Чтоб не уподобиться той кукушке, которая хвалит петуха, я уклончиво ответил:
— Все может быть, пути господни неисповедимы. Кажется, я его разочаровал, он рассчитывал на большее…
Генерал Рожков не скрывал удовлетворения, рассматривая оружие.
— Три дня работы, и уже что-то есть! Вызвал порученца:
— Отправьте на экспертизу с пометкой «срочно». Передайте мою личную просьбу — результат прислать завтра.
На следующий же день все было готово — и адрес изготовителя, и номер воинской части, на складе которой хранился пистолет. С военным заводом, казалось, все было ясно — изготовили партию и отправили по назначению, а вот почему с военного склада исчез пистолет и появился в фирме, да вдобавок с гравировкой на английском, это следовало выяснить.
Уже вечером того же дня я вылетел на Северный Кавказ, где была расположена воинская часть. Со мной комиссия из Министерства обороны — полковник и два майора. В самолете согласовали свои действия по предложенной мной схеме: вначале я раскручиваю без свидетелей командира части, чтобы паче чаяния не спугнуть непосредственных виновников, а затем последовательно, вниз по лесенке — всех исполнителей, отвечающих за тыл и вооружение. Одновременно опечатываем склады оружия и всю документацию.
Наш приезд был полной неожиданностью для командного и тем более личного состава. Дело в том, что мы прилетели в воскресенье, когда большинство офицеров, в том числе и командир, отдыхали. Мы без шума остановились в городской гостинице, чтобы преждевременно никого не тревожить, а с понедельника начать работу. Но как обычно бывает в каждом небольшом местечке, весть о приезде начальства сразу расползлась по всей округе, дошла и до командира. Он тотчас собрал свой штаб по тревоге. Объявил аврал по уборке территории. Всем службам, особенно продовольственной, дал задание на предмет заготовки питья и еды для повседневного, делового стола и заключительного, праздничного. Когда мы в понедельник прибыли в часть, нас торжественно встречали радостные, хорошо выбритые и наодеколоненные офицеры, чистые дорожки военного городка; это должно было создать у нас приятное рабочее настроение и вызвать желание уже сейчас воздать похвалу командиру и руководимой им части.
Сославшись на отсутствие аппетита и на перехваченный в гостиничном буфете кофе с бутербродами, мы вежливо отказались от приглашения на завтрак и попросили дать нам возможность приступить к исполнению своих обязанностей. Я уединился с командиром части. Это был молодой полковник, недавно получивший очередную звездочку. Он попросил, если не секрет, рассказать о цели приезда комиссии и о вопросах, которые ее интересуют. В свою очередь командир готов оказать полное содействие, чтобы работа инспекции была плодотворной. Такое заявление обнадеживало. Мне незачем было скрывать от руководителя хозяйства, что нас беспокоит и какая задача перед нами поставлена. «Затем и приехали, — сказал я, — чтобы вместе с вами разобраться, как хранится на складах оружие, насколько четко поставлен учет, какие проблемы стоят перед вами в этой области работы».
Узнав о подготовленной для нас программе пребывания — с баней, банкетом и даже с девочками, мы сразу же разочаровали, а может, и обрадовали полковника, заявив, что будем жить по своему аскетическому плану: двенадцатичасовой рабочий день с перерывами на обед и ужин в обычной офицерской столовой.
— Крутой у вас распорядок, — заметил командир, — как хотите, мы от чистого сердца, чтоб работа спорилась. Другие не отказываются.
— У нас свой стиль, — сказал я за всех, — и он обычно не подводит.
Буквально волосы дыбом встали, когда мы копнули материалы с отчетностью о хранящемся на складах оружии. Вернее, безотчетностью. Запущенность и запутанность документов, противоречащие друг другу даты получения, сдачи и наличия пулеметов, автоматов, пистолетов, гранатометов, а также бронетехники производили впечатление преднамеренно созданной кем-то путаницы для беспрепятственного манипулирования военной техникой. Ее можно было спокойно вынести и вывезти в любом количестве за пределы части. Заведующий складом прапорщик наведывался сюда раз — два в месяц и только затем, чтобы пощупать, цел ли замок на дверях. Часовой же лишь в ночное время прохаживался из конца в конец на расстоянии примерно километра в полтора, вполне достаточного, чтобы успеть очистить хранилище.
Командир части не оправдывался: слишком уж очевидны были факты. Показал нам копии телеграмм, которые посылал в центр с просьбами помочь навести порядок с хранением оружия. Дело в том, что воинская часть, как и многие другие после распада СССР, подлежала расформированию. В связи с этим многие офицеры были уволены в запас, личного составе катастрофически не хватало, некому нести караульную и внутреннюю службы. Огромные ценности остаются почти без охраны. А оружие, на удивление, прибывает огромными партиями, а потом по приказу сверху его куда-то забирают. Приезжают начальники с большими звездами на погонах, руководят приемом и отправкой оружия и военной техники, живут часто по целым неделям, уезжают, их сменяют другие. И все требуют к себе внимания, заботы и полного жизненного кайфа. Так жаловался нам командир.
