Кстати, о замке, — Эбизава взглянул на Оноду. — Интересно, как полиция объяснит запертый изнутри замок, если предположить, что убийца — Миэ?
— Они, очевидно, считают, что Миэ и Оотагаки сообщники… И вообще, глубокий анализ и умозаключения не их профиль, в полиции предпочитают устанавливать истину на допросах.
— Короче говоря, — подытожил Эбизава, — что-то в письме Нисихары правда, что-то — ложь. И мы всего не узнаем, пока ее не отыщут.
— Вы совершенно правы, сенсей, — подхватила Кёко. — Ваша задача — доказать невиновность Оотагаки, а остальное постепенно выяснится… Уже поздно, не пора ли нам по домам?
— Действительно, уже ночь на дворе! Как ни крути, сейчас мы ничего больше не выясним. Завтра днем у меня в суде другое дело, так что я буду занят. Но если появится что-нибудь новое, сообщите мне, пожалуйста! Я постараюсь все продумать…
Эбизава и Кёко собрались уходить.
— Мы тут еще покрутимся немного, — сказал Сиоми. — Надеюсь, сегодня ночью Дзюнко Нисихару задержат, и тогда все выяснится.
Вид у него был далеко не веселый, и Кёко ему подмигнула — не вешайте, мол, носа.
Прошла ночь, но, вопреки ожиданиям, Сиоми Дзюнко Нисихару не нашли. Описав ее приметы, полиция по телефону опросила владельцев наемных машин и такси — безрезультатно. Проверили гостиницы. Послали запросы в Читосское отделение полиции, контролирующее аэропорт, и в Западное отделение полиции города Хакодате, осуществлявшее надзор за пароходством Хакодате―Аомори. Нигде никаких следов разыскиваемой не обнаружилось.
В утренних выпусках газет «Хокуто» и «Хокумон» сообщения об исчезновении Дзюнко Нисихары были даны мелким шрифтом и без броских заголовков. Очевидно, этот факт пресса не считала решающим для расследования убийства Суми Фукуй. Да и полиция отнеслась к письму Нисихары в достаточной мере скептически.
Эбизава проснулся утром в японском номере отеля «Саппоро». Хорошо выспался, очевидно, помогло выпитое перед сном виски. Кёко уже встала. Ее постель была аккуратно убрана.
Из сигаретницы, стоявшей у изголовья, Эбизава достал сигарету, прикурил и сделал глубокую затяжку. Он очень любил момент пробуждения. В голове еще роятся обрывки сновидений, и вдруг туман рассеивается, последние остатки сонной лени исчезают, — и мысль обретает необыкновенную четкость и ясность.
Продолжая лежать, Эбизава разглядывал потолок. На потолке сидела муха. Дожила до конца октября. Наверное, потому, что в отеле хорошо топят. Интересно, есть мухи в камере предварительного заключения, где сейчас томится Оотагаки?.. Сегодня его скорее всего выпустят. Эбизава почувствовал удовлетворение. Он не верил в виновность своего клиента и в соучастие в преступлении Миэ. Факты, сообщенные Нисихарой в письме, вероятно, ближе к истине. Он прикрыл глаза и стал размышлять над письмом Дзюнко Нисихары. Как странно, до сих пор он его как следует не проанализировал. Очевидно, вчера разволновался из-за внезапного изменения в ходе расследования. Для спокойного обдумывания уже не хватило нервной энергии.
Чувство удовлетворения почему-то пошло на убыль и постепенно совсем исчезло, уступив место неприятному осадку. Осадок совсем крохотный, но противный. Не уходит, не тает. Откуда он — понятно. Его мучит это запутанное дело… Какой же момент не дает ему покоя?.. Надо все с самого начала еще раз хорошенько продумать.
В коридоре послышались шаги, и в комнату вошла Кёко. Она принесла утреннюю газету и — словно желанный гостинец — дала ее Эбизаве. Кёко улыбалась, ее глаза сияли. Эбизава потянулся к ней и начисто забыл о деле. Однако вскоре газета вернула его к действительности. Дзюнко Нисихара до сих пор не задержана. Вот она, причина неприятного осадка! Нисихара… и ее письмо, содержащее кое-какие факты, противоречащие действительности.
— Не нравится мне все это… — пробормотал Эбизава.
Кёко сдвинула брови:
— Что, что? Как ты сказал?
— Да все это дело. Что-то тут не так. Концы с концами не сходятся.
— Что именно тебя беспокоит? Ты думаешь, виновник не X, о котором пишет Нисихара, а кто-то другой, например Миэ?
— Трудно сказать… Вообще-то мне кажется, Нисихара ближе к истине. Но все равно целый ряд моментов вызывает сомнение. Хотя бы поведение Миэ… Неужели все-таки она убила сестру?
— Послушай… — Кёко, усевшись у изголовья, принялась расчесывать ему волосы. На ее губах играла лукавая улыбка. — Ну что ты волнуешься? Давай будем считать, что Нисихара в главном права, то есть Оотагаки не причастен к преступлению. Чего ж тебе еще надо? Ты ведь адвокат, а не детектив. Пусть детективы докапываются до истины.
— Что это с тобой? Откуда такое благодушие?
— Не понимаешь? Из-за этого дела, которое — не буду врать — меня очень заинтересовало, я два дня провела с тобой. И мне было так хорошо… Давай сейчас плюнем на все, а? Поведи меня куда-нибудь! — захныкала Кёко, как капризная девчонка.
