– Что, если это – записка. Ну, ты понимаешь… – шепчу я. Делаю глубокий вдох, затем тянусь к своему письменному столу и вытаскиваю тонкий серебряный нож для бумаг из фарфорового стаканчика для ручек.
– Это что, нож? – Одри хмурится.
– Для писем. Он принадлежал моей бабушке, – отвечаю я, вскрывая конверт одним быстрым движением. – Бережет от порезов бумагой. – Я пытаюсь шутить, но смех застревает в горле. Дрожащими пальцами разворачиваю письмо.
Дорогой и любимый,
Это мое последнее письмо к тебе.
Я знаю, ты сказал, что мы не можем быть вместе в этой жизни. Что между нами слишком много стен. Слишком много препятствий на нашем пути. Ты сказал, что хотел бы быть рыцарем в сияющих доспехах, готовым убить драконов, стерегущих меня в моей башне Солнца, но никакая броня не остановит стрелы, которые полетят в тебя, как только откроется наша любовь.
Я не Рапунцель, заключенная в башню. Я даже обрезала часть своих длинных золотистых волос, чтобы показать тебе: я не жду, что меня спасут.
Если мы не можем быть вместе в этой жизни, я сделаю единственно возможное – буду ждать тебя в следующей. И я могу пообещать тебе одно: награда будет достойна падения.
Я буду ждать тебя на утесе, как мы планировали, чтобы провести вместе наш последний миг.
Твоя навеки,
– Матерь божья, Айви. – Глаза у Одри – как чайные блюдца. Письмо выскальзывает из моих пальцев и медленно падает на пол.
– Где, ты сказала, нашла это? – выдавливаю я.
– За стеной. Я не показала тебе потому, ну, потому что тогда это было немного неловко, и я не хотела во все это вмешиваться и просто забыла о нем. – Ее взгляд блуждает по комнате, а щеки краснеют.
– Одри, ш-ш-ш. – Я прикладываю палец к губам. – Теперь это неважно. Покажи.
Она делает глубокий вдох, чтобы собраться с духом, потом идет на мою сторону комнаты и отодвигает стул от стола. Опустившись на колени, тянется за стол и нажимает на одну из деревянных панелей, которая распахивается настежь, открывая пространство позади.
– Я собиралась рассказать об этом, когда мы были в помещении для персонала, но совершенно отвлеклась на то, что мы нашли в пещере. Письмо лежало прямо здесь. Панель открылась, когда миссис Парсонс заперла меня в комнате, помнишь? Она с такой силой хлопнула дверью, что, должно быть, запустила механизм. Я не сидела за твоим столом, колотя в стену или типа того. – Одри улыбается, робко пожимая плечами. – Я теперь никогда не смогу смотреть на школьные стены по-прежнему. Кажется, за каждой панелью тут кроется тайный проход!
Я опускаюсь на колени рядом с ней.
– Внутри есть что-нибудь еще?
Одри пожимает плечами.
– Я ничего не видела.
– Но там может что-нибудь быть, – настаиваю я. – Вроде дневника, о котором упоминал Патрик?
– Думаю, ты права. О боже, все это время… Мне так жаль, Айви.
Я не отвечаю, но сдвигаюсь вперед так, чтобы получше рассмотреть тайник. Теперь, когда панель отошла, видны старые кирпичи школьных стен. Меловые, как и скалы, и очень рассыпчатые. Непонятно, насколько глубока полость, и я просовываю руку, чтобы проверить.
– Ой, осторожней! – взвизгивает Одри. – Там могут быть пауки или жуки!
Стоит мне вытянуть пальцы настолько далеко, насколько можно, как я чувствую что-то. Я проталкиваю руку еще чуть дальше и вынимаю то, что нащупала.
– Что это? – Одри заглядывает мне через плечо.
– Это дневник, – говорю я приглушенно. Дневник, который вели в школьной тетради Иллюмена. Провожу пальцами по гербу школы на обложке и по девизу: «Alis grave nil».
– Что это значит? – спрашивает Одри.
Я едва не закатываю глаза в ответ на ее невежество, но одергиваю себя в последний момент.
– Примерный перевод: «Ничто не сложно для тех, у кого есть крылья».
– Вау. Красиво.
Я открываю первую страницу, она заполнена маленькими цветочными дудликами вокруг имени Лола.
– Не уверена, что мы должны читать это. – Одри отодвигается, прислонившись головой к подоконнику. – Письмо – это одно. А это больше похоже на вторжение в частную жизнь. Может, стоит передать это копам? Или отдать прямо Патрику?
– Полиция убеждена, что дело закрыто. Они просто запрут этот дневник в какой-нибудь коробке для улик. Давай сначала проверим сами.
Не дожидаясь ответа, я переворачиваю страницу, а потом снова поднимаю взгляд – Одри вновь придвигается ко мне.
По центру на странице – стихи и какие-то неясные рисунки по обе стороны.
Ты, глядя на меня, не верь своим глазам,
Я – лишь мираж, фантазия, фрагмент,
Полузаконченный портрет.
– Что это значит? – Одри смотрит на меня, морща нос.
– Не знаю. Похоже на поток сознания. – Я переворачиваю страницу, дальше идут выписки, похожие на выписки для научного доклада. Пролистываю еще пару страниц. Несколько записей о Джессике и о переписке с парнями. Потом, наконец, несколько дневниковых записей.
