Мне были знакомы подобные жалобы латиноамериканок, подавляемых культурой, которая так и не шагнула в двадцатое столетие. Она, очевидно, была яркой звездой в этом семействе, окутанной облаком традиции и ограниченности ума.
— Почему бы вам не уехать и не организовать свое дело?
Оказалось, что задать такой тривиальный вопрос — все равно, что обвинить ее в убийстве. Вся бледная, она резко вскочила с кресла, но тут же снова плюхнулась в него и отчаянно разрыдалась.
— Не знаю, не знаю, — беззащитно стенала она. Вся ее утонченность бесследно растворялась в потоке слез. — Пожалуйста! Пожалуйста! Мне нужна ваша помощь!
Эта перемена в ней произошла столь внезапно, что я и сам не без трепета произнес:
— Конечно, я вам помогу. Расскажите мне как можно подробней о вашей проблеме.
Она смотрела на меня сквозь слезы, едва переводя дыхание.
— Вы должны понять одну вещь: Я люблю своего отца и, что бы я вам ни говорила, это — та правда, которая лежит в основе всего.
Любить его и ненавидеть его, думал я. Весьма распространенный эмоциональный конфликт.
— Когда он уехал в Америку, оставив меня с мужем и детьми, я вздохнула с облегчением. Мой брат уехал вместе с ним, и мне казалось, что их отбытие стало для меня избавлением от всех ограничений, наложенных на меня деспотичным главой бразильского семейства, который придерживался устарелых взглядов, — говорила она, печально улыбаясь. — Мужчины — это всё, а женщины — ничто. Он никогда не бил меня, никогда не был со мной жесток. Напротив, он давал мне все, что я хотела, и в этом-то и кроется проблема. Я никогда не зарабатывала это, или, точнее, я зарабатывала это своим послушанием. Когда я была еще маленькой девочкой, я понимала, что гораздо умнее своих братьев. Когда мне исполнилось двадцать, я поняла, что я также умнее своего отца. Я некоторое время работала на него в Бразилии, помогала компании расширяться — и действительно помогла, не беря для этого никаких кредитов. Но это не принесло мне никакого блага. Меня все время недооценивали, отодвигали в сторону, — не только отец, но и братья, которые завидовали моим мозгам, а также моя мама, которая была просто его рабыней. Это было несправедливо. Поэтому я и вышла замуж за первого подвернувшегося мне человека, даже не подозревая, что он тоже окажется тираном. Он бил меня!
Наконец, слезы прекратились, голос стал ровным, хотя я все равно слышал сильные эмоции, скрывавшиеся за ее словами. Я не сомневался в истинности того, что рассказывала Кристина. Она была женщиной, пытавшейся противостоять старой культуре, старым предрассудкам, и какой бы сильной она ни была, предрассудки оказывались сильнее.
«Что ж, — продолжила она, переведя дыхание, — моя семья в Майами, он в Майами, а я в Сан-Паулу с ужасным мужем и двумя малышками, которых я обожаю. Отец против моего развода, но я все равно развожусь. У меня не было выбора: ведь мой муж бил не только меня, но и моих девочек. И только когда все было закончено, я сообщила об этом отцу. От него — ни слова. Много месяцев он молчал.
И тут, внезапно, он звонит и говорит: «Приезжай в Майами. Будешь работать в моей компании. Ты одна. Я позабочусь о тебе. Такая щедрость и такое сострадание со стороны человека, который никогда их не проявлял. Я решила, что ему стало меня жалко. Запуск линии, производящей подростковую одежду был моей идеей, и я была тронута, когда мы начали работать вместе. Я питала его другими идеями. Он съедал их как шоколадки. Но очень вскоре я поняла, что ничего не изменилось, что он просто использует меня, и что братья тоже извлекают выгоду из моего таланта. Отец остался тем же жадным, своекорыстным и хладнокровным злодеем».
— И все же вы говорите, что любите его, — заметил я.
В моем уме мелькнула мысль, что он, возможно, сексуально домогался ее, когда она была еще девочкой, но я откинул эту мысль, поскольку у Кристины не было никаких симптомов, которые указывали бы на это. Нет. Здесь домогательство было психологическим. Полностью подчинив ее себе, он породил в ее душе своего рода стокгольмский синдром — когда пленник влюбляется в захватчика. Он мучил ее, но рядом не было никого, к кому она могла бы обратиться, кому могла бы довериться. Ото самая коварная разновидность садизма. У нее не было иного выбора, как только полюбить его.
Мне показалось, что этот рассказ утомил ее, и предложил ей отдохнуть, но она отказалась.
— Нет, — сказала она. — Лучше я выскажусь до конца. Я решила сама выйти из игры. Мы с детьми переехали туда, где живем сейчас, и я сообщила отцу, что собираюсь открыть свое предприятие по пошиву одежды.
— И он разозлился? — спросил я, представляя его ярость.
— Хуже того. Он смеялся надо мной, говорил, что я никогда не получу ссуду, потому что женщине денег никто не даст. Он сказал, что если я осмелюсь открыть собственный бизнес, то он лишит наследства и меня, и девочек. ‘Проси подаяния у кого хочешь — сказал он. — Мне до этого нет никакого дела’. Но я все равно сделала то, что запланировала. Около года назад я ушла из его компании. Пообщавшись с оптовиками и розничными покупателями, я написала свой маркетинг-план для другой компании и арендовала помещение.
