Между безопасностью и самооценкой существует тесная взаимосвязь: адекватной самооценки порой трудно достичь, хотя без нее любовь к себе невозможна. Многие из нас усваивают (обычно бессознательно) внушенное нам родителями, учителями или сообществами представление о том, что мы в чем-то неполноценны, в чем-то не такие, какими должны быть. Если мы сумеем избавиться от негативного представления о себе, то обретем любовь к себе. Религиозные традиции, утверждающие, что нужно любить в первую очередь других, не улавливают сути данного момента, ибо основой любви к другим служит любовь к себе. Именно с этого начинается настоящее милосердие. Когда ты любишь себя, твоя любовь будет изливаться наружу. Когда себя не любишь, твоя энергия сознательно или бессознательно будет сосредотачиваться на том, как бы тебе себя полюбить, и у тебя не останется времени на любовь к другим.
Любовь к себе — это не эгоизм. Это — здоровая самооценка. Эгоист, хвастун, проходимец, примадонна, торговец, и все остальные, кто использует любовь к себе для того, чтобы продавать себя или свою продукцию, зачастую в глубине души ощущают отсутствие собственной безопасности. Помню как один человек, который, на мой взгляд, как никто другой был уверен в себе и умел продвигать себя в обществе, однажды в момент взаимной откровенности поведал мне о том, что любит играть в «поддавки со смертью» — подолгу стоять на опасном повороте, где его в любой момент может сбить автомобиль.
— А если бы вы погибли? — изумленно спросил я.
— Тогда мир избавился бы от такой бесполезной вещи, как я, — ответил он.
Настоящая любовь к себе не нуждается в публичном заявлении или показе. Это — внутреннее состояние, чувство, сила, счастье. Это — безопасность. Помните: души — часть Единого, которое есть любовь. У всех нас есть души. Мы всегда были любимыми и всегда любили в ответ.
Когда Патрик впервые пришел ко мне в кабинет, вид у него был как у неопрятного подростка: взъерошенные волосы, клочковатая бородёнка, джинсы и куртка «Марлинз», явно требующие стирки, расшнурованные кеды и грязь под ногтями, а сам тощий как скелет. Даже не верилось, что ему тридцать один год. Он вяло пожал мне руку, отворачивая от меня свои красные слезящиеся глаза. Я никогда не встречал человека с более низкой самооценкой, чем у Патрика.
Я выяснил его возраст, место жительства (Майами), то, что он до сих пор живет с родителями, его профессию (бухгалтер в одной из начинающих фирм-доткомов), и что он — единственный ребенок в семье. Кроме того, он признался мне, краснея от стыда, в том, что он — «девственник».
— Кто вам порекомендовал меня? — спросил я.
— Мои родители.
— Я их знаю?
— Нет. Вы не можете их знать. Мой отец работает в офисе, занимающемся морскими пере возками, а мама — продавщица в сети магазинов Kmart. Они — не из тех людей, с которыми вы контачите.
Последнее было сказано с некоторой неприязнью. Я не заострил на этом внимания, но подумал, что они, должно быть, настолько сильно любят своего сына, что готовы тратить немалые деньги на его лечение.
— Но как тогда они узнали обо мне?
— Они увидели ваше выступление по телевидению и сразу решили «Вот этот доктор как раз для Патрика».
— Почему они так решили?
— Потому что я увлекаюсь научной фантастикой или, по крайней мере, увлекался.
— Значит, они считают путешествия в прошлую жизнь чем-то из разряда научной фантастики? — спросил я его, пристально глядя ему в глаза. — А сами вы как думаете?
В ответ он лишь пожал плечами.
— Вы говорили, что увлекались научной фантастикой. Когда это было? — продолжил я.
— В детстве.
— А теперь больше не увлекаетесь?
— Как же. Увлекаюсь. Хотя я для этого слишком стар.
Поразительно! Многие из моих взрослых друзей читают научную фантастику, и мне давали почитать книги авторов, которыми я восхищаюсь — Верна, Уэллса, Лемма, Брэдбери. Сейчас мне стали особенно интересны видения будущего, описанные этими авторами.
— Что значит «слишком стар»?
— Двенадцать лет.
Он сказал это с такой уверенностью, что я сразу понял, что именно в том возрасте с ним что-то произошло, что оставило шрам в его душе.
— Это в двенадцать-то лет вы были ‘слишком стары’? Некоторые люди читают научную фантастику и в девяносто.
Как и следовало ожидать, он снова пожал плечами.
— Кто сказал, что вы слитком стары?
— Мой папа. Он отбирал у меня книги и относил их в книжный комиссионный магазин, говоря, что мне пора задуматься над тем, чем я буду заниматься, когда стану взрослым.
— Значит, научная фантастика могла как-то этому помешать?
— Он говорил, что я — мечтатель, живущий на Марсе, и что мне пора возвращаться на Землю.
— Он был прав?
— Полагаю, да. — Наконец, в голосе Патрика появилась хоть какая-то живость. — Но, я вас уверяю, доктор Вайс, там, на Марсе мне было гораздо лучше, чем на Земле.
Да, видимо не сладко жилось Патрику на Земле.
