– Черт!
– Все еще сердишься на меня, Ливи? – спрашивает доктор Штейнер невозмутимым тоном.
Спеша на поезд, подкидываю носком камешек.
– Не знаю. Может быть. – Это ложь. Я знаю, что не сержусь. Но это не значит, что когда разговор будет закончен, я не буду снова сердиться.
– Ты же никогда не таила ни на кого злобу… – А Кейси права: он читает мысли на расстоянии. – Как у тебя дела?
– Вчера пропустила занятия, – сдержанно сообщаю я и сухо добавляю: – Не похоже на мой супер-план, которому я вроде как следую на автопилоте, да?
– Хм… интересно.
– Ладно. – Закатываю глаза и признаюсь: – Не совсем так. Проспала. Не нарочно.
Он усмехается.
– Ну и как у тебя ощущения, раз уж так случилось?
Хмурю брови.
– Необычно. – Сутки назад я была в панике и забросала своего напарника по лабораторкам эсэмэсками. Он заверил меня не меньше пяти раз, что профессор не заметил моего отсутствия, а сам он одолжит мне конспект, и я успокоилась.
– То есть пропустить занятия – это еще не конец света? – Доктор Штейнер снова усмехается.
Улыбаюсь в трубку, сраженная его легким отношением к жизни.
– Пожалуй, еще не конец.
– Отлично, Ливи. Я рад, что ты пережила это чрезвычайное происшествие. А как твое первое дежурство в детской клинике? – Улавливаю перемену в его тоне. Я сразу узнаю ее. Он всегда так говорит, когда уже знает ответ на вопрос, но тем не менее спрашивает. – Ливи? Ты меня слушаешь?
– Все прошло отлично. Детки славные. Спасибо вам за содействие.
– Не за что, Ливи. Уверен, что опыт никогда не лишний.
– Даже если это не мое? – парирую я и слышу в своем голосе нотки горечи.
– Ливи, ничего подобного я не говорил. И ты знаешь это.
После паузы я признаюсь:
– Было тяжело. – Он молча ждет, пока я поясню. – Тяжелее, чем я думала.
Похоже, доктор Штейнер понимает меня без лишних слов.
– Да, Ливи. Это тяжело даже для таких закостеневших пожилых мужчин, как я. Я знал, что тебе будет особенно трудно, учитывая твой дар сопереживания.
– Но ведь со временем станет легче, да? То есть, – уточняю я и обхожу женщину, стоящую посреди тротуара с недоуменным видом, – потом мне не будет так… грустно каждый день, когда я буду там, да? Со временем я привыкну?
– Может и не привыкнешь, Ливи. Хотя будем надеяться, что да. Но если тебе не станет легче и ты решишь двигаться в другом направлении, найдешь иной способ помогать детям, это тоже хорошо. Если ты изменишь свое решение, ты никого не подведешь.
Думаю над его словами, покусывая губу. Я не собираюсь ничего менять, да и он не уговаривает меня все бросить. Я знаю это. Такое ощущение, словно бы он дает мне карт-бланш, если я так решу. Но я так не решу.
– А теперь скажи мне, как там поживают парни, которые за тобой охотятся?
Парни? Во множественном числе? Прищурив глаза, оглядываюсь.
– Вы что, следите за мной?
Жду секунд десять, пока он перестанет смеяться и можно будет продолжить разговор. Я знаю, о чем хочу его спросить, но сейчас во время разговора чувствую себя глупо. Надо ли задавать видному психотерапевту пустяковые вопросы? Настолько девчачьи? Слышу, как доктор Штейнер потягивает что-то, пока ждет, что я скажу.
– А как понять, нравишься ли ты парню? То есть по-настоящему нравишься. А не просто… – Щеки у меня краснеют. Сейчас начну давиться словами. – А не просто чисто внешне?
Следует продолжительная пауза.
– Как правило, это видно по его поступкам, а не по словам. Ну а если слова не подкрепляются делами, то пиши пропало.
Ты нужна мне навсегда.
Пустые слова. Ну вот, и доктор Штейнер все подтвердил. Не надо мне цепляться за сказанное в пьяном угаре, потому что это всего лишь слова. И за ними ничего, кроме играющих гормонов. От осознания этого факта у меня меркнет на душе. Но это хотя бы какой-то ответ, уж по всякому лучше неопределенности.
Надо держаться Коннора. По ощущениям, он правильный.
– Спасибо, доктор Штейнер.
– Ты имеешь в виду ирландского парня, с которым ты познакомилась?
– Нет… – вздыхаю я. – Я об Эштоне.
– А-а, Похититель джелло.
– Да. А он, оказывается, лучший друг Коннора и живет с ним в одном доме. – И у него то ли есть подружка, то ли ее нет, но эту часть я опускаю. И так все запутано.
– Ливи, ну ты и угодила в переделку.
В ответ могу только тяжко вздохнуть.
– А как бы ты отнеслась к тому, если бы этот Эштон проявлял к тебе интерес? Не только физический.
Открываю рот и понимаю, что ответ у меня один: «Не знаю». И я на самом деле не знаю. Потому что это не имеет значения. Коннор отличный парень, и с ним мне легко. Эштон далек от совершенства. Теперь-то я прекрасно понимаю, что подразумевают Шторм и Кейси, когда говорят «ходячий секс». Вот и Эштон такой. Это не парень навсегда. Вот Коннор – парень навсегда. Во всяком случае, мне так кажется. Пока что рано об этом судить.