Можно, конечно, его понять. Но отпускать вожжи, терять контроль и мириться с беспределом в этой, можно сказать, первостепенной области военной службы — преступление. Стали искать, откуда прибывает и куда убывает оружие, кто конкретно приезжал и руководил этим делом.
Неожиданно из Министерства обороны пришла телеграмма, срочно отзывающая моих коллег в Москву. Что бы это значило? Звоню генералу Рожкову. Он в зарубежной командировке. Так, значит, остался один. Совпадение или кто-то намеренно ставит палки в колеса? Не связано ли это с выводами комиссии о творящихся здесь безобразиях? Если мои предположения верны, то это лишний раз доказывает, что «рыба гниет с головы». Там, «наверху», и надо искать первопричину махинаций в военном бизнесе. В то же время выйти на них можно, лишь перекрыв кислород в каком-то звене, нарушив отработанный механизм купли — продажи оружия.
Веду откровенный разговор с командиром части. Если он хочет уменьшить свою вину и помочь в решении важной государственной задачи, должен немедленно, пользуясь своими правами, наложить запрет на грабеж арсенала. Произвести под своим личным наблюдением тщательный учет хранящегося и получаемого военного имущества.
Полковник с готовностью принял мои предложения, и колесо завертелось. Я твердо решил: не уеду отсюда, пока не буду убежден, что этот участок уже вне подозрений. Тогда посмотрим, откуда ветер дует.
Уже два раза поданные на станцию вагоны не загружались оружием и уходили ни с чем. На все телефонные звонки, касающиеся «оружейной темы», командир приказал дежурному по части отвечать: «Идет переучет».
Работа была в полном разгаре, когда командир части пригласил меня рано утром на рандеву.
— Вот, читайте, — он показал мне факс, — не выполню — голова с плеч.
— Ну уж прямо-таки голова, — попробовал я отшутиться.
Но полковник был настроен серьезно:
— Придется отгружать. Это приказ, обойти его или даже исполнить в другое, чем указано, время не в моих силах. И так я уже насамовольничался, это вряд ли понравится начальству.
— Например? — переспросил я его, стараясь вникнуть в смысл телеграммы.
— Да хотя бы отвлечение личного состава от боевой учебы на подсчет единиц оружия или отказ допустить на склад представителей военного округа без разрешения командующего. А разве похвалят за то, что отказался утвердить акт отборочной комиссии на списание дорогостоящей техники? Но самое неприятное для меня — мой запрет на загрузку вагонов.
— Вы считаете, что действовали неправильно? Полковник замялся:
— Надеюсь, что в рамках закона. Так в чем же дело?
— Хорошо бы, чтобы и начальство мое так думало.
— Не сомневаюсь, — уверенно сказал я, чтобы подбодрить упавшего духом командира. — Ну а что касается вот этого, — я положил прочитанный факс на стол, — надо разобраться. Здесь нет личной подписи отдавшего распоряжение. Только обозначена фамилия начальника управления. Отгрузить со склада пять вагонов и две платформы — это не шутка. Тут миллионами долларов пахнет. Предлагаю связаться по В/Ч с командующим округа, доложить ему, что на вас давят самым неприличным образом, действуют через его голову, попросить поддержки.
Командир части сделал, что я предложил, но безуспешно. Командующего на месте не оказалось, он проводил тактические учения где-то далеко в горах. Так, пора командиру брать ситуацию под контроль. Утром подадут вагоны и за простой пойдут такие штрафные санкции, что придется продавать все с молотка, чтобы рассчитаться.
— Все остается в силе, — твердо решил полковник. — Пусть подтверждают телеграмму и приказ личной подписью ответственного лица.
— Вы поступаете здраво, — заверил я его и высказал мнение, что вряд ли кто возьмет на себя смелость подписать такой документ. — Вы извините, — сказал я, — но надо быть очень простодушным и близоруким, чтобы не видеть, что вас просто подставляют и делают игрушкой в своих играх, а в случае опасности свалят всю вину на вас.
— Да, кажется, вы правы, — согласился командир. — Доживем до утра. Посмотрим, что начальники предпримут.
Меня разбудил резкий телефонный звонок часов в пять, когда только начало светать. Дежурный по части просил срочно явиться в штаб и оглоушил меня фразой:
— Полковник Виноградов покончил с собой.
Я сразу отбросил предположение о возможности добровольного ухода из жизни этого человека. Мы с ним расстались поздно вечером, и ничто не говорило о его подавленном состоянии, пессимизме или какой-то внутренней борьбе. Наоборот, на душе у него было спокойно и ясно. Он не сомневался, что поступил правильно, отказавшись выполнять безумный приказ, и больше не хотел продолжать разговор на эту тему. Поделился со мной радостью, что скоро приезжает с Украины жена с ребенком — отдыхала у матери на даче. С таким настроением люди себя не убивают. Тут что-то не так.