— Мы вообще не будем их догонять? — уточнил планы Тони.
— Я уже сказал. Мы не можем их не догонять, если даже просто поедем в нормальном темпе. Пусть они встретятся с де Ментоном на равнине у Казальночето, а там и мы подоспеем. Или ты так рвешься сразиться с тремя рыцарями?
— Я вообще никуда не рвусь. Мое дело вас лечить, если надо будет. Если вы пойдете в атаку, я в кустах посижу до полной победы.
— Вот и правильно. Живой врач после боя нам больше пригодится, чем плохой солдат во время.
Услышав выстрелы, Фабио с отрядом ускорился, а Бонакорси, наоборот, перешел на шаг. Зачем доктору рваться в бой в первых рядах? Пусть закончат, добьют тех, кого не надо лечить. Кому точно не судьба выжить, сам помрет. Останутся те раненые, кому Господь на этот раз пожаловал жизнь, с ними доктору и надо заниматься, не отвлекаясь на безнадежных. По крайней мере, так считал лично Тони, а профессиональные традиции военной медицины к тому времени еще не сложились.
Когда Тони доехал до поля боя, стражники уже стаскивали тела к дороге.
— Что там у нас? Сколько наших, сколько не наших? Кого лечить? Где рыцарь? — спросил он.
Фабио сначала грязно выругался, потом ответил по существу.
— Главный раубриттер отстал от обоза и замочил нашего рыцаря.
— Только рыцаря? А наши браво что в это время делали?
— Интуиция мне подсказывает, что нашу замечательную банду неплохо встретили на мосту, который, если карта не врет, должен быть дальше к востоку.
— Может, наши там победили?
— Когда мы добрались до вон тех кустов, все наши тут лежали мертвыми, а все трое их рыцарей сбежали верхом в сторону моста. Все трое, значит, у моста наших к этому времени уже не осталось.
Бонакорси понимал, что если у врагов три рыцаря и пять-шесть пехотинцев, а у наших один рыцарь и двадцать-тридцать браво, то в нормальном бою все против всех у нас даже небольшое преимущество. Если же вражеский рыцарь побеждает нашего, то у них остается три рыцаря, а у нас только наемники, которые без нанимателя превращаются в тыквы.
— Де Ментон был мастером меча. Кто из них его победил? — удивился Тони.
— Тот раубриттер, который одним проходом снес с дороги весь отряд Луи у Изола-дель-Кантоне. Здоровенный.
— Где де Ментон?
— Вон лежит. Что ты хочешь посмотреть? Он мертвее мертвого.
Тони все-таки подошел и внимательно посмотрел. Мертвее мертвого, но не так все просто.
— Ладно, — Бонакорси решил на всякий случай не спрашивать лишнего, — А с этими что?
В поле и на дороге лежали несколько тел с торчащими стрелами.
— Второй раубриттер — чертов лучник с турецким луком на очень быстром коне, — один из стражников показал обломки лука, — Одна стрела на человека. Стрелял не в упор, конечно, но шагов с двадцати.
— С коня?
— Похоже, что с коня.
— Сто лет о таком не слышал. Лучник! Они разве не должны стрелять толпой издалека?
— Вот, — развел руками Фабио.
Подъехал Мальваузен. Ему пересказали то же самое.
— Что дальше? — спросил Бонакорси, чувствуя себе младшим по статусу.
Младший по статусу имеет право задавать вопросы на предмет что дальше делать, и не брать на себя ответственность за ответы.
— Продолжаем преследование, — ответил Мальваузен.
— Возвращаемся, — ответил Фабио.
— Ты дезертируешь? — удивился Мальваузен.
— Я выполнил задачу и возвращаюсь.
— Какую задачу?
— Оказать Рыцарю Королевы всю возможную помощь и проследить, чтобы он не сломал здесь ничего лишнего. Рыцарь мертв. Последняя помощь — это отпевание и похороны. Отвезу его в церковь Казальночето вместе с остальными и вернусь домой.
Мальваузен собрался возразить, но не нашел аргументов. Можно было обозвать Фабио трусом, но зачем ссориться на ровном месте. Если подумать, то Фабио со своими стражниками уже ничего не меняют. Как вооруженная поддержка — нет, только что рыцаря с отрядом не хватило. Как проводник, знающий местность — тоже нет, в Вогере и Пьяценце генуэзец близко не местный. Как должностное лицо с формальным статусом — тоже нет, его муниципальная должность чего-то стоит только в Генуе.
— Черт с тобой. Ночуем в Казальночето и расходимся.
Один из стражников сгонял в деревню и вернулся с пустыми телегами для покойников и крестьянами в помощь. Остальные за это время обобрали с убитых ценные вещи, деньги и оружие. Фабио погрузился в похоронные дела.
— Гадские немцы, — выругался Мальваузен, бросив взгляд на мертвого де Ментона.
— Это не немцы, это предательство, — сказал Бонакорси тихо, чтобы не услышали генуэзцы, — Руки связаны как у раба на галерах. У болта генуэзское оперение. Рана в шее не от граненого кинжала, у которого лезвие ромбом, и не от трехгранного стилета, а от генуэзского ножа, у которого плоский широкий клинок.
— Соображаешь.
— Просто успел пожить в Генуе, присмотреться к местным. Что будем делать?
— Упомянем в докладе, если доживем. С утра идем в Вогеру, переложим задачу на широкие плечи Галеаццо Сансеверино. У него достаточно сил, чтобы сломать хребет любому раубриттеру.
