— А теперь, будь добра, расскажи мне в подробностях: кто ты, откуда и как оказалась на «Сан Габриэле»? — утолив чувство голода, я попросил ирландку рассказать о себе. Дураку ведь понятно, что по собственной воле девушка не могла оказаться на португальском военном корабле возле берегов Западной Африки. Да к тому же, в качестве пленницы.
Конечно, мой далеко не идеальный английский, не позволял уловить все оттенки страданий и боли ирландской девушки, о которых она с жаром, перебивая саму себя, принялась повествовать. Но, в целом, рассказ Эйприл О´Рейли многое для меня прояснил и, практически все расставил на свои места. Со слов девушки я понял, что она из старинного гэльского рода. Ее предки, в свое время были властителями небольшого королевства Брейфни на востоке Ирландии, или как она сама называла — Изумрудного острова.
Когда в Ирландии началось восстание, против английских и шотландских захватчиков, возглавленное друзьями ее отца, она была в гостях у родственников в Дублине. Девушка назвала мне кучу имен и фамилий предводителей восстания, но я запомнил только Коннона Варвара. Ну на самом деле у него была другая фамилия, но какая-то созвучная. В столице у восставших все пошло не по плану, их предал кто-то из «друзей Оушэна» или даже он сам. Коннона с ее отцом взяли под белы рученьки, проще говоря, упрятали за решетку, а ей пришлось бежать на корабле с приятелем отца. [1]
[1] Вероятно имеется в виду один из лидеров ирландского восстания 1641 года — Коннор Макгуайр, которого предал, посвящённый в заговор, Оуэн О’Конноли. Такой факт был в истории нашего мира.
О том, что восстание в Ольстере пошло удачно, и ее отца, в конце концов освободили, Эйприл узнала гораздо позже, когда уже была в плену у португальцев. Филипп О´Рейли собрал армию, чтобы противостоять правлению англичан и шотландцев, а его младшего брата Майлза, то есть дядю моей собеседницы, короновали на трон Восточного Брейфна. Об этом рассказал ее тюремщик — капитан «Сан Габриэля» Гонсало Нунеш, предложив написать письмо отцу, чтобы тот заплатил выкуп за свою дочь. Она так и сделала. Каким образом вымогатели передавали письмо Эйприл не знает, но уверена, что португальцы смогли это сделать. Однако за прошедшие полгода выкуп так и не передали, поэтому ее продолжали держать взаперти. Отношение со стороны капитана ухудшалось день ото дня, так как он сильно рассчитывал на выкуп, истратившись в последнем походе, принесшем ему одни расходы.
Выслушав узницу и задав ей несколько уточняющих вопросов, я понял, что натерпелась ирландка достаточно. И хотя физического насилия к ней, Слава Мадонне, португальцы не применяли, девушке с избытком хватило того скотского обращения, когда она неделями не могла себе позволить помыться и не видела белого света, кроме как в маленькое отверстие в борту. Да и трехразовое питание: понедельник, среда, пятница, в последние пару месяцев уж точно не добавляло девушке комфорта. А еще я осознал, что мое «тыканье» в отношении особы королевской крови, скорее всего было не совсем вежливым,
— Вы не представились, сир, — Эйприл, закончив свой рассказ, обратилась ко мне, — я даже не знаю как к Вам обращаться…
— Извините леди, — я привстал и слегка наклонил голову, — коронель Блад, новый владелец этого корабля. Я русский, но не с этого острова, а из далекой северной Руси, про которую Вы даже можете не знать.
— Ру-у-у-сский, — протянула девушка, а разве русские умеют разговаривать на английском? У вас ведь там совсем дикие варвары живут…
Закончить свою обличительную речь «медведями, которые ходят по улицам городов России и бренчат на балалайках», ирландка не успела. В дверь постучали и, вернувшийся из Новгорода Хуан де Моуро попросил разрешения войти с докладом.
Глава 18
Заговор. Принцессе не место на корабле.
Князь Борис Градомирский:
— Марьяша, кликни мне Завида, — я решил, что надо пообщаться с воеводой, наверняка подскажет чего дельное, — скажи, что нужен для разговора. А ты иди матушку успокой, места ведь себе не находит.
Вернувшись из Новгорода, решил, что одна голова хорошо, а две лучше, ведь по дороге поговорить не было возможности, а с Завидом мы многие серьезные вопросы вместе решали. Вот вроде бы Володимир дело говорил, галеру подарил, ничего для себя не просит и на земли Градомирские не претендует. Опять же дочурка правильно говорит, что Новгород, считай в одного отбил у ворогов, но неспокойно как-то на душе все равно. Силища-то у мужика неимоверная, как снопы соломы пожег барки пиратские, да и пленные гуторят про него, что диавол он огненный. Хоть и сказал, что силу ему Богородица дала, но где же это видано, чтобы Мадонна силушкой такой награждала. А с другой стороны, ведь Матерь Божия у нас на особицу — черная ликом, да и мощь свою уже показывала, когда нашли ее на берегу. Вон ведь как обезручел мужик, что потрогал статуй самовольно. Так что, может и есть правда в словах чужака.
— Звал ли ты меня княже? — в дверях светелки показался воевода, — за Рюриковича новоявленного хочешь разговор разговаривать?
