В ялике свисток, карты, растрепанный томик кастильской грамматики Антонио Лебрихи, циркуль, аркебуз, дюжина ножей, пять железных топоров, медный кухонный котелок. Это все — для себя и для ближайших друзей, в первую очередь для великого вождя Гуабины.
Море спокойно, но не спокойна душа. Не так уж трудно похитить ялик и тайком погрузить в него разные разности. Куда труднее бежать от самого себя. Ведь человек, ловко управляющийся с косым латинским парусом, сидит у руля в полосатом толедского сукна камзоле, по-кастильски думает о звездах, ветрах и течениях, читает карту и ест трианский окорок, уже не тот Ягуа, который два с половиной года назад встречал белокрылые корабли у Бухты Тишины.
На его подошвах испанская земля, а это не только земля боцмана Чачу или дона Алонсо де Охеды. Это земля дона Луиса. Часть его сердца осталась там, в селении Лос-Паласиос, в Севилье, в Барселоне, и никогда не сможет он забыть оливковых рощ и лимонных садов Андалузии, перезвона соборных колоколов, широкого Гвадалквивира, печальных кастильских песен, пыльных кастильских дорог.
Адмирал… Великая душа, светлый разум у этого избранника христианских богов. Но до смерти жаль его, ведь он пленник собственных страстей, и рано или поздно исчадия Мабуйи, которые его окружают, доведут его до большой беды.
И еще: есть ли здесь, в Индиях, такой уголок, где до конца своих дней ты смог бы прожить, ничего больше не ведая о людях из стран Восхода?
Сегодня ты бежал от них, сегодня ты нашел приют на Острове Людей, но завтра белозубый рыцарь Охеда отыщет твое убежище, и над Бухтой Четырех Ветров запылает пламя, а желтые Канарские собаки будут в клочья рвать твоих братьев и сестер.
Спасешь ли ты свой народ от христиан? Вряд ли. Ведь Остров Людей беззащитен и на Острове Людей не знают, на что способны бледнолицые.
Парус заполоскало, и Диего уклонился под ветер. Ялик, рассекая острым носом тугую волну, резво помчался в ночь к далекой Итаке, которая успела позабыть своего Одиссея.
Итака встречает Одиссея
Жив он; и много везет на своем корабле к вам сокровищ,
Собранных им от различных народов; но спутников верных
Всех он утратил…
С вечера Гуаяра собрался на рыбную ловлю в Бухте Тишины. Шел он туда неохотно. Мало радости ставить невод и верши, коли Мабуйя посылает с тобой злоязычную Каону, бывшую невесту Гуакана младшего, а от нее отвязаться никак невозможно. Да, прошли те счастливые времена, когда великий жрец ходил в море один, когда рыба сама шла в сети — ее не отпугивали крикливые духи, которые сидят в Каониной глотке.
Супруги вышли в путь на заре. Миновав Озеро Духов, они углубились в лес, по едва заметной тропе пересекли густую чащу, выбрались на опушку и спустились к берегу.
Дул ветер, крепкий ветер со стороны восхода, и море злобно ворчало у белых скал, а скалы плевались сердитыми брызгами.
Гуаяра говорит:
— Ветер больно силен. Ловля плохая.
— Гуаяра — ленивый чурбан, Гуаяра — трус. Мне стыдно. Не за него, а за себя. Позор жить с таким мужем.
Великий жрец покорно вошел в воду и подогнал каноэ к берегу. Погрузили невод. Каона взмахнула гребками, и лодка нехотя тронулась в путь.
Каона Вторая гневалась. Ей не по душе было бурное море, она знала, что Гуаяра прав: «При таком ветре безумие идти на лов, но надо же показать этому мудрецу, кто хозяин в его доме».
Каона Первая все утро возилась с маленьким Ягуа. Третий год пошел ее сыну. Сыну, который никогда не видел отца. Каона учила малыша выкапывать ямки острым коа. Внук старого Гуакана вчера принес пять маленьких коа и дал их Ягуа. Внук старого Гуакана часто, пожалуй слишком часто, навещает этот каней. Злые языки плетут невесть что, но Каона пока не собирается замуж. Нет, она ни на что не смеет надеяться: тридцать лун прошло с тех пор, как бледнолицые увезли Ягуа. Гуабина давно перестал его ждать, он как-то сказал:
— Мальцу нужен отец. Гуаканов внук — рыболов хоть куда, и руки у него ловкие.
Гуабина желает Каоне добра, но ей кажется, что только вчера всадила она топор в акулу, которая едва не погубила Ягуа.
— Не обижай любимую собаку нашего старшего сына, — сказала она в то утро.
Нет собаки, нет большого Ягуа, но есть сын. Вот он стоит рядом. Лобастый мальчишка, руки у него в земле, одно коа он уже успел сломать. Гуабина не позабыл о бледнолицых пришельцах, но думает о них все реже и реже. Три луны назад люди с соседнего острова сказали, будто где-то в полдневной стороне объявилось много больших белокрылых каноэ. Должно быть, так оно и есть. Однако пока что добрые духи берегут Остров Людей: на острове живут, как жили до прихода бледнолицых.
А вот будут ли жить так завтра? Стоит ли, однако, растравлять душу и гадать о том, что случится в будущем? Пришла пора сажать маис, надо вывести на кануко людей. Маловато рыбы, но с рыбой придется подождать, море неспокойное. В селении, хвала тем же добрым духам, тишь да гладь. Гуакан-младший угомонился, старого Гуакана недавно отправили в страну Коаиваи. Плохо обстоит дело с Гуаярой. Жрецам нельзя брать жен в свое бохио. Духи отворачиваются от таких жрецов, они любят одиноких волшебников. И вообще этот Гуаяра дурной человек. По его вине мы потеряли Ягуа. Потеряли навсегда.
