— Судя по утренним газетам, полиция не сомневается в виновности Оотагаки, — сказала Сэйко Коно, ни к кому не обращаясь. — Специальную группу расследования они создавать не собираются. Считают, что признание подозреваемого — вопрос времени. В свете этих событий миссия Сиоми и Ясиро становится абсолютно бессмысленной.
— Что-то я не понимаю… — Сакаэ чуть ли не с обидой надула губы. — Репортеры, конечно, могут не так уж много, но надо же довести дело до конца…
— Откуда вы знаете — быть может, Оотагаки уже признался, — изрекла манекенщица Дзюнко Нисихара таким тоном, словно в голову ей пришла гениальная мысль.
— Не может быть! — живо отозвалась Кёко, хотя прежней уверенности у нее уже не было.
Вчера вечером, когда они здесь совещались, она была твердо уверена в невиновности Оотагаки. Позже, уже лежа в постели, вдруг подумала, что ее уверенность ни на чем не основана. И вообще, что это на нее нашло — заниматься частным сыском?! Не надо было ввязываться…
Сейчас ее тоже одолевали сомнения в правильности собственных действий, потому она так и нервничала в ожидании Эбизавы. И еще одна мысль не давала ей покоя: если Оотагаки действительно признается в убийстве, то отзыв ее заявления окажется верхом глупости, своего рода противодействием работе полиции. Хоть бы скорей узнать, что там происходит!
— Что же это такое в конце концов! — Кёко в который раз посмотрела на часы.
И тут дверь распахнулась.
— Опоздал, опоздал! Приношу мои глубочайшие извинения! — с этими словами Эбизава вошел в бар.
— Как хорошо, что вы наконец пришли, сенсей! Мадам сама не своя, — защебетала Сакаэ, помогая ему снять пальто. — Вчера поздно засиделись, устали. Наверное, решили поспать подольше, да?
— Да что вы, милочка, какой сон! Работал. Утром мне позвонили из полиции, сказали, что Оотагаки хочет меня видеть…
— О-о, так у вас состоялось с ним свидание? И что же?
Взоры всех женщин обратились к Эбизаве.
— В общем, ничего хорошего… — Эбизава глубоко вздохнул и сделал паузу, словно давая возможность присутствующим сосредоточиться.
Кёко глянула на него с легким неодобрением — актерствует… Сказывается профессиональная привычка…
— Ну, сенсей, говорите же! Почему — ничего хорошего? Мы сгораем от нетерпения.
— Оотагаки собирается признаться в совершенном убийстве. Я его отговаривал, советовал еще немного подождать, но он, как видно, убедил себя в собственной виновности.
— Сенсей, расскажите, пожалуйста, все по порядку, — сказала Дзюнко Нисихара, положив ладонь на руку Эбизавы.
«Что за фамильярность!» — подумала Кёко, окинув неприязненным взглядом красивое, умело подгримированное лицо Нисихары.
— Суть вот в чем, — начал Эбизава и, подробно изложив мысли Оотагаки обо всем случившемся, заключил: — В своеобразной логике ему не откажешь. Во всяком случае, это объясняет многое: почему Аканэ оставила его у себя, почему этот спокойный, застенчивый парень впал в ярость и совершил убийство. Короче говоря, вроде бы разрешены те вопросы, над которыми мы с вами ломали голову вчера вечером.
— Действительно, — вздохнула Саёри. — Все становится на свое место.
— А как вы думаете, сенсей, полиция поверит его рассказу? — Нисихара кокетливо улыбнулась Эбизаве.
— Думаю, не поверит.
— Почему?
— Видите ли, до сих пор вопрос стоял так: кто преступник, Оотагаки или некий X. Если Оотагаки признается, в центре внимания полиции будет уже иное: действительно ли Оотагаки напился до такой степени, что, совершив в состоянии аффекта убийство, впал в беспамятство, или же преступление это преднамеренное, обдуманное заранее. Вполне естественно предположить, что, пытаясь смягчить свою вину, он выдумал всю эту душеспасительную историю. Поэтому я и посоветовал ему не торопиться с признанием. Что касается нас… Мне думается, мы в любом случае должны попытаться выяснить как можно больше…
В это время за дверью послышался визг тормозов, и через минуту в бар вошли два молодых человека в накинутых на плечи пальто — Сиоми и Ясиро.
— Эбизава-сан, что же вы делаете?! — с ходу накинулся на адвоката Сиоми. — Ведь вчера вечером об этом и речи не было, а сегодня вы…
— Позвольте, в чем дело?
— Вы еще спрашиваете! Не вы ли вчера посоветовали нам пренебречь на время профессиональными интересами и действовать согласованно? Но стоило нам внять вашему совету и направить совместные усилия на спасение Оотагаки, как вы, никого не поставив в известность, начинаете сепаратные действия и устраиваете такой спектакль, что только диву даешься! Короче говоря, мы чувствуем себя полными дураками.
Сиоми просто захлебывался от возмущения. Ясиро, дымя сигаретой, сверлил Эбизаву насмешливым взглядом. Чувствовалось, что и он готов ринуться в атаку.
— Простите, господа, я ничего не понимаю. Что в моем поведении вызвало такую бурю?