— И все это без вложения средств?
— Я накопила некоторые сбережения, когда жила дома, а также взяла в банке небольшую ссуду. Но, даже со ссудой, этих средств было далеко не достаточно, и первые месяцы мне приходилось очень туго. Но все же мне удалось сделать несколько продаж. У меня купили партию офисной одежды для «Блумингдейла» в Майами. Мне сказали, что мне удалось совершить чудо за столь короткий срок. Я шла своим путем. Узнав об этом, отец, как и предполагалось, вообще перестал со мной общаться. Хотя у меня была надежда на новую жизнь, я все равно испытываю колоссальную тревогу. Мне снятся такие кошмары, что даже засыпать страшно. Я кричу на своих детей. На нервной почве мне все время хочется есть. Я ем все подряд, и уже прибавила в весе десять фунтов. Мне становится тяжело дышать, и иногда мне кажется, что я скоро умру.
— Вы говорите, что у вас «была» надежда. Теперь вы ее потеряли?
Она кивнула головой:
- Да.
— Вы знаете, почему?
Она снова залилась слезами, едва выдавив из себя:
— Отец попросил меня вернуться.
Его компания была на грани банкротства. Несмотря на свою известность и на то, что магазины были заполнены его товарами, он испытывал серьезные финансовые трудности. Хотя в магазинах до сих пор продавались его товары, и некоторые из них, благодаря первоначальному буму, продолжали пользоваться спросом, но, то ответвление его бизнеса, которое занималось производством недорогой од следы, терпело финансовый крах. Кристина была нрава, когда говорила, что его товары престанут покупать. Заказы на следующий год упали на 40 процентов. Чудовищный спад.
— Он на грани банкротства, — сказала Кристина после изложения всех фактов. — И он просит меня вернуться и снасти его.
— И поэтому вы пришли ко мне?
— Да. Потому что никак не могу решиться на этот шаг, и уже дошла до сумасшествия.
— Но вы — не сумасшедшая, — заверил я ее. — Просто жизнь вас поставила в тупик. Порой, когда нам нужно принять важное решение, мы не решаемся это сделать и топчемся на месте.
Она посмотрела на меня с благодарностью. Хотя в этих моих словах не было особой глубины и оригинальности, я все же четко отметил ее проблему.
— Может быть, нам стоит рассмотреть другие варианты выбора.
— Хорошо, — согласилась она, и к ней снова вернулось самообладание. Она улед успела прокрутить в уме все варианты, и ей теперь не приходилось лезь за словом в карман. «Первое, что я могу сделать — это вернуться к отцу и помочь ему, как он и просил. Но это означает отказаться от своей жизни ради него: своего рода самоубийство во имя семьи. Второе — я могу уйти с работы и снова выйти замуж. В этот раз я буду тщательно выбирать. Я выйду замуж только но любви и рожу еще детей, как и миллионы моих сестер во всем мире. Мои родители одобрили бы такой вариант, и моя нация поблагодарила бы меня за ото. Думаю, я жила бы тихо и счастливо, но мои замыслы остались бы нереализованными».
Она сделала паузу, словно представляя в уме эту картину, и грустно покачала головой. «Или я могла бы продолжать собственный бизнес но производству одежды. — Тут глаза ее загорелись. — Знаете, доктор Вайс, это у меня получится. Прежде я Вам об этом не говорила, но когда дело касается деловых решений, то здесь я ясновидящая. Не улыбайтесь. Это правда. Я знаю, что добьюсь успеха. Я мешкаю только в принятии решений по поводу своей жизни».
Многим деловым людям присущ тот дар, которым обладала Кристина. Они говорят, что «чуют нутром» какое решение им принять, но это, на самом дело, своего рода экстрасенсорная способность. И я ни на йоту не сомневаюсь, что Кристина обладала ею, благодаря чему и встала на правильный путь.
— Как вы думаете, что вас ждет, если вы примете первое решение? — спросил я.
Она вздохнула.
— Много чего. Конкурировать с ним в бизнесе? Моя семья и так уже отказалась от меня — даже мама. И если я буду продолжать в том же духе, то они никогда меня не простят. Это предательство по отношению к ним — к нему — и я понимаю, что заслужила его гнев и любого наказания.
— Но разве не то же самое вы делаете сейчас? Конкурируете с ним?
— Совершенно верно. Именно это не дает мне уснуть и наполняет такой тревогой. — Она заметила мое удивленное выражение лица. — Нет, не бизнес меня беспокоит. Я уже сотворила чудеса, как сказал тот закупщик от «Блумингдейла». Я ведь говорила, что я — ясновидящая. А это значит, что если отец обанкротится, то мой успех убьет его в буквальном смысле.
— Тогда я не понимаю, почему вы вообще начали свое дело.
— Потому что была зла. Потому что он предал меня, и я хотела отомстить. Потому что… — Здесь она остановилась, и на ее глазах навернулись слезы. На самом деле, я не думаю, что смогла бы продолжать свой бизнес. Думаю, что если бы я добилась успеха, то передала бы свой бизнес ему. На самом деле, я сама во многом противлюсь успеху. Перед тем как прийти к Вам я уже решила оставить свой бизнес.