— Ничего не получится, милая. У меня сегодня судебное заседание, — сказал Эбизава, поглаживая ее руку.
Сиоми, Ясиро и Мураока, завтракая в комнате для совещаний главного управления полиции Саппоро, тихо разговаривали. Они почти не спали, боясь пропустить момент, когда привезут задержанную Дзюнко Нисихару. Возбуждение было так сильно, что усталости почти не чувствовалось.
— Ерунда получается… — сказал Мураока, потягивая из щербатой деревянной пиалы мисосиру.[2]
— Что ты имеешь в виду?
— Да это письмо. На первый взгляд оно разрешает все вопросы. Казалось, еще день-два и выяснится, кто такой этот X. А на деле что? Стал понятен только трюк с замком. Все прочее в тумане. Почему Аканэ вдруг оставила у себя Оотагаки, почему так радовалась, почему этот крепкий на выпивку парень настолько опьянел от двух-трех бокальчиков виски и правда ли, что он полностью отключился?.. Ответа нет. А нам-то что делать? Ждать, пока выловят Нисихару и она даст показания? — Молчун Мураока неожиданно разразился длинной речью.
— Еще неизвестно, внесет ли Нисихара полную ясность в это дело, — возразил ему Сиоми. — Тем-то и отличается действительность от детективных романов или шахмат. В детективе мельчайшая деталь играет свою, отведенную ей автором, роль. И загадки загадываются для того, чтобы в конце разрешиться. И в шахматах так же, даже еще похитрее. Надо задействовать все фигуры. В противном случае либо задача неправильна, либо кто-то из партнеров промахнулся. А когда жизнь сталкивает нас с настоящим, не вымышленным преступлением, тут идет такой заворот, что сам черт не разберется. Вопросы повисают в воздухе. Почему Аканэ решила переспать с Оотагаки, чему она радовалась — пойди разберись. Психология… — Сиоми набрал полный рот каши и, пережевывая, добавил: — Впрочем, со временем мы узнаем все, до мельчайших подробностей.
— Это когда же?
— Когда умрем и встретимся с убиенной на том свете.
— Трепло паршивое! — Ясиро засмеялся и ткнул его кулаком в бок.
Начальник розыскного отделения старший инспектор Самура все время уговаривал себя не нервничать и сам отлично понимал: если уговаривает, значит, нервничает вовсю. Но он никак не мог с собой совладать. Сидевшая перед ним Миэ упрямо сомкнула губы, словно раковина створки. На вопросы она не то что не отвечала, но даже головой ни разу не кивнула.
Самура посмотрел на ручные часы — начало первого. Получается, что Миэ уже два часа играет с ним в молчанку. Опрос проходил в доме для служащих полиции губернаторства, в двух кварталах от городского управления полиции. Дом предназначался для полицейских, приезжающих из отдаленных районов острова, но порой — когда хотели скрыть сведения от прессы — там допрашивали свидетелей. Комната, используемая для этих целей, была оборудована в японском стиле. У Самуры, сидевшего по-японски на полу за низким столиком, немели ноги. Он несколько раз менял позу, но это мало помогало. Миэ за все время не шелохнулась.
Как только она вошла в комнату, Самура, не дав ей опомниться, сказал:
— В ночь убийства, с часу до двух, у вас нет алиби.
Миэ посмотрела на него с недоумением.
— Не смотрите на меня так. Чтобы внести ясность, я сейчас назову одно имя: Тацуо Китазава. Ваш любовник. Очень интересный мужчина. Понятно, почему вам захотелось отбить его у старшей сестры.
Самура любил огорошить, поднажать, расколоть. Так он называл свой метод допроса, утверждая, что он чрезвычайно эффективен, если позиция допрашиваемого шаткая.
Миэ молчала.
— Вчера вечером Китазава все нам рассказал. В ночь убийства вы были у него. Потом около часу куда-то отправились. Часа в два вернулись. А несколько позже рассказали ему нечто весьма странное… Да, да об этом он тоже сказал! Так что, я думаю, пора вам выложить правду.
Миэ подняла на него глаза:
— Даже любимый человек мне не поверил. А вы тем более не поверите. Я не хочу говорить.
— Не хотите — дело ваше… Только предупреждаю: вам же хуже. Вас будут подозревать.
— Ну и пусть… Мне все равно, что со мной будет.
«Плохо, очень плохо, — подумал Самура. — Может начаться истерика. Видно, он переборщил. Придется смягчить гон».
Но Миэ окончательно замолчала. Два часа прошли безрезультатно.
Самура соображал, что делать. Отпускать ее домой сегодня нельзя. Чего доброго, еще руки на себя наложит. Арестовать тоже нельзя. В ходе расследования — в результате горького опыта с Оотагаки — решили не производить арестов без достаточного основания. Надо постараться как-то вывести ее из этого состояния. До вечера еще есть время. А если не удастся, придется оставить ее тут ночевать. Как-нибудь извернуться, чтобы она сама этого захотела. И поместить в соседней комнате дежурного, чтобы предотвратить возможные самоубийство или побег.
— На минуточку, — сказал Мураока, тронув Ясиро за плечо, и вышел в коридор. Ясиро последовал за ним.
— Знаешь, — продолжил в коридоре Мураока, — в нескольких местах письма Нисихары не все ладно с почерком. Я от экспертов узнал.