Почему это происходит со мной? Всегда влюбляюсь не в тех парней. Он снова меня игнорирует. Целую неделю не пишет и не звонит, не смотрит в глаза. Так трудно видеть его каждый день. Он обещал мне бросить ее. Сказал, что всегда буду лишь я и что единственное, о чем он мечтает, – это жизнь, которую мы проживем вместе. И вот я тут, все еще жду, как дурочка, и, как обычно, ловлю каждое его слово. Я недостаточно хороша для него? Он передумал?
Я просто хочу знать.
Я так больше не могу.
– Боже, интересно, о ком это? – Я смотрю на Одри, а в мозгу у меня начинают крутиться шестеренки.
– Может это быть тот загадочный парень, о котором Кловер говорила в своем подкасте? У нее вообще был в прошлом году парень? Какой-нибудь парень, который встречался бы с ней и с кем-то еще – одновременно? Кто бы он ни был, похож на придурка!
– Похоже на Тедди, – бормочу я.
Одри хватает меня за руку.
– Это возможно?
Я медлю, потом качаю головой.
– Нет. Джессика прямо сказала в подкасте, что он был старше, тогда как Тедди младше Лолы на год. – Я думаю долго и напряженно. – Не помню, чтобы видела Лолу с кем-то. Не после Алекса Уинтера. У них был громкий разрыв в начале прошлого года. Но, насколько я знаю, он тогда больше ни с кем не встречался, так что это написано не о нем. Но слушай… она была популярна. Веселая, красивая и очень умная – ею всегда кто-нибудь интересовался.
– Ладно. Может, это парень из другой школы?
– Но она пишет, что видит его каждый день, так что он должен быть студентом Иллюмена. Полагаю, сейчас он уже поступил в университет.
– Верно. Ну, тогда тайна останется без разгадки. Если только его имя не упоминается где-нибудь здесь. – Одри берет дневник и пролистывает страницу за страницей. Новые и новые записи об этом загадочном парне и о ее чувствах к нему, об их свиданиях, о сообщениях, которыми они обменивались, об их вечной любви, но без имен. В рассуждениях и потоках сознания она использовала ласковое прозвище «Гуфо».
– Ну, она очень осторожна. – Одри уже почти долистала до конца.
– Да, она действительно не хотела, чтобы кто-нибудь знал, кто это.
Хотя ее дневник переполнен нормальными для семнадцатилетней размышлениями и сумбуром, ясно, что Лола была очень чувствительным человеком. Среди страниц, посвященных любви, недоумению, восторгам и вдохновению, есть более мрачные строки о предательстве, разбитом сердце, депрессии и одиночестве. Та часть ее, с которой я никогда не сталкивалась. Много стихов она написала сама, но некоторые из ее любимых поэтов тоже коснулись этих страниц. Дневник заполнен не целиком, некоторые страницы оставлены пустыми, но я замечаю в конце лист чуть потолще. Я прошу Одри раскрыть дневник там, и она едва не роняет его, словно охваченный огнем шар. Там распечатаны и вклеены стихи. Последние две строчки гласят:
Не стой, рыдая, над моей могилой:
Меня там нет, ведь я не умерла.
– О ЧЕРТ, НЕТ. К черту все это, Айви. Я так больше не хочу. – Одри вскакивает и принимается расхаживать по комнате, приглаживая волосы руками. – Это стихи о смерти! Это ненормально! – Я вижу слезы в ее глазах и панику на лице.
– Одри, успокойся. Это известные стихи. «Не стой, рыдая, над моей могилой», автор Мэри Элизабет Фрай. Лола не сама написала эти строки.
– Все равно они очень мрачные. Может, все же она действительно покончила с собой?
Мне дурно, на глаза наворачиваются слезы. Подкаст, а затем и наше расследование привели меня к мысли, что со смертью Лолы действительно не все было чисто. Но, может быть, мы все время ошибались.
– Возможно, ты права. Это точно доказывает, что у Лолы было неспокойно на душе. Мы должны показать это Кловер.
Дневник вдруг кажется очень тяжелым.
– Или Патрику? – предлагает Одри.
Только тут я замечаю, что уголок распечатки отклеился. Похоже, что-то спрятано между ней и страницей тетради. Вновь воспользовавшись ножом, я пытаюсь медленно отлепить край.
– Айви, стой! Что ты делаешь? Ты сама только что сказала, что это нужно показать кому-то, а теперь хочешь разрезать его?
Я не обращаю внимания и продолжаю поддевать край, пока вся распечатка не отходит. На пол падает фотография. Одри поднимает ее, руки у нее заметно дрожат. Фото – черно-белый снимок пары, и выглядит оно так, будто его сделали на дешевый мобильник или, может, дешевый фотоаппарат, а потом отсканировали в низком разрешении. Едва можно разобрать, что это Лола. Она стоит спиной к камере, ее волосы рассыпаны по плечам. Она держится за руки с парнем, сидящим рядом. Он смотрит на нее, и видна лишь часть его профиля.
– О боже. – Одри подносит руку ко рту. – Это мистер Уиллис.
44. Айви
– Ладно, думаю, он действительно похож. – Я прищуриваюсь и немного пристальнее изучаю фото. – Но оно такое распикселизованное. И тут только часть лица! Хотела бы я, чтобы тут было другое фото. Что-нибудь почетче, чтобы мы знали наверняка.