– А ты хотя бы признаешься себе в том, что тебя тянет к Эштону?
Черт! Если отвечу честно, будет еще труднее это отрицать. Тогда это станет еще реальнее.
– Да, – неохотно соглашаюсь я. Да, меня тянет к лучшему другу моего типа дружка. Он даже снится мне в грязных снах.
– Хорошо. Рад, что ты с этим разобралась. Боялся, что ты еще долго будешь упрямиться.
Закатываю глаза. Ничто не утаить от всезнающего доктора.
– Знаешь, что бы я делал на твоем месте?
– Что? – Мне не терпится услышать ответ.
– Заплел бы волосы в косички.
Секунд пять не могу прийти в себя от изумления, а потом переспрашиваю:
– Что?!
– Влюбленные мальчики при виде косичек теряют волю.
Замечательно. Надо мной уже подшучивает мой психиатр. Мой психиатр. Подхожу к станции и, взглянув на часы, понимаю, что вот-вот появится моя электричка. Я еду в детскую больницу, и по дороге у меня будет время все обдумать. Покачав головой, говорю:
– Спасибо, что выслушали, доктор Штейнер.
Завершаю разговор и не могу понять, легче мне стало или еще тяжелее.
– А теперь сможешь нас различить? – Эрик стоит рядом с Дереком, который сегодня еще бледнее, и чешет свою бритую голову. Оба улыбаются от уха до уха.
Сжимаю губы, чтобы не улыбнуться, и хмурю брови. Смотрю то на одного, то на другого и чешу подбородок, словно теряюсь в догадках.
– Ты – Дерек? – спрашиваю я и показываю на Эрика.
– Ха-ха! – Эрик машет худенькими ручонками и прыгает. – Не угадала. Я – Эрик. Мы выиграли!
Откидываю голову и хлопаю себя по лбу.
– Никогда с вами двумя не разберусь!
– Мне сегодня побрили голову, – тараторит Эрик и скачет вокруг меня. – Теперь она такая гладкая. Попробуй.
Послушно провожу пальцами по еле заметной линии волос.
– Гладкая, – подтверждаю я.
Он морщит нос.
– Так странно. Но ведь волосы отрастут! У Дерека всегда отрастают.
У Дерека всегда отрастают. У меня екает сердце. Сколько же курсов лечения пережил этот бедный малыш?
– Конечно, отрастут, Эрик, – уверяю я с улыбкой. Иду к столу и сажусь. – Ну, чем хотите сегодня заняться?
Дерек молча садится неподалеку. По его движениям понимаю, что у него нет такой энергии, как у братишки, который, как мне сказала Конни, только на этой неделе начал курс лечения.
– Может, порисуем? – предлагает он.
– Отлично! А что ты хочешь нарисовать?
Глубоко задумавшись, он морщит лоб.
– Когда я вырасту, хочу стать полицейским. Они сильные и спасают людей. Получится это нарисовать?
Делаю глубокий вдох и улыбаюсь.
– Обязательно получится. Хорошая профессия.
Мальчики начинают рисовать, а я осматриваю комнату. Сегодня тут еще несколько детей, в том числе маленькая девочка. Она вся в розовом – пижамка розовая, тапочки из розового меха, розовый платочек на лысой головке. В руке у нее розовый плюшевый мишка. За ней ходит женщина-волонтер, а девочка перебирается от одной игрушки к другой, бросая на нас заинтересованные взгляды.
– Привет, Лола! – кричит Эрик и, наклонясь ко мне поближе, шепчет: – Ей почти четыре года. Она хорошая. Для девчонки.
– Ну, раз так, надо пригласить ее сесть с нами рядом, – говорю я, приподняв бровь, и жду.
Когда до Эрика доходит, что я предлагаю ему самому ее пригласить, его глаза округляются от удивления. Он смотрит на нее искоса и застенчиво улыбается.
А тем временем Дерек оборачивается и тихо спрашивает:
– Лола, хочешь с нами посидеть?
Эрик залезает на стул рядом со мной, подвигается поближе и зорко следит за Лолой, как она продвигается к незанятому стулу между ним и Дереком.
– Лола, потрогай мою голову, – предлагает он и выставляет свою бритую голову прямо у нее перед носом.
Она смеется и качает головой, складывает ручки на груди и отодвигается подальше.
Дерек не видит тут ничего смешного и хмуро смотрит на брата.
– Хватит уже приставать ко всем со своей головой.
– Почему?
– Потому что это глупо. – Дерек переводит глаза на Лолу и на глазах добреет: – Правда, Лола?
А та просто пожимает плечиками, переводит глаза с одного брата на другого и молчит.
Понимая, что Лола не желает гладить его голову, Эрик бросает эту затею и принимается рисовать танк. А его брат пододвигает к Лоле чистый лист, протягивает свою коробку карандашей и предлагает:
– Хочешь порисовать вместе со мной?
И тогда до меня доходит: Дерек влюблен в малышку Лолу. Делюсь своей догадкой с волонтером постарше, которая присматривает за Лолой. Она подмигивает и улыбается.
Почти час мальчики и Лола увлеченно рисуют, изведя в процессе целую стопку бумаги: тут и полицейский, и волк-оборотень, и аквалангист, и рок-звезда. А я не могу наглядеться, как Дерек ухаживает за Лолой: помогает ей правильно держать карандаш, рисует за нее то, что у нее не получается из-за возраста.
Смотрю на них, и на душе одновременно и тепло, и больно.