Грести против ветра трудно. Гуаяра сменяет Каону. Каона сменяет Гуаяру, у обоих стонут плечи и руки, а толку мало.
Каноэ пляшет на пенистых гребнях и едва-едва подвигается вперед. И невод пуст.
На море не очень плотный туман, солнце просвечивает через него, но оно очень тусклое и ленивое.
— Гляди, — Каона толкает Гуаяру гребком. — О Мабуйя!
Со стороны восхода идет белокрылое каноэ. Гуаяра протирает глаза, но видение не исчезает, оно приближается и очень быстро, попутный ветер гонит его к берегу.
Тридцать лун назад на рассвете Гуаяра в этих же местах увидел нечто подобное. Но тогда было три белокрылых каноэ, больших и высоких, а сейчас в сторону заката мчится одно каноэ, и оно маленькое и низкое.
У Гуаяры глаза не очень зоркие, но Каона уже успела разглядеть, что в белокрылом каноэ сидит чужеземец. Плечи и грудь у него прикрыты полосатой тряпкой.
И вдруг Каона вскрикивает. Пронзительно, жалобно, отчаянно. Гуаяра напрягает зрение и видит: под белым крылом стоит Ягуа. Да, сомнения нет, это он, племянник Гуабины, ученик великого Гуаяры. Гуаяра шепчет заклятия, Гуаяра делает магические знаки пальцами правой руки, но призрак не желает рассеяться.
Ягуа или его тень, сбежавшая из страны Коаиваи, проносится мимо, он что-то кричит Гуаяре и Каоне. Мгновение — и он исчезает в тумане.
Ветер восточный. Диего на ветре огибает с юга Остров Людей. Уверенно ведет он ялик вдоль западного берега, стороной обходит рифы у входа в Бухту Четырех Ветров и причаливает к берегу как раз в том месте, где некогда высадился на гуанаханийскую сушу адмирал моря-океана.
В бухту сбегается весь остров. Неожиданного пришельца ощупывают со всех сторон: неужто добрые духи вернули Ягуа, неужто жив он и невредим? Даже Гуабина тянет его за волосы, расчесанные на кастильский манер. А Каона Первая и единственная говорит:
— Смотри, вот он, наш старший… гляди — у него твой лоб, твои глаза, твои уши.
Одиссей вернулся на Итаку.
Гибель Илиона
Одиссей вернулся на Итаку. К родному очагу. К Пенелопе. К своим землякам — мореходам, рыбакам, пахарям, волопасам. Счастливый конец повести о хождении странника по морю.
Можно и эту повесть завершить отрадно и счастливо. Стоит только оборвать ее на этом месте. Но как ни велик подобный соблазн, сделать это невозможно. Нашей Одиссее уготован скорбный финал «Илиады».
От Итаки, хвала богам Олимпа, было далеко до Илиона. Но Гуанахани лежал у берегов Нового Света, на большой морской дороге, ведущей туда из Европы. На дороге, которую проложили кастильские данайцы. На дороге в новую Трою, судьба же ее была злее и горше судьбы Приамова града.
…Шел 1507 год. За пятнадцать лет многое изменилось в подлунном мире. Пожалуй, никогда еще до этого река истории не мчалась в будущее с такой бешеной скоростью. В 1498 году, спустя шесть лет после открытия первой земли Нового Света, обретен был новый путь в Индию. Суровый капитан Васко да Гама привел свои корабли в Малабар, португальские рыцари удачи подобрались к воротам Дальней Азии.
Море-океан пересекали флотилии белокрылых кораблей. Адмирал открыл берега великого материка — Южной Америки. Адмирал вернулся на Эспаньолу. Адмирала сместили и доставили в цепях в Кастилию. С адмирала (так приказала королева) цепи сняли, но послали его не на Эспаньолу, а в новое плавание. Адмирал открыл страну Гондурас и Панамский перешеек. Адмирал вернулся в Кастилию, умирающая королева о нем не вспомнила. И адмирал скончался.
Его высочество король Фердинанд пребывал в добром здравии, равно как и верный слуга короны дон Хуан де Фонсека. Он был уже не архидиаконом, а епископом и по-прежнему ведал всеми заморскими делами.
Дела же эти шли прекрасно. Открыто было множество больших и малых островов, и хоть пока не оправдались надежды на обретение несметных залежей золота, но земли в Индиях оказались богатыми и за море удалось сплавить немало беспокойных искателей лучшей доли, а от этого безопаснее стали кастильские дороги да и казне была польза: пятую часть добычи урывала она у лихих переселенцев.
Индейцев вешали, сжигали на кострах, травили собаками. Индейцы гибли на плантациях, гибли в золотых рудниках. На Эспаньоле их осталось мало, но эти Индии не имели ни конца ни края и индейцев было великое множество.
Бездонная трясина давным-давно съела былую резиденцию адмирала — горе-городок Изабеллу. Новая столица Индий — Санто-Доминго лежала на юге острова Эспаньолы, в том месте, где в море впадает капризная река Осама. Столица была молода и прекрасна. Прекрасна по замыслу. На плане, старательно расчерченном, украшенном ангельскими ликами и геральдическими фигурами, широкие улицы пересекались под прямыми углами, просторные площади вписывались в строгую сеть, здесь и там чернели квадраты грядущих церквей, дворцов, кафедрального собора, тюрьмы.