Как очищают и плавят? На какое количество золота можно рассчитывать на Кубе? На Эспаньоле? На малых островах? Выносливы ли индейцы? Легко ли будет вывозить их в Кастилию? Сколько нужно войска, чтобы удержать их в покорности?
Вопросы сыпались на адмирала, как горох из прохудившегося мешка. Порой их высочества ставили адмирала в тупик. Откуда, например, ему знать, какова должна быть цена на севильском рынке за индейца при оптовой продаже? Или сколько индейцев можно за один рейс перевезти из Эспаньолы в Кастилию при наименьших затратах?
Правда, король — а именно он задавал эти вопросы — обычно сам же на них и отвечал. Он знал, сколько стоят рабы на лиссабонском и севильском рынках и сколько невольников грузят работорговцы в трюмы каравелл на гвинейских берегах. Смущало его другое: дешевле или дороже негров окажутся краснокожие нехристи и не слишком ли велика будет убыль индейского поголовья при перевозке через открытое море.
Королева была гуманна. Как истинная христианка, она любила ближних, как самое себя. И она сказала:
— Я думаю, король моего сердца, что нам, католическим государям, следует прежде всего позаботиться о спасении душ этих язычников. Отныне они наши подданные и вассалы, и, чтобы ввести их в лоно святой веры и утвердить их в ней, мы должны направить в Индии достойных и сведущих людей. А расчеты — это суета сует. — И, обращаясь к адмиралу, она добавила: — Мы решили послать вас снова к этим островам и дать вам уже не три, а пятнадцать — двадцать кораблей. И чтобы снять бремя забот с ваших плеч, сочли мы за благо вверить снаряжение экспедиции дону Хуану де Фонсеке, севильскому архидиакону. Он муж богобоязненный, и у него в подобных делах немалый опыт…
Королева была тактична. Только после ухода адмирала она позволила себе мягко пожурить короля:
— Мой друг, вы, как всегда, обратили внимание на самое важное: конечно, нам прежде всего нужно подсчитать грядущие доходы с новых земель. Но право же, нет смысла посвящать адмирала в некоторые наши замыслы. До поры до времени лучше держать его в неведении, такие люди отлично таскают каштаны из огня, не замечая ожогов. Мне кажется, он не понял, что мы уже впрягли его в колесницу архидиакона Фонсеки…
Барселонская мистерия
Христофор — Несущий Христа — такое имя дали адмиралу моря-океана при святом крещении в 1451 году. Быть может, и не знал легенды о святом Христофоре шерстянщик Доминико Коломбо, отец адмирала. Зато адмиралу она была ведома. Жил на берегу широкой реки старый паромщик. И однажды услышал во сне небесный глас: «Человече! Выйди и перенеси меня через реку». Старик выбежал из хижины и увидел на берегу младенца. Он посадил младенца на плечи, вступил в бурные воды и перенес его через реку. Дитя оказалось неимоверно тяжелым, и паромщик спросил: «Почему так трудно мне было нести тебя?» Тот же ответил:
«Весь мир земной ты перенес на своих плечах, ибо я его творец и создатель. Поставь свой посох у порога, а наутро он покроется дивными цветами в награду за твой подвиг. И помни, отныне твое имя Христофор — Несущий Христа».
В Барселоне радостные встречи с королевой навели адмирала на мысль, что душа паромщика Христофора переселилась в его телесную оболочку. Он в этом утвердился, когда ее высочество сказала: «Христа-младенца вы перенесли через море-океан, ибо ныне, обретя эти языческие земли, я не пощажу сил, чтобы ввести в лоно истинной веры народы, лишенные евангельского света».
И он ответил королеве: «Посох мой зацветет, если крестной матерью моих пленников будет ваше высочество».
Крестить шестерых индейцев? Что ж, отличная мысль. Королева от нее пришла в совершенный восторг. Она любила христианские мистерии, недаром же отец-папа Александр VI даровал ей и ее супругу титул католических королей. Даровал за такие мистерии, как победа над гранадскими маврами и очищение испанских земель от иноверцев и врагов христианской веры.
Королева решила: обряд святого крещения назначить на первый день троицы. Королева приказала: подготовить индейцев-язычников к таинству крещения. Заняться этим примасу Кастилии архиепископу толедскому дону Педро де Мендосе. Королева объяснила: восприемниками будут она сама, его высочество король Фердинанд и наследный принц дон Хуан.
После тяжелого похода в Барселону пленники наслаждались покоем и отдыхом. Кормили их прекрасно. Оказывается, в странах Восхода есть плоды, отменные на вкус: яблоки, сливы, груши, гранаты, абрикосы, дыни. Есть и плоды похуже — огурцы и капуста. Порой приятно отведать и звериное мясо. Пышущее жаром, только что снятое с огня мясо — прелесть, но от него очень болит живот. А вот к красной и желтой воде, от которой шумит в голове и цепенеют ноги, пристрастия у пленников нет. Один только Гуакагана пьет ее и днем и ночью, и от этого у него все время ум заходит за разум.
Королева дозволила им спать в гамаках. Это хорошо. Королева не велела их тревожить без нужды. Это прекрасно. Ведь первые дни отбою не было от любопытных, причем особенно назойливо вели себя женщины.
