— Но, ведь, сюда вовлечено много факторов — сказал я сочувственно. — Вас предали, но вы считаете, что будете виноваты, если нанесете ответный удар. Вы сердитесь, но боитесь последствий. Вы — ясновидящая, но не знаете, что вас ждет в будущем. Мужчины только приносят вам боль, а вы снова готовы выйти замуж. Вы одновременно любите и ненавидите своего отца. И что в итоге?
Она рассмеялась вопреки себе.
— Доктор Вайс, скажите мне, каковы мои шансы?
— Мы должны их увидеть, если заглянем в будущее, — сказал я. — Но, прежде чем это сделать, давайте сначала отправимся в прошлое.
Первая регрессия Кристины была короткой. Кристина рассказала мне только то, что она жила в исламской стране, в Северной Африке. Какое это было время, она определить не смогла, и не смогла описать свое окружение. Но она знала, что тогда она была мужчиной и писала стихи, и что ее отец тоже был поэтом, которому она страшно завидовала, поскольку он затмил сына своей известностью и имел гораздо больше денег. Эти воспоминания настолько сходились с ее настоящей жизни, что она сочла их проекцией своего ума.
Вторая регрессия оказалась интереснее.
«Средневековье. Двенадцатый век. Я — молодой мужчина, священник, очень симпатичный, живу в горах в центральной части Франции ближе к югу. Там глубокие ущелья и широкие долины. Путь ко мне нелегок, но все равно ко мне приходит много народу. Люди приходят за физической и психологической поддержкой, которую я способен им оказывать. Я верю в перевоплощение души и вдохновляю людей к тому, чтобы они так лее в это поверили, и это приносит им утешение. Ко мне приходят больные, среди которых много прокаженных и детей, и когда я прикасаюсь к ним, многие из них чудесным образом излечиваются. Я — известный человек, поскольку никто, кроме меня, не обладает такими способностями.
Тот, кто в нынешней жизни приходится мне отцом, в той жизни был самым богатым фермером в наших краях. Этот фермер живет в миле от меня. У него есть все, чего нет у меня. Он — жадный нечестивый мизантроп, но ни его деньги, ни его земля не прельщают свободолюбивую деревенскую девушку, за любовь которой он готов отдать все свои богатства. Она любит меня и хочет получать только духовную платоническую любовь, поскольку я верен своему обету безбрачия. ‘Своей любовью к тебе, — говорит она, — я выражаю свою любовь к Богу’.
Тут из Рима приходит армия захватчиков и, пробравшись сквозь ущелья, нападает на деревню. Меня захватывают в плен. Этот фермер доносит на меня, утверждая, что я практикую черную магию. Услышав истории о моей способности исцелять и моей убежденности в жизнях грядущих, они верят этому фермеру, сажают меня на кол и заживо сжигают. Я принимаю мученическую смерть, и из-за огня и дыма далее не могу разглядеть свою возлюбленную, которая рыдает, видя, как я умираю. Буквально сразу после моей смерти она бросается в ущелье и разбивается насмерть.
В момент смерти я витаю над деревней и смотрю на происходящее. Зависть, испытываемая ко мне фермером, которого я при жизни едва знал, не исчезает никогда. Он решается на брак без любви, после чего становится еще более угрюмым и жестоким. Во время пересмотра жизни я вижу, как снова рождаюсь на Земле, чтобы помочь этому фермеру (теперь он — кузнец) усвоить уроки жизни, но оказываюсь не способным оказать ему помощь в полной мере. Он так и не продвинется в своих уроках, и будет возвращаться снова и снова. Я чувствую, что терплю поражение — и это происходит потому, что в глубине своего христианского сердца я ненавижу его. Он убил меня и, хуже того, женщину, которую я любил. Я радуюсь тому, что он — несчастный и убогий. Я знаю, что так мыслить нельзя, но ничего не могу с собой поделать и, в то же время, не могу притворяться и лгать себе.
Когда Кристина ушла от меня в тот день, я сделал для себя пометку, чтобы не забыть справиться об ее астме, поскольку видел связь между этим недугом и смертью священника от огня и дыма. (Очень часто причины проблем с дыханием уходят корнями в прошлые жизни.) Па самом деле, к нашему следующему сеансу состояние Кристины улучшилось, и приступы астмы стали не такими тяжелыми.
Я сделал еще одну пометку: «Зависть — это то, что удерживало фермера и священника вместе в других жизнях, а также, возможно, и в настоящей жизни. В этой жизни отцу Кристины была предоставлена возможность избавиться от зависти и предательства, которые он проявлял в отношении нее в прошлых жизнях. Он мог бы поддержать ее психологически, признав ее талант, и мог бы поощрить ее продвижением в своей компании. Но он не сделал ни того, ни другого. Возможно, ему потребуются еще жизни, чтобы научиться состраданию и альтруизму».
На следующем сеансе регрессии, который был у нас последним, Кристина очутилась в небольшом английском городке 19 века.
