– Абрамс! Руки за голову, встать к стене! – проорал Калин.
Абрамс догадался, что Калин смотрит в другую сторону.
Теперь Калин кричал вслед Абрамсу:
– Абрамс! Откликнись, или я стреляю!
Но по голосу чувствовалось, что от его прежней уверенности не осталось и следа. Абрамс подумал, что не хотел бы оказаться на месте Калина при встрече с Андровым. Тони снял ремень и бросил его в сторону русских. Ремень упал на пол, и Василий испуганно вскрикнул.
В эту самую секунду Абрамс добрался до лестницы и остановился, прижавшись к стене. На бетонные ступеньки падал голубоватый свет фонарей со стоянки. Тони громко выдохнул, готовясь броситься по лестнице вверх, ибо задерживаться здесь было опасно. В нижнюю ступеньку ударила пуля, срикошетив в стену прямо у него над головой. Затем выстрелили по лестнице противоположного выхода. Значит, они не знали, в какую сторону он пошел, но дали понять, что подниматься по лестнице достаточно рискованно. Действительно, обогнать пулю он не смог бы. Но ему обязательно надо добраться до своих и рассказать о сделанном открытии. И добраться надо как можно быстрее.
Тут ему в голову пришла неприятная мысль: Калин вполне мог оставить своих людей в машинах на стоянках у обеих платформ.
Да, до дома еще далековато, даже очень.
Тони притаился.
45
Карл Рот крепко сжал запястья жены.
– Убирайся отсюда! – сказал он, громко дыша. – Бери фургон и езжай домой! – Руки у него дрожали, а голос срывался.
– Ни за что! – Она вырвалась и отпрянула назад.
Рот сделал шаг вперед, но Мэгги обежала стол и укрылась за ним.
– Ты идиот, ты… – Она запнулась, и по ее лицу потекли слезы.
Несколько человек, работавших на кухне, повернулись к ним. Карл натянуто улыбнулся и, глядя на них, сказал:
– Пожалуйста, начинайте подавать еду. Давайте, давайте! А это вас не касается.
Девушки-официантки стали выносить подносы с кухни.
Мэгги одновременно хотелось и раскрыть всем то, что задумал муж, и защитить его.
Рот подождал, пока девушки вышли, и, обернувшись к жене, успокаивающе поднял руки.
– Все, Мэгги, все. Успокойся. – Он было двинулся к ней, но она снова бросилась вокруг стола, подняла поднос с сырыми овощами и швырнула его в Карла. Тот отбил его поднятой рукой.
Мэгги сказала:
– Карл, помоги мне выбросить все это. Не позволяй им подавать.
Он кивнул и сделал успокаивающий жест, приближаясь к жене.
– Да, да, хорошо.
Она посмотрела ему в глаза и схватила со стола нож.
– Не смей подходить ко мне, Карл, не смей!
Клаудия Лепеску зашла сзади и быстро, тренированным рубящим ударом по запястью выбила у Мэгги нож. Та пронзительно закричала, но Клаудия зажала ей нос и рот рукой, и Мэгги обмякла. Карл бросился к ним, и вместе с Клаудией они затолкали Мэгги в крохотную буфетную, расположенную рядом с кухней. Клаудия держала Мэгги, пока та не перестала сопротивляться. Затем опустила ее на пол.
– Да, сильная старушка. – Клаудия подошла к небольшой раковине и смыла с рук хлороформ. – Я подозревала, что с ней возникнут проблемы.
Рот посмотрел на жену. Глаза у нее были закрыты.
– С ней все будет нормально?
Клаудия полотенцем вытерла руки.
– Она будет чувствовать себя намного лучше, чем гости ван Дорна.
Рота сильно трясло, и он вынужден был опуститься на стул.
– Почему сегодня? Ведь раньше говорили, что это произойдет на Рождество.
– Рождество, Четвертое июля, Новый год – какая разница? А что касается причины, то, видимо, с мероприятием пришлось поторопиться. Похоже, американцы что-то пронюхали.
Карл закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали. Сквозь всхлипы он повторял:
– Это ужасно… Ужасно…
Клаудия решительно подошла к нему и влепила затрещину.
– Встать!
Рот поднялся и молча уставился на Клаудию.
– Подними ее!
Карл нагнулся и подхватил жену под мышки, Клаудия взяла ее за ноги. Они вынесли ее через вторую дверь буфетной, открывавшуюся в служебный коридор. По узкой лестнице Мэгги подняли на третий этаж в помещение для прислуги. Рот и Клаудия нашли небольшую комнату для горничных и положили Мэгги на кровать.
Рот прерывисто дышал:
– Что нам теперь делать?
– А ничего. Я пойду к гостям, а ты проследишь, чтобы вовремя подавали еду, – спокойно ответила Клаудия.
Карл нервно огляделся по сторонам в маленькой комнате, как будто ожидая увидеть здесь кого-то, и, понизив голос, спросил:
– Сколько у нас есть времени?
Клаудия взглянула на часы:
– Часа четыре. Действие вещества проявится только по истечении этого срока.
Рот уставился на нее:
– А что в бутылочке? Ведь вы же сказали, что там снотворное. Почему его действие скажется только через четыре часа?
– Перестань. Ты же прекрасно понимаешь, что там был яд.
Рот испуганно вскрикнул:
– О чем вы говорите? Боже мой! А если они почувствуют привкус? Или унюхают что-нибудь?