— Могу рассказать с подробностями. — Ясиро затянулся и выдохнул большое облако дыма. — Согласно вчерашней договоренности сегодня утром мы отнесли в полицию заявление Кёко-сан об отзыве ее иска. Начальник розыскного отдела, как и следовало ожидать, затеял канитель — то да се, пусть, мол, заявительница сама придет и, вообще, как это можно чинить препятствия работе полиции. Мы, конечно, возражали и про себя радовались: понимали, что арестовать Оотагаки по подозрению в убийстве они не решаются. Потом начальник розыска ушел, сказал, что должен поговорить с их главным. Минут через тридцать вернулся. Улыбка до ушей, весь так и сияет. Пожалуйста, говорит, отзывайте заявление Санады-сан, мы не возражаем. Что за черт! Почему такой резкий поворот? Мы ушли, стали выяснять по другим каналам, в чем дело. И что же? Оказывается, Оотагаки признался. И признался сразу после беседы с вами, Эбизава-сан. Следовательно, вы его уговорили. Нам бы очень хотелось услышать из ваших уст, по какой причине вы так поступили.
— И не только это, — добавил Сиоми. — Мы, естественно, спросили о подробностях, чтобы дать материал в наши газеты. Нам сказали, что с публикацией надо повременить, но, уж если нас так интересуют детали, можно получить информацию у адвоката. Выходит, полиция считает, что Оотагаки действует по вашей подсказке. Им это на руку — теперь они получат ордер на арест по подозрению в убийстве. Правда, впечатление такое, что с этим признанием не все еще ясно, но главное — оно есть. Вот нам и хотелось бы знать, почему на данном этапе расследования вы сделали такой шаг? Или вы действительно убедились в виновности Оотагаки?
По мере того как они говорили, выражение лица Эбизавы менялось, он хмурился, покусывал губы. Кёко понимала, что он огорчается и в то же время напряженно о чем-то размышляет. Неужели репортеры правы и Оотагаки с помощью Эбизавы сочинил эту историю? Если действительно так, чем руководствовался Эбизава?.. Как бы то ни было, ей было тяжело слушать упреки в его адрес. Она поставила на стойку стаканы с водой и сказала, обращаясь к нему и репортерам:
— Выпейте, пожалуйста. Может быть, это вас немного охладит…
Эбизава некоторое время молча водил пальцем по стойке, словно стирая пыль, потом пробормотал:
— Глупый мальчишка! Не выдержал-таки!
Потом он пересказал репортерам то, что уже было известно присутствующим женщинам, и закончил:
— Даю честное слово, я ничего не подсказывал Оотагаки и не сочинял этой истории. Наоборот, посоветовал ему пока держать язык за зубами, потому что полиция воспримет его признание как уловку. А он, значит, выложил им все свои домыслы… Да, пребывание в камере действует на психику… Теперь все очень усложняется. Потребуются веские, неопровержимые доказательства его невиновности, иначе дело плохо. И эти доказательства необходимы в первую очередь для него самого: он ведь убедил себя, что все было именно так, как ему кажется…
— Н-да… А вы-то сами, Эбизава-сан, как считаете? Это его фантазия или он действительно виновен?
— Не могу разобраться… Если следовать его логике, вроде бы все могло быть и так, как он рассказывает…
Сиоми и Ясиро переглянулись, потом Сиоми сказал:
— Как бы то ни было, мы обязаны дать сообщение о признании подозреваемого в наших газетах. Ведь само признание — это факт, от него никуда не денешься.
Он потянулся к телефону, но тут неожиданно вмешалась молчавшая до сих пор Сэйко Коно:
— Одну минуточку! — Она даже привстала из-за стойки. — Все, что здесь говорилось, мне кажется неубедительным.
— Что, что? — Сиоми, не набрав номера, положил трубку.
— Основа всей этой истории — предположение о том, что Аканэ выходит замуж. Но, насколько я ее знаю, она бы не держала этого в секрете. Обязательно рассказала бы кому-нибудь из приятельниц. А тут она даже мне ничего не сказала, хотя мы всегда говорили с ней обо всех делах. Мне кажется, что ничего подобного не было, это просто домыслы Оотагаки.
— Да, пожалуй… — согласилась Кёко. Аканэ очень ценила ее мнение и обязательно бы с ней посоветовалась в таком важном деле, как замужество. А уж если бы речь шла о «блестящей» партии — тем более. Об этом каждая бы рассказала. — Мне она тоже ничего не говорила. А вам, Сакаэ-сан?
— Ни слова. О браке она вообще никогда не заговаривала.
— Знаете, — Эбизава несколько оживился, — от ваших слов на душе чуть-чуть полегчало. В версии Оотагаки появился сомнительный момент. От него и будем танцевать дальше. А вдруг мы найдем еще что-нибудь в этом роде. Важна любая мелочь. Не показалось ли кому-нибудь сомнительным еще что-либо?
— Мне кажется… — негромко произнесла Саёри. — Мне как-то не верится, что он опьянел до полной потери памяти. Насколько я могу судить — Оотагаки ведь наш постоянный клиент — он мог выпить очень много, и никогда ничего подобного с ним не случалось…
— Ну-у, всякое ведь бывает, — усмехнулся Ясиро. — Я тоже могу много выпить — и ничего… Но порой проснешься утром с перепоя и думаешь: где же это я заночевал?..
— Смотрите, Ясиро-сан, я скажу вашей жене! Дома небось говорите, что проработали всю ночь, — полушутя-полусерьезно сказала Кёко. Ее возмутило, что Ясиро говорит такие вещи при женщинах.