Айви отсылает сообщение Харриет, и вскоре наша комната жужжит словно улей, потому что она присоединяется к нам, и мы широко распахиваем дверь нашей спальни. Я делюсь своим огромным выбором косметики, и мне кажется, что все приходит в норму. Завиваю волосы большими, упругими волнами, превращаясь в настоящую южную готическую красотку. Пышная укладка, темные глаза, темные губы, черная бархотка на шее и переливающееся платье. Я помогаю Айви с макияжем: мы останавливаемся на мерцающих золотых тенях для век и тонких, словно паучьи лапки, накладных ресницах, чтобы подчеркнуть ее карие глаза.
– Выглядишь потрясающе. Кожа невероятная.
– За это мне надо благодарить маму, – отвечает Айви. – Она вообще едва пользуется макияжем.
– Везет. И, Харриет, мне нравится цвет твоего платья.
– Правда? А мне кажется, в нем я – словно полный мешок картошки, – отвечает Харриет.
Айви цыкает.
– Прекрати называть себя толстой. У тебя потрясающая фигура, о которой я могу только мечтать. Ты видела свою задницу? Бейонсе сгорает от зависти.
– Да уж, точно, – смеется Харриет, мастерски вильнув бедрами.
– Ладно, нам лучше спуститься, если мы не хотим опоздать к началу, – говорит Айви, бросив взгляд на телефон.
– Но сначала, раз уж это вечеринка… – Харриет открывает сумочку. С озорной кривой ухмылкой она достает три крошечные бутылки водки.
– Ох, шалунья! – тяну я с лучшим британским акцентом, какой только мне удается.
– Если нельзя пошалить на Хэллоуин, то когда можно? – подмигивает Харриет.
Айви улыбается.
– Вилли Вонка наносит новый удар! – Она берет бутылочку, откручивает крышку одним отточенным движением. – Будем здоровы!
– Будем здоровы, – отвечаю я, чокаясь с ней и Харриет своей бутылочкой и делая большой глоток. Морщусь. – На вкус дерьмово. У вас тут нет «Файербола» или чего-то вроде того?
Когда Айви приканчивает свою бутылку, на лице ее написано отвращение. Она содрогается.
– «Файербол»? Это еще что?
Челюсть у меня отваливается.
– Вы не пробовали?
– Э, нет.
– Вы многое теряете. В следующий раз захвачу с собой из дома. Похоже на виски с корицей.
– Звучит отвратительно.
Я показываю ей язык.
– Это безумно вкусно. И согревает, словно огонь в зимний день, и ничуть не похоже на вот это вот. Фу.
– Тем не менее «вот это вот» работает, – отвечает Айви. – Ладно, мы готовы?
Я встаю, нависнув над своей миниатюрной соседкой по комнате.
– Готовы.
– Тогда идем! – говорит Харриет.
Мы хихикаем, хватаем телефоны и направляемся к двери. Школа выглядит абсолютно шикарно. Что бы ни говорили об Араминте, но если она захочет, то сможет сделать себе карьеру, занимаясь организацией вечеринок. Перила лестницы, ведущей вниз, в большой вестибюль, увиты осенними листьями, каждая ступенька украшена замысловато вырезанной тыквой.
Ярко горящие факелы сияют вдоль стен, освещая нам путь и отбрасывая жуткие тени.
Слова Айви о том, что праздник имел когда-то религиозное значение, начинают обретать смысл: уже сейчас я чувствую священный трепет. Хотя мы наряжены, нет привычного для вечеринок настроя. Вместо этого ощущается какая-то мрачность с налетом тихого благоговения.
– Тебя кое-кто ждет, – говорит Айви, подталкивая меня локтем.
Я вижу Тедди на верхней площадке лестницы. В бархатно-черном пиджаке и брюках он выглядит чертовски сексуально. На пиджаке у него булавка с листьями, а по лацкану ползут золотые завитки виноградной лозы.
Мне не нужно одобрение Айви, но когда я смотрю на нее, она улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Тедди протягивает руку, я беру ее, и он ведет меня вниз по лестнице к толпе.
Раздается раскат грома, и сверкают вспышки молний.
– Ух ты, Араминта расстаралась ради этой бури. Действительно добавляет атмосферности, – тихо звучит у меня над ухом голос Тедди.
– Да? Я будто домой вернулась. У нас случаются сильные грозы… и совсем не искусственные.
– Я бы хотел съездить в Джорджию. Звучит как крутое место.
– Так и есть. – Я поднимаю взгляд, вновь испытывая благоговейный трепет перед сводчатым потолком и огромными картинами, висящими повсюду. С замысловатыми украшениями к Самайну: резными осенними листьями, дарами осени, свечами, факелами и венками – все выглядит еще более древним и средневековым, чем обычно. Не могу представить себе место круче, чем это.
– Знаю. Тут мы немного перегнули, а? Пойду возьму нам выпить. – Тедди отходит, направляясь к котлам, бурлящим в углу, за которыми присматривает один из младших недолеток.
– Не беспокойся, безалкогольный сидр довольно вкусный, – шепчет мне на ухо Айви из-за спины.
– И я всегда могу добавить в него огня, – говорит Харриет, играя бровями.
– Тут всегда так на Самайн? Так супер-пупер?
– Думаю, наша Минти хочет что-то кому-то доказать.
– Да уж, точно.