Завид частенько поражал меня своей прозорливостью. Он как будто в моей голове стоял под дверьми и слышал каждую мысль. Я порой думал, что у него тоже какой дар от старых богов русских имеется. Древний род воеводы не праздновал веры, которая пришла к нам от христиан вместе с Володимиром Красно Солнышко. Но Завид был крещеный, в храм ходил исправно, молитвы опять же многие знал назубок, так что предъявлять ему было нечего. Хотя знал я и о том, что в светлице воеводиной не только христианские образа имеются, но не трогал Завида за его тайную веру в богов древних.
Воевода был со мной смолоду в приятелях, еще пацанами бегали вместе на подворье моего отца — князя Ефима Градомирского. Этим летом Завиду исполнилось сорок и шесть лет, он пять весен как овдовел. Жена была моложе вдвое, красавица и умница, прожили они вместе только три лета. Жили не дружно, хоть и брал воевода ее в жены по большой любви. Но, что-то в их совместной жизни пошло не так, и через год молодая начала чахнуть. Хворь сгубила ее за два лета. Отчего умерла воеводская жена, не смогла определить даже знаменитая на все Белогорье знахарка, которую прислал по моей просьбе правитель Игорь-Града Бенедикт.
— Как мыслишь Завид, есть ли в нем кровь Рюрика? — для меня вопрос был не праздный, по вине Рюриковичей моих предков жизни лишили. И до сих пор потомки Иоанна-страдальца не простили обиды той стародавней, — знаешь чего о чужаке? Рассказывай.
— Знаю только то, что люди бают, — Завид почесал затылок, — мне бы его в темницу да на лошадке деревянной покатать, али в баньке попарить, то-то всю подноготную и узнал бы. [1] А так, могу сказать только, что убивцем огненным и диаволом его португиши кличут. Не с добра это. Откуда пришел к нам, никто не ведает. Говорит вроде по-русски, но иные словеса понять никак нельзя. Сам чужак баил, что с севера пришел. А как он через ведьмин лес живым прошел? Ты же понимаешь Борис Ефимович, нет среди нас тех, кто жив остался после встречи с ведьмами, что огонь подземный стерегут. Как по мне, так нет веры чужаку. Я бы покумекал, как заманить его в темницу. Опоить ли, сон-травы подмешать в меды али вино, а как сон его сморит, так и повязать, в колодки железные заковать. Опосля он уж не сможет противиться. Тогда и пытать чужака, правду добывать. Сдается мне, не Рюрикович он — самозванец, а похоже и не рус вовсе.
[1] Покатать на деревянной лошади, попарить в бане горящим веником, загонять иглы под ногти, чтобы узнать правду — все это виды пыток в древней Руси.
— Ладно. Дело говоришь. Дай подумать. Нельзя только в палатах княжеским это сотворить, — вроде согласился я с предложением воеводы, но и обезопасить себя тоже надо было, — я Володимира в гости позвал к себе в Градомир. О том многие людишки слышали. И не только мои гриди, но и его холопы. А еще Марина, она ведь при том была, когда я приглашал чужака. Понимаешь ведь, она молчать не будет, сам так воспитал, гадский рот.
Я смолчал, что дочери приглянулся пришлый князь. Она-то мне ничего не говорила, но на то и отец, чтобы нутром понимать такие вещи. Чай видел, как Марьяша глаз от него не отрывала, сидя в лодке. Отцовское сердце не обманешь. Тем более, что воевода сам глаз полдожил на младшенькую, знаю о том, ведаю. Только Завида я пока не обнадеживал своим отцовским решением. Было в нем что-то такое, чего бы я не хотел видеть в своем зяте и будущем правителе Градомира. Толи то, что мог от слова своего отказаться, пусть и в мелочах, но все равно не должно так быть боярину. Толи, что хлебопашцев да рыбаков с охотниками за людей не считал, а ведь они нас кормят и поят. Опять же смерть молодой жены была какой-то странной. Но, с другого боку если посмотреть, то воевода себя в каждой стычке показывал умелым воем, добрым предводителем гридей и ополченцев. Да и советы зачастую толковые давал по княжеским делам.
— Дозволь мне княже своих людишек привлечь, — воевода хитро прищурился на один глаз, — после того, как чужак у тебя в Кремле погостит. Полагаю, что они смогут сделать все как надо и от тебя подозрения отведут. Они диавола огненного прихватят по дороге из Градомира в Новгород, есть там скрытное местечко, где можно засаду оставить. Да так, чтобы чужак не подозревал ничего. Ты только Борис Ефимович привечай его по-княжески, вином допьяна потчуй. А какое вино наливать, я тебе подскажу, сам того вина не пей.
— Ну, я на тебя Завид надеюсь. Ты только не переусердствуй, — мне стало чутка не по себе от предложения воеводы. Знал я о его людишках, иноземцах по прозвищу «ассасины». [2] Но безопасность княжества в первую голову, — и никаких следов к княжескому дому вести не должно. Ты это понимаешь?
[2] Ассасины — члены религиозно-военизированного формирования отдельного государства исмаилитов-низаритов, активного в XI–XIII веках. Они были известны как наёмники или убийцы, действующие с хитростью и скрытностью.