– Одно мое слово: уходите! Других слов для вас у меня нет, милорд. И больше никогда не появляйтесь перед моими глазами. И не забудьте забрать ваше золото!
Теперь побледнел лорд Уорик. Он смотрел на женщину, которая отвергла его с нескрываемым презрением, и в его взгляде кипели страсть и ярость. Он чувствовал, что готов убить ее, совершить над ней насилие, потому что сейчас она была красивее, лучше, ближе, чем в золотых одеждах и в блеске короны. Но он сумел с собой справиться. Повернулся и бросил на ходу:
– Однажды вы пожалеете о сегодняшнем дне.
И не поклонившись, не собрав золото, рассыпавшееся под его каблуком по ковру, граф Уорик вышел из покоев королевы.
Искренняя пылкая любовь, мешавшаяся с горечью, обратилась в его сердце в кипучую ненависть.
Граф Уорик ушел, и Маргарита, взволнованная больше, чем хотела себе признаться, снова села в кресло и позвала Ализон, которая появилась неправдоподобно быстро.
– Принеси мне воды. Думаю, ты все слышала.
Ализон и не думала отрицать.
– Слышала, мадам. Оправданием послужат мои опасения. Господин граф, на мой взгляд, очень воинственный человек.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Простите меня, но я думаю, вы были с ним слишком суровы.
– Неужели? И почему ты так думаешь?
– Потому что он был искренен, когда признавался вам в любви. Он вас любит, мадам. Это большими буквами написано у него на лице.
– Значит, ты не только подслушивала, но и подсматривала?
– Отодвинуть занавес чуть в сторону нетрудно. Вы жестоко оттолкнули его, и теперь у вас одним врагом больше. А что касается милорда Сомерсета…
– Ты тоже собираешься его порочить? – с угрозой в голосе спросила Маргарита.
– Боже сохрани! Милорд так любезен, так хорош собой, но если бы я выбирала защитника, то выбрала бы того, кто вышел сейчас из ваших покоев, а не любезного красавчика.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, мадам, только, как говорится, дыма без огня не бывает.
– Я тебя не понимаю, – сухо отозвалась Маргарита с высокомерным выражением лица.
– Мне не хотелось бы вас сердить, госпожа моя королева, но вы, наверное, и сами думали: уж если кругом все так ненавидят герцога Сомерсета, чем-то он это заслужил…
– Какая глупость! Он наш досточтимый родственник, последний отпрыск нашего рода, наша верная опора…
Маргарита говорила, не вникая в собственные слова, нанизывая их по привычке, как давно заученную формулу. Сама она словно бы отсутствовала, и Ализон поспешила этим воспользоваться:
– А что, если он и вправду повинен в злой участи монсеньора Саффолка?
Она говорила почти шепотом, но имя Саффолка подействовало на Маргариту, как удар грома.
– Замолчи! Я не желаю слышать подобные гадости! Имей в виду, завтра ты поедешь в Лондон и заложишь мои драгоценности.
– А… это золото?
– Я в нем не нуждаюсь. Собери его и прикажи отнести в какую-нибудь церковь для бедных. Пусть подозрительная щедрость графа Уорика послужит настоящим беднякам.
Глава 5. Великое счастье и большая беда
В эту ночь Маргарита никак не могла уснуть. За пологом голубого бархата, защищавшим постель от сквозняков, ласково мигал ночничок, а королева не решалась сомкнуть глаз, потому что, стоило их закрыть, в темноте появлялся Уорик с горящим взором и бросал ей признание в любви, как бросают перчатку, вызывая на поединок. И ей вдруг захотелось принять этот вызов, потому что опасность всегда притягивала ее, потому что крайности всегда влекли к себе, потому что было задето ее женское любопытство. Наверное, граф в любви страстен до варварства и ничуть не похож на сладкого Сомерсета. Уорик, наверное, берет женщин приступом, как города, тогда как его соперник – да, его можно теперь так назвать – обволакивает их нежной лаской, что очень приятно. Он читает красивые стихи, привезенные из Франции, где поэтов ценят гораздо больше, чем в Англии, стране суровой и грубой. После кельтских бардов у англичан появился только один поэт – Чосер.
Поутру молодая королева, стыдясь ночных мыслей, стала еще внимательнее к своему новому любовнику. Рядом с ним она чувствовала себя и женщиной, и богиней. Приятное чувство во времена грубых нравов.
Год 1451-й был необыкновенно тяжелым для королевы Маргариты. С каждым днем она все острее чувствовала, что англичане отделили ее от супруга неодолимой пропастью, хотя отношения между ней и мужем были по-прежнему теплыми и доверительными. Очевидные всем мягкость и незлобивость Генриха по-прежнему привлекали к нему сердца подданных. Король умилял их, а королева-чужеземка была виновна во всех бедах и несчастьях англичан. А кто, спрашивается, еще?!
Ричард Йорк и вместе с ним оскорбленный пренебрежением Уорик подливали масло в этот огонь.
