— Ландскнехтов?
— Или каких-нибудь французских фуражиров, которые попросят поделиться.
— Тогда, может быть, побольше солдат взять? — спросил демонолог.
— Чтобы все видели, что Пьяченцу покидает целая армия? — скривился рыцарь, — Возьму полста, это и так почти за гранью.
Карло тоже благословился у имевшегося под рукой епископа, и далее дела пошли как по маслу. Хотя, может быть, Карло и без благословений хорошо знал свое дело.
Засаду надо было ставить на левом берегу, поэтому про кавалерию речь не зашла в принципе. Переправить полсотни всадников на порядок сложнее, чем полсотни пехотинцев. Маршрут тоже не вызвал разногласий. Пять больших лодок прошли вверх по течению выше Корте-Сан-Андреа и высадили арбалетчиков и алебардистов на левом берегу за излучиной реки.
Высадившись на берег, отряд добрался по тропинкам, грунтовкам и колеям до деревни Бадия Павезе и встал на постой, не обижая местных жителей. Можно бы было сразу дойти хоть до пристани напротив Парпанезе, но тогда появился бы риск спугнуть дичь.
На обоих берегах По путников встречала примерно одинаковое окружение. Монашеское подворье с приютом для паломников. Постоялые дворы для менее благочестивого люда. Кузница, тележная мастерская. Крестьянские домики.
Поселение на южном берегу считалось главнее. Оно носило гордое имя Парпанезе, а северная часть оставалась как бы продолжением Парпанезе без собственного названия. Приходская церковь святого Георгия в романском стиле украшала как раз южное Парпанезе. Северному досталась скромная часовня.
Переправу организовали в XII веке для паломников на Виа Францигена по дороге в Рим. Паломники из северной Европы, миновав Альпы, пересекали Ломбардию, переправлялись через По в Парпанезе, через долину реки Треббии добирались до аббатства Сан-Коломбано-ди-Боббио, а затем продолжали свой путь по Via degli Abati до Понтремоли, по Via del Volto Santo до Лукки и далее до самого Рима.
Утром пятнадцатого декабря Витторио прибыл в деревню в сопровождении Карло и всего одного солдата. Посыльный от аббата успевал в Парпанезе еще засветло. Если монахи не упрутся, то солдат побежит за остальным отрядом. Если упрутся, то засаду придется перенести с переправы на дорогу.
Здесь к благословению двух епископов добавилось еще и благословение от аббата. Так получилось, что, хотя переправа находилась намного ближе к Пьяченце и Боббио, но принадлежала она со всеми территориями на обоих берегах бенедиктинскому монастырю Сан-Бартоломео из Павии, который, единственный из монастырей города находился под юрисдикцией епископа Павии.
Монахи в принципе весьма лояльно относились к семье Медичи, к Пьяченце и к потребности папской казны в золоте. С другой стороны, против французов монахи ничего не имели и категорически не хотели записываться во враги ни к далекому Франциску, ни к близким Сансеверино и Тривульцио.
Отец-настоятель ожидал гостей на северном берегу со своим соломоновым решением. Монахи с утра уже закрыли переправу с севера на юг, чтобы никто с острым глазом и длинным языком не спугнул дичь. С рассвета у поворота к переправе от Порто Мороне уже сидел монах и посылал всех в Корте Сан-Андреа или в Павию, ссылаясь на неисправность парома.
Карло по плану монахов шагу не ступает ни на южный берег, ни на территорию подворья на северном, ни на палубу парома. Для засады отлично подойдут постоялые дворы по обе стороны от ведущей к парому дороги. На бесчинства и негодяйства путешественников монахи уже устали жаловаться, а трактирщики притворяются, что ничего не могут поделать. На южном берегу еще более-менее прилично, а на северном уже и дуэли, и грабежи, и пьяные песни с непотребными девками чуть ли не в любое время дня и особенно ночи.
Так что полсотни папских солдат могут хоть прямо сейчас выгнать на пинках всех постояльцев в сторону соседней переправы в Календаско, и все будут думать, что поделом им. После чего господин рыцарь волен расставить арбалетчиков и алебардистов как ему будет угодно. Как только вражеский обоз покидает паром, монахи за него ответственность не несут.
Карло подумал-подумал, да и согласился. Зачем ловить их на том берегу, если они сами приплывут на этот. Но четыре телеги это уже четыре рейса парома, да еще и всадники. Надо, чтобы первые переправленные ничего не заподозрили. Поэтому пусть жизнь вокруг течет в обычном режиме с пьяными песнями и девками. А «поделом им» наступит потом. Папские солдаты просто войдут в деревню по легенде как авангард отряда кондотьера, желающего начать переправу только после того, как подтянутся основные силы.
Особой толпы с утра на переправе не ожидалось. Ждать открытия оставалось немного путников, которые успели прийти утром до того, как монахи объявили, что прекращают перевозку на южный берег. Тех, кто добрались до Парпанезе вчера вечером и не успели на последний рейс, монахи вывезли раньше, чем в деревню зашли солдаты.
Паром рейс за рейсом ходил пустой на тот берег и привозил по телеге или по несколько всадников. С телегами и всадниками до полной загрузки набивались пешие путники. Солдаты не торопили их скорее покидать Парпанезе, и в целом деревня выглядела, как будто живет обычной жизнью. Кто-то задерживался перекусить, кто-то кормил и поил лошадей.