Странно. На Острове Людей и на Эспаньоле женщины очень скромны и никогда не теснят локтями своих мужей и отцов на всевозможных церемониях. Кроме того, непонятно, почему на них столько тряпок. Возможно, им приходится скрывать какие-то недостатки, хотя Обмани-Смерть, когда это предположение высказал Бехечо, долго над ним смеялся.
В королевстве Арагонском было немало чудес. Пленникам показали удивительных зверей. Мохнатых, огромных, неуклюжих, с когтистыми лапами, и эти звери (называются они медведями) ходят и на четырех, и на двух ногах. Возможно, что это даже не звери, а дикие люди, одержимые Мабуйей. Уж больно они свирепы. Держат их в клетках близ большого дома великих касиков.
А в саду великих касиков бродят красивые звери с человеческими глазами, печальными и добрыми. На голове у них ветвистые сучья. Это олени.
Здешний большой бохио поменьше лиссабонского, но всяческих диковинок в нем тьма-тьмущая. Чего стоят одни зеркала — плоские камни во всю стену, в них ты отражаешься, как на тихой глади Озера Духов. Или очаги-камины, которые целиком пожирают большие деревья. Или картины из мелких камешков, они тоже во всю стену. Или светильники, в которых горят сразу великое множество белых и желтых свечей, а отблески пляшут на полах, выложенных красным, зеленым и белым камнем.
Блеск двора их высочеств приводил пленников в изумление. А между тем послы королей Англии и Франции, Венецианской Сеньории и императора Максимилиана твердили в своих донесениях, что Изабелла и Фердинанд государи скаредные, что двор их убог, что сами они трижды перелицовывают свои одежды и наводят экономию даже на корме для собак.
Он и постоянной резиденции не имел, этот двор; он кочевал по стране к вящей выгоде королевской четы, ибо издержки на содержание государей-скитальцев принимали на себя те города и селения, где на неделю или на месяц останавливался царственный табор.
Но зато у их высочеств войска было больше, чем у Карла VIII Французского и Генриха VII Английского. Зато ни одна страна Европы не имела такой армии инквизиторов, доносчиков и соглядатаев, как Кастилия и Арагон. Зато укреплялись в этих королевствах основы единодержавия и единоверия.
Довелось однажды Диего в свите адмирала посетить барселонский морской арсенал. Близ арсенала Диего попал в квартал портовой голытьбы. Грязь, теснота, зловоние этих мест потрясли Диего. «Как же так? — думал он. — Ведь не только великие касики Кастилии и Арагона, но и все их приближенные живут в просторных бохио, едят на золоте и серебре, а рядом, в двух шагах от этих светлых и чистых палат, люди, бледнолицые люди вповалку лежат на гнилой соломе и гибнут от голода».
На Острове Людей не все живут одинаково. У Гуабины три жены и очень большой бохио, у безродного набории одна жена и маленький каней, но и великий касик Гуабина, и чужак-набория спят в гамаках из волокна кабуйи, едят макрель и кассаву, пьют отстоявшийся сок юкки и рыхлят землю острыми коа. Правда, нет у них ни ковров, ни зеркал, ни сосудов из прозрачного камня-стекла. Однако в хижинах барселонского предместья только одна солома, да и та прелая.
Настал день троицы, и в Сео, барселонском кафедральном соборе, всех шестерых пленников торжественно ввели в лоно истинной веры.
Диего дали еще одно имя (бледнолицые ужасно любят имена, и чтобы их было много). Отныне он был уже не просто Диего, а Диего Колон, и он этим гордился, потому что Сеньорадмирала звали доном Кристобалем Колоном.
Гуакагана стал Фердинандом Арагонским, тезкой его высочества короля, а Бехечо — Хуаном Кастильским. Бехечо очень полюбил принц Хуан, и их высочества подарили этого индейца своему наследнику. Пако, Пене и Алонсо были также удостоены святого крещения, но у них так и осталось по одному имени.
А королева сказала: «Теперь я ваша сестра во Христе». Она очень ласково улыбалась всем новокрещеным братьям, но сердито нахмурилась, когда увалень Пако задел ее плечом. Сестра во Христе… Боязно быть братом такой сестры.
А на следующий день Сеньорадмирал сказал:
«Радуйтесь, мои друзья: всех вас я беру с собой в новое путешествие. Не пройдет и трех месяцев, как мы отправимся на Эспаньолу». А затем он слегка замялся и добавил:
— Бехечо, впрочем он теперь уже не Бехечо, а дон Хуан, остается с его высочеством принцем Хуаном.
Бехечо-Хуана никто не спрашивал, желает ли он остаться. Крещеной собственности вопросов не задают, и мнения своего иметь она не может.
Принцу нужна была живая игрушка, и он ее получил.
Историк Овьедо весной 1493 года жил в Барселоне, он присутствовал на церемонии крещения шестерых индейцев адмирала, а затем не раз встречался с Бехечо-Хуаном и о дальнейшей судьбе его писал:
«Этого дона Хуана Кастильского пожелал иметь принц, и дона Хуана оставили при дворе наследника и содержали его очень хорошо, и относились к нему, как будто он был сыном знатного кавалера, и его очень любили. И приказали наставлять и обучать его нашей святой вере, и препоручили его заботам майордома наследного принца сеньора Патиньо. Мне довелось этого индейца видеть, и он сносно говорил по-кастильски, а два года спустя умер».