«Это поразительное место, — говорила она. — Впервые в истории мужчины уезжают работать на заводы и фабрики, оставляя свои дома исключительно на попечении женщин. Это означает общество нового типа, в котором отношения между мужем и женой становятся другими. Мне повезло, в том, что я молода (мне 20 лет) и пока не замужем. Поэтому я получила работу на текстильной фабрике, где могу заработать некоторые средства. Попав туда, я начинаю думать о том, как можно расширить производство и одновременно сократить затраты. Мой контролер впечатлен мною, и все время советуется со мной. Он безумно красив, и говорит, что любит меня. Я точно в него влюблена».
Здесь снова та лее схема: человек, который был в той жизни контролером на предприятии, где работала Кристина, в ее нынешней жизни приходится ей отцом. Я повел ее по той жизни дальше и увидел, что она сильно изменилась внешне. Из счастливой беззаботной девушки она превратилась в несчастную, разочаровавшуюся в жизни женщину. Оказывается, этот контролер предал ее.
«Прелюде всего, он меня не любил. Он притворялся, чтобы красть мои идеи и выдавать их за свои. Он получил продвижение по службе. Начальство провозгласило его гением. О, как это ужасно! Я ненавижу его! Однажды я спорила с ним прямо на глазах у его босса, умоляя признаться, что ‘его’ идеи на самом деле были моими. На следующий день он обвинил меня в краже пяти фунтов у одной из работниц. Я была невиновна, полностью невиновна, но эта девушка поддержала его. Видимо она была его любовницей: он сказал ей, что любит ее, и поэтому она встала на его сторону. Это послужит ей хорошим уроком, когда она однажды поймет, какой он негодяй. Меня арестовали и посадили на год в тюрьму, где меня оскорбляли и унижали. В тюрьме я заболела пневмонией. Болезнь не убила меня, но ослабила мои легкие, и до конца жизни меня мучили приступы кашля». (Еще одна параллель с ее астмой, которой она страдала в настоящей жизни.) «Я не могла найти другую работу, и была вынуждена просить подаяния. У меня была перспектива, реальная перспектива, в этом были уверены все мои коллеги, но во что это все обернулось? Это разрушило меня». Она расплакалась.
— Вы когда-нибудь прощали его? — спросил я.
— Никогда! Ненависть к нему всегда была для меня подпиткой, благодаря которой я продолжала жить. ‘Я не умру, пока не увижу его в могиле’ говорила я себе. Но я не смогла сдержать это обещание. Я умерла, когда мне еще не исполнилось и сорока, незамужняя, бездетная, одинокая. А он, наверно, прожил до ста лет. Какая несправедливость! Видимо я напрасно живу на Земле.
Неправда. Трагедия той прошлой жизни, а также той жизни, в которой она была священником, подготовила почву для этой жизни и жизней грядущих. Когда я вернул ее в настоящее, она продолжала оставаться в некоем измененном состоянии, которое я затрудняюсь точно описать.
«Библия говорит, что грехи отцов переносятся на их детей до третьего и четвертого поколения. (Взглянув на нее, я понял, что она имеет в виду 5-й стих 20-й главы «Исхода».) Но это не имеет смысла. Мы — наши собственные отпрыски, воплощающиеся в наших внуках, правнуках и праправнуках на протяжении многих жизней. И в любой момент мы можем стереть их грехи, поскольку они существуют не в других людях, но в нас самих. Мой отец был со мной во всех моих жизнях. Я узнала его в той жизни, где он был моим отцом, а также в тех, где он был фермером и контролером. И в каждой жизни я любила его, а потом ненавидела. Его грехи следовали за ним сквозь века».
«Но это были и мои грехи, — вдохновенно продолжала она. — Не его грехи я должна искупить, но свои собственные. Я ненавидела его тысячи лет. Ненавидела его грех. Каждый раз эта ненависть вырывала с корнем любовь, которую я к нему испытывала в начале. Но вдруг на сей раз будет иначе? Вдруг я смогу искоренить ненависть любовью?»
Эти необычные откровения Кристины, разумеется, в ближайшие месяцы так и не дали ответа на вопрос, какой ей сделать выбор — работать по найму, стать женой-домохозяйкой или конкурировать. В то время, когда мы с ней работали, я только начал практиковать такой метод как прогрессивная терапия (погружение в будущее), и делал это выборочно. Я подумал, что Кристина с ее силой и интеллектом — отличный кандидат и предложил ей попробовать отправиться в будущее.
Она охотно согласилась.
— Мы лишь взглянем на то, какое будущее нам готовит тот или иной вариант выбора, — сказал я ей. — Я хочу избежать тех моментов, где будут тяжелые болезни, утраты и смерть. Если вы почувствуете, что идете в их направлении, то скажите мне, и я верну вас назад.
Я начал с того, что попросил представить, что она осталась в компании отца. «Я больна, физически больна, — сразу сказала она, но, несмотря на мои увещевания, не позволила мне вернуть ее обратно. — И болею я из-за того, что разочаровалась в жизни. Работа не дает мне продохнуть, как в прямом, так и в переносном смысле. Моя астма ухудшается. Я не могу дышать. Это как тогда в Англии двести лет назад, когда я была в тюрьме».
Ее видение себя в образе жены-домохозяйки тоже было безрадостным. «Мои дети выросли и уехали от меня. Я одна. Я больше не вышла замуж. В голове моей пусто, потому что мозги усохли из-за их не использования. Я вижу, что если и будет прок от моей изобретательности, то не в этой жизни.