– Не трясись, – резко оборвала его Клаудия. – Это вещество называется рицин. Оно растительного происхождения и прекрасно растворяется в растительном масле. Оно не имеет ярко выраженного запаха или вкуса. И действует достаточно сильно. Вызывает разложение крови, в результате чего наступает удушье. Вне зависимости от того, что говорил тебе Андров, смерть от рицина мучительна. Я уверена, что не выживет никто.
Рот опустился на край кровати, на которой по-прежнему без сознания лежала его жена.
– Но… но… но что же будет со мной?
Клаудия фыркнула:
– Что? Дурак! Это конец всему. Разве ты не понимаешь? К тому моменту, когда начнет разлагаться кровь этих людей, прекратит существование и эта страна. Кому будет дело до тебя? Сможешь – забирай свою дуру-жену и уматывай, но сперва ты должен все здесь убрать. Я прослежу.
Карл попытался подняться на ноги, но вновь тяжело рухнул на кровать.
– А что, если… если сегодня ночью этого не случится?
Клаудия рассмеялась:
– Тогда нам всем придется нелегко. Представь себе: когда взойдет солнце, вокруг особняка будут валяться трупы. С кем полиция захочет поговорить в первую очередь? С тобой. Кстати, от рицина противоядия нет.
Клаудия подошла к окну и посмотрела вниз, на сад и лужайку. Там под огромным полосатым тентом и вокруг него собралось более двухсот человек. Официанты разносили напитки и еду на маленьких подносах. Большие они оставляли на столах.
Клаудия произнесла с ненавистью:
– Пусть обжираются, свиньи. Все они гады! Они держат нас в таком напряжении! К полуночи все они сдохнут.
Рот встал и тоже подошел к окну. Он, как и Клаудия, посмотрел вниз.
– Но там же дети! – воскликнул он.
– Этим детям повезло, герр Рот. Когда ты увидишь, что постигнет других детей в этой стране, то порадуешься за тех, кто сейчас внизу.
– Но среди этих людей есть те, которых вы называли друзьями! Ван Дорны, Гренвилы, мисс Кимберли. Неужели вам их не жаль?
– Нет, я фаталистка. Чему быть – того не миновать. Большинство этих людей – наши враги. Они все равно рано или поздно погибнут. Андров считает необходимым уничтожить их сейчас в превентивном порядке. Тогда они не помешают в решающий момент.
– И все же, что будет с нами?
Клаудия презрительно посмотрела на Рота:
– Это все, что тебя беспокоит? А мне говорили, что ты был героем Сопротивления, бесстрашно охотился за нацистами в развалинах Берлина, под бомбежками.
– Люди стареют.
– В этом-то и парадокс, не правда ли? Молодые, у которых впереди еще целая жизнь, безрассудны. А старики трясутся из-за каждого лишнего месяца жизни. – Клаудия пошла к двери. – Ты спрашиваешь, что будет с нами? А кто может тебе ответить? Что произойдет в тот момент, когда погаснет солнце? Разумеется, никому из нас не улыбается оказаться в агонизирующей стране. Ведь ты помнишь, что это такое, Рот?
Рот помнил. Голод, болезни, казни, смерть. И дни, и ночи превратились тогда в кошмар.
– Но наш долг и наша судьба – увидеть и засвидетельствовать апокалипсис этой страны. Если нам это удастся и мы выживем, мы будем достойно вознаграждены.
Рот кивнул. Да, то же самое ему говорили в Берлине в 1945 году. Правда, теперь не упоминались ни эксплуататоры трудового народа, ни враги революции. Карлу неожиданно пришла в голову мысль, что он давно уже перестал верить в эту революцию.
Клаудия, казалось, поняла, о чем он думает:
– Все равно уже поздно, Рот. Завтра утром солнце взойдет над другим миром. Наша борьба завершится победой, и ты сможешь отдохнуть. Задача состоит в том, чтобы выжить в течение ближайших двадцати четырех часов.
Она вышла из комнаты.
Рот посмотрел на неподвижно лежащую жену. Перед его взором предстало последнее послание от Генри Кимберли, которое он получил тогда в Берлине. И оно слово в слово совпадало с тем, что ему сейчас сказала Клаудия.
Джордж ван Дорн стоял у окна в своем кабинете на первом этаже и смотрел на лужайку.
– Неплохая вечеринка. По-моему, все идет удачно.
– Мне кажется, все идет отлично, Джордж, – откликнулся Том Гренвил. – Может, выйдем наружу?
– Нет. Ненавижу эти вечеринки.
Гренвил пожал плечами. Странный он человек, этот Джордж.
– Приготовить тебе выпить?
– Нет, сегодня мне нужна ясная голова, – ответил ван Дорн.
Брови у Гренвила удивленно поползли вверх.
– Кстати, и тебе тоже, – добавил ван Дорн.
Том Гренвил посмотрел на стакан в своей руке и поставил его на небольшой столик. Ван Дорн отвернулся от окна и принялся вышагивать по кабинету. Руки он сцепил за спиной. Гренвил следил за ним. По мере движения ван Дорна в поле зрения Тома одна за другой попадали развешенные по стенам большие карты времен Второй мировой войны.
– О чем ты задумался, Джордж? – спросил он у ван Дорна.
Тот остановился.
– О многом. – Он посмотрел на каминные часы. – Думаю, мне пора начинать атаку вражеских позиций.