Макс и Том находят нас в толпе. Тедди возвращается с напитками, и, пока мы все стоим, потягивая сидр, я понимаю, что впервые за долгое время чувствую себя по-настоящему счастливой и расслабленной. Я опираюсь на руку Тедди, и он улыбается мне. Айви смеется и болтает с Харриет, и я чувствую, как по телу пробегает волна тепла, которая, как мне кажется, вызвана скорее дружбой, чем водкой.
Внезапно музыка и раскаты грома стихают. И мы все как один поворачиваемся к постаменту, установленному перед двойными дверями. Араминта и Ксандер стоят там, оба выглядят совершенно великолепно. Араминта одета в платье с золотыми блестками, которое смотрелось бы уместно и на церемонии вручения «Оскара», а Ксандер выглядит стильно в причудливом, узорчатом пурпурно-золотом смокинге. Его обычно торчащие во все стороны волосы теперь гладко зачесаны назад и блестят.
– Добро пожаловать, сокурсники, учителя и сотрудники Иллюмен Холла, на ежегодную вечеринку в честь Самайна! Самайн – торжественная традиция, и мы отдаем дань уважения лорду Брейтбону, чей интерес к языческим и друидским ритуалам вдохновил его на самую первую вечеринку в честь Самайна. Хотя, в соответствии с правилами Иллюмен Холла, мы отошли от всех своих религиозных корней, это не значит, что мы не можем воспользоваться моментом, чтобы отпраздновать смену сезонов, щедрость урожая и богатые краски природы.
– Вау, а она может быть еще более напыщенной, если постарается? – шепчет мне Айви, и я хихикаю.
– И теперь, когда все собрались… – начинает Ксандер, но за его спиной слышится какой-то треск, и он запинается на полуслове, явно не умея говорить столь уверенно и гладко, как Араминта.
Минти растерянно оглядывается. Факелы вокруг зловеще мерцают, и раздается еще один раскат грома. Некоторые студенты вскрикивают. На сцене происходит какое-то движение, и темная фигура резко вклинивается между старостой мальчиков и старостой девочек. Фигура раскидывает руки, одетые в гигантские крылья с огромными маслянисто блестящими черными перьями, отливающими фиолетовым, зеленым и синим. Лицо человека спрятано под гротескной маской с длинным изогнутым клювом, больше похожей на маску венецианского чумного доктора, чем на голову птицы. Он распахивает клюв, издавая страшный вопль, а затем прыгает вниз, в толпу. Так же быстро, как и появилась, фигура исчезает.
Он не один. Вихрь пернатых фигур танцует и кружится вокруг, разделяя меня и Айви, каркая мне в лицо и напевая. Я так растеряна, так отчаянно пытаюсь не попасть туда, где меня затопчут, что никак не могу разобрать слов.
Я чувствую, как сильная рука Тедди хватает мою руку. Он тащит меня к краю комнаты, где мы вжимаемся спинами в стену. Дюжины людей, наряженных в черное, с руками и спинами, покрытыми перьями, с лицами, спрятанными под масками, наполняют комнату. Теперь, когда я вижу их отсюда, в их движениях просматривается некоторая хореография, и от одного конца комнаты к другому они передвигаются единой группой. Я вижу ужас на лице Айви и начинаю проталкиваться к ней. Некоторые учителя пытаются схватить странных птиц и сорвать с них маски, а надо всем этим визжит Араминта:
– Остановите их! Так не должно быть! – Но звуки грома, кажется, раздаются как раз вовремя, чтобы заглушить ее крики.
Кружа со всех сторон, птицы просто напевают одну и ту же фразу: «Одна к печали, одна к печали, одна к печали».
49. Айви
Я оглядываюсь на лица других студентов в поисках поддержки. Большинство смеется, некоторые улюлюкают и аплодируют, другие выглядят более растерянными. Сложно сказать, то ли это что-то, организованное Араминтой, то ли этот флешмоб не входил в план празднования Самайна. Если это какая-то хэллоуинская шутка, то она определенно выглядит странно.
Судя по тому, как визжит Араминта, можно сделать вывод, что это не ее рук дело. Горло у меня сжимается, и я чувствую, как кровь пульсирует во всем теле. Я понимаю, что задыхаюсь, а кружевное платье Одри вдруг кажется тесным.
Одри ловит мой взгляд и, похоже, думает о том же, о чем и я. Страх и ужас отпечатались у нее на лице. Я замечаю, что она вцепилась в руку Тедди, и в это мгновение тоже хочу вцепиться в его руку.
– Что-то не так! – пытаюсь я перекричать шум. Но голос у меня ломается, и мы смотрим друг на друга, пока зал полнится смехом и криками. Смехом и криками, которые с каждой секундой становятся все громче и истеричнее.
– Это «Общество сороки»? Почему мне кажется, что мы – единственные, кто не замешан во всем этом? – отвечает Одри одними губами. Возможно, она сказала это громко, но я слышу лишь гул и непрерывное пение. Я так сосредотачиваюсь на губах Одри, что мне кажется, будто она двигает ими, словно в замедленной съемке. Как раз в тот момент, когда мне хочется выскочить из зала, одна из фигур в маске проносится мимо, и, делая это, смотрит мне в глаза. Глаза такие темные, что я не различаю радужки и зрачка. Все мое тело наполняет паника. Мы обе замираем, и время словно останавливается, пока фигура, танцуя, двигается мимо в свете стробоскопов. Я вижу зловещую ухмылку под маской.