— Что вы думаете о научно-исследовательских станциях на Марсе? Вы видели фотографии?
— Видел?! Это только начало. Через десяток лет на Марсе будут люди, целые поселения людей.
— А вы там будете?
Свет в его глазах сразу померк, словно я сам его погасил.
— Нет.
— Потому что вам не разрешат?
— Потому что другие прибудут туда раньше меня. — Он сложил руки и поднес их к глазам, словно заслоняясь от моего взгляда. — Они незахотят, чтобы я был вместе с ними.
Я снова почувствовал, как он несчастлив.
— Почему?
— Потому что я с ними не связан. Я никогда не был с ними связан.
— Ас кем вы связаны?
— Я — один в небе.
— Откуда Вы это знаете?
— Об этом мне поведали книги.
— Книги по научной фантастике?
— Так точно. Только они для меня — не фантастика. Они — прозрения в будущее: я — на этом космическом корабле или далее летаю сам, и это так просто… Мне не нравились книги о войне и тому подобном. Я не любил монстров и ро- ботов-убийц. Читал только книги о путешествиях на другие планеты и звезды.
Я представлял, как он запирался в своей комнате и читал, пока его родители ломали голову, что им делать с их особенным ребенком.
— И вы все равно остались одни, когда перестали читать эти книги, и попытались быть таким, каким хотел вас видеть отец?
Он смотрел на меня так, словно я был волшебником.
— Да. Я пытался говорить со своими сверстниками о небе, о других планетах или о космических путешествиях, правда их эта тема не особенно интересовала. Но это было все, что я тогда знал и о чем думал. Я мог отправиться туда, куда не могли отправиться другие, и они не хотели слышать об этом. Все ребята считали меня сумасшедшим, за исключением Донни, который был моим другом. Он был единственным мальчиком, в компании которого я чувствовал себя комфортно, но потом его семья переехала в другой город.
— И вы остались в полном одиночестве.
— Я и сам начал думать, что со мной что-то не так. Я был не таким как все, и я ото знал. По почему? Я считал себя всесильным, но, на самом деле, оказывался слабаком. Отец говорил мне, что научная фантастика только для детей, но если это так, то почему тогда дети ее не читают? Тогда я, как он и хотел, прекратил ее читать, и моя жизнь сделалась пустой. Меня больше ничто не радовало. Мне было некуда пойти, некуда спрятаться. Поскольку никто не обращал на меня внимания, никто меня не слушал, то я не мог доверять и себе. Я люблю цифры — у каждого пространства своя математика, — поэтому стал бухгалтером. Бухгалтером! Что может быть нормальнее? Бухгалтером! Что может быть скучнее? Я чувствовал себя совершенно опустошенным, лишенным надежды.
Длинная речь Патрика сопровождалась последовательностью выражений лица: печаль, гнев, отчаяние, слепота: это были физические признаки его внутреннего смятения.
— Так зачем слушать, что говорят другие. Следуйте своей интуиции. Нет ничего страшного в том, что вы пока одиноки. Ведь вы нашли тогда Донни, а значит, когда-нибудь найдете и других единомышленников.
Он пожал плечами и отвернулся. Я чувствовал, что он пытается скрыть от меня свои слезы.
— Так в чем же дело? — спросил я.
— Вы говорили мне, чтобы я не слушал других.
— Да. Это полезный совет.
— Но меня все равно мучает беспокойство.
— Не понимаю.
Он посмотрел на меня. В его ответе я услышал крик души:
— У меня не осталось никаких надежд. Одно отчаяние. Если я не буду слушать других, то мне придется слушать самого себя.
Под гипнозом к нему быстро пришли воспоминания о прошлых жизнях.
— Я — мужчина, — сказал он. Хотя не совсем мужчина, и не совсем человек.
Я старался скрыть свое удивление, но боялся, что мой голос выдаст меня.
— О каком времени вы говорите?
— Шестьдесят тысяч лет тому назад.
— Шестьдесят ты… — Я уставился на него, пытаясь понять, вдруг гипноз не подействовал и Патрик просто пытается таким образом шутить надо мной. Нет. Он не шутил. Его глаза были закрыты, дыхание ровное. Мне ничего не оставалось делать, как сказать ему: «Продолжайте».
«Я родился на другой планете. У нее не было названия. Возможно, эта планета существовала в другой планетарной системе или в другом измерении. Я — один из тех, кто переселился с моей планеты на Землю. Мы прибыли на Землю, где нас встречали потомки более ранних переселенцев из других звездных систем. Они смешались с развивающимися подвидами человеческих существ. Мы должны были оставаться с ними на Земле, потому что наша планета умирала, а Земля была молодой планетой. На самом деле, нам не обязательно было являться сюда в физической форме, поскольку наши души могли воплощаться в окружающих нас человеческих существах или в существах с других планет. Но мы — гордый народ. У нас продвинутая технология и мы можем путешествовать на большие расстояния. У нас развитая культура и высокий интеллект. Мы хотим сохранить наши знания и достижения. Мы хотим соединиться с другими, воплощаясь среди них, и помогать этому новому человеческому народу в его развитии».