Денег по-прежнему не хватало. Парламент, от которого зависели доходы короля, становился все скупее и скупее, прислушиваясь к советам недоброжелателей, носивших на груди Белую розу. А по ту сторону моря, в довершение несчастий островитян, Карл VII продолжал с успехом воевать, возвращая себе потерянные земли. После Мэна и Нормандии у англичан отобрали Аквитанию – главное украшение короны. Ее в качестве приданого принесла королева Алиенора, и вот уже триста лет этой землей владела Англия. 30 июня этого года орлеанский бастард Жан де Дюнуа вошел в Бордо.
Англия скорчилась от унижения.
Расплатиться за него снова должна была Маргарита. Парламент собрался на очередную сессию, и один из его членов внес предложение – объявить герцога Ричарда Йорка законным наследником английской короны.
– Он таковым и является, – утверждал он, – поскольку француженка, которая нас разоряет, не способна даже подарить королю наследника. Так почему нам медлить?
Ему стали возражать, находя, что подобное решение будет для государя обидным. Он хоть и ведет почти что монашескую жизнь, но в монастырь все-таки не ушел. В любом случае подобное решение будет преждевременным.
– А чего нам ждать? И чего мы дождемся? Разве того, что вместо Генриха Сомерсет сделает королеве ребенка!
Так далеко заходить все же было нельзя. И хотя большинство в парламенте были на стороне Йорков и ненавидели Сомерсета, были и те, кто его защищал. К тому же добродетели короля в глазах людей, которые не имели их даже близко, обладали неизъяснимой притягательностью, поэтому было решено заточить смутьяна в Тауэр.
Уорик, узнав об этом, рассвирепел.
– Вам должно действовать, монсеньор, – заявил он своему дяде. – Парламент – стадо баранов, блеющее от восторга при виде короля. Вполне возможно, он святой, но святость не помогает командовать войском. Из-за нее нам придется вновь отвоевывать земли Плантагенетов, на которых родились наши предки, и ваши в первую очередь. Пора поднять голос и с оружием в руках высказать свою волю!..
Герцог посмотрел на племянника с улыбкой:
– А какова, по-вашему, должна быть моя воля?
– Вы не можете не хотеть убрать Сомерсета, вояку из картона, и самому встать у кормила власти. Король, несмотря на всю свою святость, не способен править государством, а королева постоянно нас предает. Пусть она подчиняется нашему закону. Она не имеет права вмешиваться в порядки Англии. Веретено и иголка – единственное оружие, достойное женских рук. И нужно ей об этом напомнить.
– Королева никогда не отдаст нам Сомерсета. Она его любит.
Уорик позеленел.
– Жалкий хлыщ способен только кудахтать возле женщины! Неужели она не понимает, что он оболочка, пустое место, он…
– Сомерсет ваш личный враг? Что он вам сделал, чтобы заслужить такую ненависть?
– Ненависть? Я не удостаиваю его ненависти, я его презираю. Я ненавижу Маргариту, эту вызывающе упрямую женщину, которая…
– Вы ненавидите слишком пылко, боюсь, это несчастная любовь.
– Любовь? У меня? К ней?!
– Королева так хороша, что нет ничего удивительного, если и вы стали одним из многих, мечтающих о ее улыбке.
– Обидно такое слышать, дядя! Дайте мне возможность действовать согласно моим желаниям, и настанет день, когда я брошу ее к вашим ногам в цепях и с обритой головой, чтобы больше никого не соблазняла! Думаю, таким образом я окажу немалую услугу королевству. Вы ведь знаете, говорят, даже старого Тальбота, великого полководца, олицетворение нашей славы, угораздило в нее влюбиться!
Герцог не сумел сдержаться и рассмеялся.
– Надеюсь, вы не станете требовать за это его головы? Он великий человек, и я очень его люблю! Но прошу вас, Ричард, давайте успокоимся! Поверьте, я вовсе не считаю, что вы не правы, и тоже думаю, что настало время действовать, как вы того желаете. По крайней мере, я постараюсь, чтобы вы получили голову Сомерсета.
– Как собака – кость? – вновь вскипел молодой человек. – Я хочу получить королеву, дядюшка, ее в первую очередь. Все остальное само упадет нам в руки.
– Неужели вы думаете, что я этого не понимаю? Я осознал это давным-давно, – пожав плечами, ответил племяннику дядюшка.
И вновь Ричард Йорк собрал войско, покинул замок Фотерингей, остановился в предместье Лондона и грозно потребовал ареста Сомерсета.
Во дворце при этом известии тоже разыгралось сражение. Узнав, что войско Йорка стоит под столицей, Маргарита поспешила к супругу, которого нашла, как обычно, в молельне.
– Сир, супруг мой, – начала она, – если мы хотим остаться в живых, нужно собрать войско и покончить раз и навсегда со смутьяном Йорком. Он опять привел солдат к столице. Вы не можете и дальше терпеть его дерзость…
– То, чего вы хотите, моя королева, называется гражданской войной, а вы знаете, что даже такие слова внушают мне ужас. Нет для меня страшнее кошмара, чем мои подданные, которые убивают друг друга.
– А какое место вы отводите мне в своем страшном сне? Вы знаете, что будет со мной, если Йорк возьмет верх? Посягнуть на вас они не дерзнут. Вас отведут в Тауэр или запрут в Вестминстере и сделают это с величайшим почтением, показывая народу, который вас любит, что герцог тоже вас чтит. Его жертвой буду я. Знаете, что он сделает со мной?