Макс задумался.
— Определенно, не на французов, в том числе не на людей короля и не на людей королевы.
— Конечно.
— Надо полагать, не на Колонну или с кем там он вел переговоры. Если твой хозяин говорит, что это заговор.
— Это тоже просто.
— Наверное, не на Медичи, иначе ты и те, кто тебя прислал, точно бы знали, кто тут папский шпион.
— Тоже верно.
— Тогда или на какую-то определенную генуэзскую семью, или на кого-то с императорской стороны… или на венецианцев. Точнее не берусь утверждать.
— На Ее Светлость графиню Шарлотту де Круа, — ответил Бонакорси, — Через посредника.
— Точно? И где она?
— В Милане, но я ее не видел. Мне передали вот это, — Бонакорси достал платок с отпечатками ладоней, — С намеком, что под рукой есть тот, кто подтвердит подлинность.
Макс вздохнул. Платок с отпечатками — это намек на турнир в Ферроне. Платок Ауреллы Фальконе, который оруженосец Фредерик на турнире привязал к шлему своего рыцаря. Чтобы подделать его, пришлось бы найти человека, у которого такие же ладони, как у Фредерика. Слишком заморочно. Можно украсть какое-нибудь кольцо, подделать почерк в записке. Но сама Шарлотта бы не стала рисковать, посылая вещи, которые могут стать уликой в случае провала.
Если Шарлотта поехала к нему, то она выехала из Круа до того, как он выехал из Милана. Значит, у нее серьезные затруднения.
— Кто посредник? — спросил Макс.
— Уважаемый человек из деловых кругов, — скромно ответил Тони.
— Мой побег недоброжелатели подадут Его Величеству в крайне невыгодном свете.
— Понимаю. Видите ли, Вы не единственный верный рыцарь короля Франциска, над которым из-за королевы-матери висит опасность потерять покровительство короля, титул и имущество, которое прилагается к титулу.
— Кажется, я догадываюсь, про кого еще…
— Я ничего не сказал про кого-то еще, — открестился Тони, — Но бороться против несправедливых обвинений все-таки удобнее, будучи на свободе, а не в тюрьме.
— Побег усугубляет подозрения.
— Первый побег. Второй и последующие уже не особенно утяжеляют обвинения.
Макс поднялся на ноги, пошатнулся, но устоял.
— Бороться всегда удобнее на свободе. И второй побег, наверное, не так важен, как первый. Но я на ногах еле стою, — ответил Макс и вспомнил свой первый побег, — В окно не полезу.
— Вы знаете, что такое контрмина? — спросил Тони.
— В подземелье не полезу, — мотнул головой Макс.
— Это метафора.
— В метафору не полезу, что бы это ни было.
— Когда строят башни, в подвале заранее делают ходы во все стороны. На случай, если придут враги с подкопом. Вот и мы на случай, если здесь поймают кого-то из наших, заранее поставили контрмину, чтобы потом не суетиться и никого второпях не подкупать. Охранник — наш человек. Если не возражаете, мы с Вами просто выйдем и уйдем.
— Не возражаю. Но я не уверен, что прямо сейчас удержусь в седле.
— Да и не держитесь. Ворота на ночь закроют, но у нас лодка под стеной.
— А Паризьен?
— Кто?
— Конь, — пояснил Макс, — Стоит в конюшне.
— Будет ждать Вас на том берегу. Говорят, он вывез Вас после ранения?
— Да.
— Значит, и после операции вывезет. Вечером покинем этот гостеприимный замок, в седло сядете только на рассвете. Поешьте какого-нибудь мясного супа, это помогает.
Глава 65. 19 декабря. Шарлотта
Максимилиан получил ранение в голову, прооперирован и приходит в себя. Но де Вьенн разослал по французским гарнизонам письма, в которых назвал его папским шпионом и просил задержать. Поэтому Макс отлеживается под охраной.
Бонакорси принял предложение от Службы Обеспечения банковского дома Фуггеров и выполнил первое задание. Доставить в Милан Максимилиана де Круа.
Максимилиан за почти трое суток после операции достаточно пришел в себя, чтобы сидеть в седле с высокими луками на родном и знакомом Паризьене. Левая рука, конечно, не зажила полностью, но пальцы более-менее двигались. Для работы поводьями пальцы не особо задействованы, в бою рыцари правят конем одной левой еще и в латной рукавице.
День в пути пролетел незаметно. Бонакорси сменил повязку и пару раз напоил какими-то травами. Двое братьев-телохранителей договаривались с заставами на пути, не слезая с седел. Макс, несмотря на неважное самочувствие, понимал, что вокруг вражеская территория, и кто попало просто так не проедет. Интересно, какого посредника нашла Шарлотта? Еще интереснее, как она, сидя в Милане, так быстро узнала, что муж арестован в Пиццигеттоне. Но ни Тони, ни Дино и Джино не давали ответа.
К вечеру маленький отряд добрался до Милана кратчайшей дорогой через Мариньяно. Макс не сразу понял, куда они приехали. Большой дом, похожий на крепость в крепости. Не встречают лакеи на крыльце. Стук, пароль, открываются тяжелые ворота. Внутренний двор с какой-то деловой суетой. С деловой суетой, не с армейской. Курьеры, приказчики, грузчики, не солдаты. И какое-то все вокруг крепкое и добротное, даже люди. Ни тебе пьяниц, ни бездельников. Круглое катают, квадратное таскают. Никто не роняет бочки при разгрузке, и никто не ругается на косоруких. По манере разговора где-то треть немцы, остальные местные.