Марта, Кокки и Борух с бандой аж в четырнадцать человек прибыли в северный Парпанезе на трех больших лодках утром пятнадцатого. В лодке отлично спится, особенно, если кавалеры потрудились сделать даме спальное место из плащей. И задницу не натирает.
Кокки сразу заметил уходящий пустой паром и нездоровое внимание каких-то солдат.
— Уходим от лодок побыстрее, — скомандовал он.
Евреи похватали заплечные мешки и завернутые в холстину, но все равно узнаваемые арбалеты и толпой двинулись через деревню.
— Кто такие? — спросил солдат.
— Вдова Пескатори с телохранителями, — ответила Марта.
После еврейского квартала Марта решила, что будет ходить, вертя бедрами и покачивая сиськами как шлюха, чтобы никто лишний раз не смотрел на глаза и волосы. И переоделась в наиболее открытое платье и нижнюю рубашку с самым широким вырезом. Плащ остался траурный черный. Подходя к посту, Марта как бы случайно распахнула плащ. Солдаты не заметили не только зеленые глаза Марты, но и арбалеты у остальной компании.
— Ого! Чем вы таким занимаетесь?
— Грузоперевозками.
— И куда направляетесь?
— В Порто-Мороне на активные переговоры, — сказал Борух, предположив, что Марта не знает местной географии.
— О! Обожаю активные переговоры! — солдат явственно флиртовал, — Если Вам понадобится помощь, просто свистните.
— Вы так говорите, будто вам здесь больше делать нечего, — Марта как бы случайно зевнула и потянулась, высвободив из-под плаща элегантный переход от талии к бедру.
— Ну, сеньорита, у нас тут тоже активные переговоры, но мало ли вдруг мы закончим раньше.
— Если подумать, я тоже не тороплюсь. Посидим до полудня в каком-нибудь трактире, а потом пойдем дальше.
Тут как раз подоспел паром, солдаты отвлеклись, а Марта и компания спокойно прошли.
— Хотел бы я знать, чья это засада и на кого, — сказал Кокки.
— Пьяченца, — ответил Борух, — Прибыли только что.
— Папские?
— Да. На монастырской переправе в сговоре с монахами.
— Засада или взяли под охрану? Или встречают?
— Засада. Зачем брать под охрану монахов, их и так никто не трогает. Просто поставить гарнизон смысла нет, французы пришлют кавалерию из Пиццигеттоне. Это именно что засада, и груз они ждут сегодня, чтобы успеть свалить раньше, чем французы заинтересуются, что за блоха сидит у них под носом прямо на усах. Насчет встречи шутишь? Если кто едет в Пьяченцу, то для него отличная дорога по суше на том берегу.
Жилые дома в Парпанезе тянулись с обоих сторон вдоль дороги. На выходе из деревни Борух договорился ненадолго встать на постой в одном из последних домов, где жила еврейская семья. Евреи предпочитали при наличии выбора останавливаться у своих, а спрос естественным образом порождал предложение.
— Интересно получается, — сказал Кокки, сбросив заплечный мешок и садясь за стол, — Мы преследуем немецкого рыцаря, про которого думали, что он везет золото в Милан или в Пьяченцу.
— Теперь уже точно в Милан, — перебила его Марта, — Я же говорила!
— Я думал, он служит Колонне или Фрундсбергу, а оказывается, он сам по себе. Епископ Пьяченцы не стал бы грабить союзников. Скажи кому — не поверят. Раубриттер с той стороны Альп грабит французского короля в Генуе и уходит от погони аж до Парпанезе.
— Он может и не дойти, — возразил Борух, — У него по пути Вогера.
— Сдается мне, папские знают что-то, чего не знаем мы. У них, как ни крути, свои люди везде, а почтовый голубь летит намного быстрее, чем ползут телеги и всадники.
— Будем ждать, — пожал плечами Борух, — Кстати, я забыл уточнить. Сколько вдова Пескатори заплатит, если мы здесь не получим золота? Мало ли вдруг этот раубриттер сюда не доедет. Или папские все конфискуют. Мы же не выступим против полусотни настоящих солдат?
После полудня пятнадцатого в Парпанезе переправились Бонакорси и Мальваузен.
Они переночевали в Казальночето и прибыли в Вогеру после открытия ворот утром. На рынке уже каждый торговец знал про секретный обоз сеньора Сансеверино, чудом отбившийся от разбойников. Разногласия касались того, почему обоз не поехал через Тортону как все нормальные люди, и как получились, что разбойники обнаглели настолько, что нападают не только на крестьян и купцов, а на обозы уважаемых людей, сопровождаемые рыцарями. Местные преступные авторитеты клятвенно заявляли, что они бы против Его Милости ни в жизнь, а это все беспределят понаехавшие генуэзцы, как будто им у себя там грабить некого.
Потом по рынку волной прошла новость, что вчерашний обоз направляется на восток в то время, как сам Сансеверино со свитой выезжает на запад. Солдаты утром целовали жен и говорили, что будут сопровождать важных гостей до самого Пиццигеттоне. Жены шли на рынок и покупали меньше еды, чем обычно, объясняя это тем, что ближайшие несколько дней мужей кормить не придется.