилу, — понимая, что князя лучше положить на кровать, решил воспользоваться помощью дружинника, — мне надо князя на кровать уложить.
— Счас, — девушка тотчас выскочила за дверь и вернулась в сопровождении слегка растерянного гиганта, — он говорит, что вы с батюшкой наказали не входить, — подтолкнув дружинника в спину, прояснила княжна.
— Ну… — я замялся, — было такое. Но ведь ситуация поменялась, — взглянув на остановившегося здоровяка, скомандовал, — бери князя под микитки и кладем его на кровать.
Вдвоем мы легко подняли пострадавшего, уложили на кровать и я снова приложил ладонь ему к затылку. Под рукой быстро потеплело и я почувствовал как из моей ладони в голову князя заструился невесомый ручеек энергии. Как будто легкое дуновение теплого ветерка коснулось моих пальцев и с них стали срываться мельчайшие искорки. Хмель который только что беззастенчиво гулял в моем сознании, куда-то улетучился не оставив малейшего следа. Князь шевельнулся, веки дрогнули и он открыл глаза. Непонимающий взгляд уперся в потолок, потом в мое довольное лицо.
— Изыди нехристь, — он вяло попытался махнуть в мою сторону рукой, но, похоже, руки его еще плохо слушались, — изыди, я кому говорю.
— Борис Ефимыч, не волнуйся, — я предостерегающе поднял руку перед его лицом, — еще немного полежи, ты сильно ударился головой, упав с кресла.
— Батюшка, — Марина не смогла стоять в стороне, — как ты? Голова сильно болит?
Светлейший князь недоуменно посмотрел по сторонам, потом присел на кровати и огляделся вокруг. Выглядело это все, как будто он не понимал, где находится. Потом перевел глаза на дочь и лицо его разгладилось.
— Марьяша. Никуда от тебя не спрячешься, — князь Борис улыбнулся той открытой и светлой улыбкой, которая появляется при взгляде на любимого человека. Интересно, что в лице его не наблюдалось никакого опьянения, только что свергнувшего правителя Градомирского на пол каюты.
— Я же тебе сказал у бабушки меня ждать. Не по-моему, пошто сделала неслухняная? — он встал с кровати и подошел к дочери, не сводившей с него расширившихся глаз.
— Батюшка, с тобой все хорошо? — растерянно протянула княжна, — ты как себя чувствуешь?
— Как новый алтын, — усмехнувшись, ответил папашка, — я чего ты о моем здравии беспокоишься? Али я хворый какой? А ты чего замер как столб соляной? — повернулся князь в мою сторону, — ты вроде не в гостях здесь, так вот и привечай дщерь мою, княжну Марину, как меня давеча привечал.
До меня дошло, что хмель из головы Бориса Иоановича выветрился, причем слишком быстро. Не иначе как целебная сила, дарованная Карбункулом так на него подействовала. «А еще даст тебе камень силу лечить болезни человеческие физические и духовные…» снова прозвучали в голове слова Черной Мадонны из моего вещего сна. Похоже, что и правда мое прикосновение не только ушиб головы излечило, но и отрезвило светлейшего, да так, что сам он забыл уже, что только что засыпал за столом во хмелю.
— Марина, не стой. Пожалуйста, проходи, присаживайся, — показал девушке на кресло рядом с князем, — Воило, спасибо тебе добрый человек. Правитель Градомирский позовет тебя, когда надо будет, присмотри за дверьми, чтобы сюда никто лишний не совался.
Дружинник молча посмотрел на князя, тот неуловимо шевельнул веком, и телохранитель вышел, тщательно прикрыв за собой двери. Марина, по-прежнему, недоумевающе глядя на отца, прошла к столу и присела в кресло.
— Я уже объяснял твоему батюшке, да и тебе тоже говорил, — обратился к девушке, — русский я по отцу и матери, и мне без разницы, где живут мои соплеменники, в Киеве или Москве, Благовещенске или Градомире. Для меня они всегда будут моими кровниками, никогда ничего во вред не замыслю и не сделаю. Не надо во мне ворога или лиходея какого-то видеть. И вообще, злыдней всяких вокруг и так хватает, сами могли убедиться совсем недавно. Давайте русичи между собой жить дружно.
Правитель Градомира не торопился отвечать на мои предложения, да и дочь его помалкивала. Поэтому я, на правах хозяина начал шариться по полкам в буфете, пытаясь найти там, что-нибудь съестное, чем не стыдно было бы попотчевать гостей. На одной из полок обнаружились восточные сладости. Видимо прежний хозяин корабля бывал в странах Ближнего Востока, где такого добра навалом.
— Угощайтесь гости дорогие, — почти без иронии предложил я сладости этой парочке княжеского происхождения. И машинально потер щеку, пылающую от хлесткого «привета» Марины.
— Ой! Извини меня Владимир. Пожалуйста… — «отморозилась» наконец-то девушка, — не со зла я.
— Ну да, — хмыкнул я как бы про себя, — от любви великой, — и продолжил, махнув рукой, — не парься княжна, проехали.
— Как не париться? Почему проехали? — похоже, что мой русский для Марины был понятен еще меньше, чем греческий, который она изучала совсем недолго.