Фабио Моралья, выходя из часовни, наткнулся на старого знакомого из Генуи.
— Фабио?
— Кого там черти носят?
— Меня, — из сумерек выплыл Томазо Беккино.
— Ты-то что тут забыл?
— А ты?
— Я с рыцарем. Оказываю ему всю возможную помощь в расследовании по горячим следам и слежу заодно, чтобы он не сломал здесь ничего лишнего, — снова повторил Фабио.
— И как?
— Я помогал, он ломал. Теперь уже ни того, ни другого не будет.
— В курсе уже. Куда ты теперь? Домой?
— Конечно. Все-таки, ты здесь что забыл?
— Сам-то как думаешь?
— Неужели на золото королевы губу раскатал?
— Ага. На родной дороге почему бы и не попытать счастья?
— Не по чину тебе рыцарей грабить.
— Ха! Кто говорит про рыцарей? Вы же с французами за ворами гнались. А у воров воровать, согласись, не грех.
— Томазо, это воры уже второго рыцаря убили. Оно тебе надо?
— Мне? Надо. На моей дороге кто-то ворует и со мной не делится? Рыцарь у них все обратно отобрать захотел бы, а я поделиться попрошу.
— Томазо, ты понимаешь, какие люди стоят за этим золотом?
— Понимаю. Пока что в основном мертвые. Я, если что, уважаемым людям дорогу переходить не буду, так им и скажи, кого встретишь. Если там король, или император, или папа, или, допустим, кто-то из наших Восьми семей на золото лапу наложит, я не пикну. А воров грабить кто мне запретит? Нет такого закона, чтобы воров не грабить, ни божьего, ни человечьего.
— Да и черт с тобой, если подумать, — махнул рукой Фабио, — Рыцарь убит, я возвращаюсь.
— И что, в Вогере не нажалуешься? Сансеверино за королевского рыцаря отомстит.
— Меня никто не просил кому-то жаловаться. Рыцарь мертв, я свободен. Гоняться за дьяволами, которые за сутки перебили двоих рыцарей, больше сорока солдат и дюжины две хороших генуэзских браво, я не буду. Даже за деньги.
— Даже за благодарность Ее Высочества, Его Величества, или, на худой конец, мессира Сансеверино? — Томазо заподозрил неискренность и продолжал доставать Фабио.
— Да в аду бы я видел всех французских оккупантов, у дьявола на рогах, у Сатаны в котле и у Вельзевула на вилах! Пусть подавятся к свиньям морским своим золотом, чтоб оно им поперек горла встало, поперек кишок и поперек задницы! — не сдержался Фабио.
— Так и знал, — Томазо довольно ухмыльнулся, — Ты из патриотов. Тогда верю.
— А ты как будто не генуэзец?
— Моя жизнь — дорога, мне в городе душно. Бывай, Фабио. Если что, ты меня не видел?
— И сейчас не вижу, и сто лет бы тебя не видел. Если выгорит, с тебя ужин с девками.
— Заметано.
Глава 39. 14 декабря. К вопросу о додумывании недосказанного.
«Команда Марты» в составе самой Марты, фехтмейстера Антонио Кокки, представителя заказчика Петера Грубера, известного также как «Пьетро Фуггер», и ученика алхмика Симона отбила последнюю телегу золотого обоза, которую сопровождал Луи де Ментон.
Марта и Кокки продолжают погоню за остальным золотом. Кокки рассчитывает на помощь друзей из Тортоны.
Петер и Симон везут золото в Геную, чтобы там его спрятать и поделить. Предположительно, операции с золотом сможет провести представительство Фуггеров.
Перед тем, как покинуть Изола-дель-Кантоне, Кокки немного поговорил с местными. Оказалось, что тот рыцарь, который с одним оруженосцем раскидал целый отряд на въезде в деревню, прибыл сюда одновременно с имперским боевым возом. А оруженосец ждал его в компании другого мессира и с обозом из двух телег. Дети за мелкую монетку добавили, что под тентами двух телег прятались мавры. По меньшей мере двое.
— Антонио, только давай не быстро, а то я всю задницу о седло отбила, — призналась Марта, садясь в седло.
— Что же ты раньше не сказала?
— При всех?
Марта в принципе умела ездить в женском седле, но уже давно не практиковалась. Тем более, в чужом седле, на чужой лошади и целый дневной перегон без подготовки.
Под мысли об отбитой заднице они доехали до Серавалле, там со всеми удобствами переночевали и выехали на рассвете. Потому что задница задницей, а три четверти от трехсот тысяч дукатов упускать нельзя. Правда, местный шорник за ночь поставил на седло подкладку помягче на радость большим ягодичным мыщцам и копчику.
Не так уж сложно идти по следам, когда дорога всего одна. Сложнее, когда начинаются развилки. Но не сильно сложнее, потому что уж больно приметный обоз. Не одного, так другого кто-то встречный запомнил.
— Куда свернули? — переспросил Кокки.
— На Сареццано, сеньор, — ответил крестьянин.
— И с тремя телегами был рыцарь?
— Как есть, настоящий рыцарь! На огромном коне!
— Француз?
— Нет, с лица вроде как не француз, да и выговор у него похожий как у швейцарцев.
Кокки дал ему мелкую монету и вернулся к Марте.
— Может быть, я чего-то не понимаю…