Много курьеров на дорогих быстрых конях. Конюшня работает как сложный механизм вроде мельницы. Принимают коней, расседлывают, чистят, кормят-поят, еще и коновал осматривает. Рядом приходит отъезжающий человек, ему выводят коня, седлают, крепят сумки. Как колеса и жернова в мельнице, право слово.
Внутри коридоры, лестницы, колонны. Простолюдины прижимаются к стенам. Хорошо одетые простолюдины, все поголовно.
— Прошу! — Бонакорси церемонно распахнул дверь, низко поклонился и тихо сбежал.
— Здравствуй, милый! — сказала Шарлотта, — Я по тебе так соскучилась!
Макс поднял ее на руки и закружил, морщась от боли в левой ноге.
— Поставь меня скорее, ногу сломаешь! — Шарлотта заметила и испугалась, — Или голова закружится! Или рука не выдержит!
Макс плюхнулся вместе с женой на диванчик.
— Что у тебя с головой? — обеспокоенно спросила Шарлотта.
— Попали из арбалета. Ерунда, мозг не задет.
— А рука?
— Этот же болт по пути к голове пробил руку через латную перчатку. Ничего страшного, пальцы шевелятся.
— Слава Богу. Еще одна ампутация сильно усложнила бы нашу жизнь.
— Да уж. Не представляю, как можно жить без головы.
— Ты бы, бедный, весь похудел, если бы некуда было есть.
— Вот-вот. Что ты здесь делаешь, мое сокровище? Где Генрих?
Первенца Максимилиан и Шарлотта назвали Генрихом. С точки зрения Шарлотты, в честь второго сына короля Франциска, родишегося годом раньше. Или в честь английского короля Генриха VIII, который в ближайшее время собирался во Францию с дружеским визитом. Она планировала внедрить сына в ближний круг принца, и здесь могло бы сыграть совпадение имен. Король Генрих мог бы стать крестным, но со временем придворные новости дали понять, что переговоры могут не привести к продолжительному союзу, и Шарлотта не стала напрашиваться.
С точки зрения Максимилиана, Генрих весьма достойное имя для высшей аристократии, как по франкоязычную сторону, так и по германоязычную. Называть сына в честь прямых предков по отцовской линии в их семье могли только старшие сыновья. Называть в честь кого-то по материнской линии он не хотел в принципе, в честь себя, любимого, тоже не стал, а постоянного высокого покровителя, который бы стал крестным, у них не было.
— Сижу как дура и жду любимого мужа. Генрих с кормилицей у твоей мамы, — ответила Шарлотта, — Я специально попросила твоего брата-аббата приехать за ним.
— Что случились? Почему нельзя сидеть и ждать в Круа вместе с сыном?
— Потому что без тебя в Круа небезопасно, и нам надо поторопиться с нашей тяжбой.
— Насколько поторопиться? Может быть, мы еще что-то успеем здесь этим вечером? — игриво спросил Макс и положил руку жене на ногу.
Шарлотта недовольно убрала его руку.
— У тебя одно на уме. Без меня можешь хотя бы не влипать в истории? Я приехала сюда и узнала, что ты все испортил.
— Что я испортил?
— Зачем ты на ровном месте поссорился с Пьером? Ты же никакой не папский шпион!
— Я не шпион, хотя меня в этом и обвиняют, — спокойно ответил Макс.
— Но Пьер решил, что ты шпион, и написал об этом королю. Теперь он подозревает и меня, а я с подачи Пьера теряю доверие Его Величества. Вся наша работа по подготовке тиары для кардинала Фарнезе в обмен на союз с Францией летит к черту! Франция сейчас поддержит на конклаве кого угодно кроме Фарнезе! Теперь я еще и боюсь, что Пьер меня бросит! — такое ощущение, что Шарлотта терпела-терпела и сорвалась.
— В каком смысле бросит? — Макс уцепился за главное, — Вы что, любовники?
— Нет, у нас исключительно платонические отношения, — Шарлотта ответила подозрительно быстро и шаблонной фразой.
— Как-то фальшиво прозвучало, — сказал Максимилиан, — Почему тебя так волнует, чтобы тебя не бросил королевский финансовый контролер?
— У нас чисто деловые отношения, — еще одна шаблонная фраза.
— Не верю. Не с твоей ли подачи он стал меня опекать?
— Если и с моей?
— И это не я напросился помогать ему в Милане.
— Я его попросила.
— Лотти, я отлично знаю, как принято просить при дворе короля Франциска, и в каких случаях просьбу удовлетворяют вместе с просительницей.
В обществе со здоровыми патриархальными нравами мужьям, как правило, требуется более существенный повод для ревности. Но в высшем французском обществе того времени стоило обращать внимание на каждую зацепку и проверять каждое мелкое подозрение. Мужья частенько знали, с кем и почему изменяют их жены. Многие считали приемлемым положить жену под короля или министра ради каких-то выгод для всей семьи. Семьи в том смысле, что каждый поднявшийся на ступеньку тянет за собой всех, до кого может дотянуться, а подтянутые родственники, едва успев зацепиться на новом месте, тащат за собой еще более дальнюю и бедную родню. Таким образом, одна умеренно аморальная женщина могла существенно улучшить положение пары десятков высокоморальных мужчин. Из которых, заметим, только один мужчина ее муж с правом ревновать, а все прочие — благодарные родственники с обязанностью быть благодарными и мужу.