– На что?
– На звонок. – Он дотрагивается до кармана моих джинсов, куда я засунула телефон. – Слышишь?
Как только он произносит это, слышу характерный рингтон телефона Коннора.
– Угу. – Достаю телефон и вижу на экране широкую улыбку и зеленые глаза Коннора. Нажимаю кнопку «ответить». – Привет, Коннор.
– Привет, крошка. Бегу на лекцию, но хочу уточнить. Пойдешь со мной на гонку в следующую субботу?
– Да, буду там утром. А на дежурство поеду днем.
– Здорово, – говорит он с облегчением. – Моим родителям не терпится с тобой познакомиться.
В душе все переворачивается.
– Что? Ты им про меня рассказал? – «Не торопить события» не подразумевает знакомства с родителями.
– Конечно. Мне пора бежать. Потом поговорим. – Слышу щелчок и стою, глядя на Эштона, а он рассеянно пинает носком кроссовки упавшие на дорожку листья.
Поднимает на меня взгляд и, нахмурясь, спрашивает:
– Что?
Смотрю на телефон, потом снова на Эштона и говорю, словно проверяя его:
– Коннор хочет познакомить меня со своими родителями. – Я знаю, почему ему это говорю. Хочу понять, что он думает по этому поводу.
Эштон пожимает плечами и отводит взгляд на проходящую мимо блондинку.
– Эй! – резко говорю я. – Ничего, что я здесь стою?
Наклонив голову, Эштон вздыхает.
– Ирландка, что ты хочешь от меня услышать? – Глядит на меня и смиренно улыбается, пряча обиду: – Познакомься с родителями. Это разумно. – Молчит, поджав губы. – Вы же с Коннором пара. – Слышу непроизнесенные слова, словно он их кричит во весь голос: «А мы с тобой нет».
– А если бы я не была с ним? Для тебя это имеет значение? – Использую его же тактику, которую он не раз применял ко мне. Теперь его черед.
Эштон закидывает руки за голову. Закрывает глаза и поднимает голову навстречу ясному осеннему небу. А я жду, молча, слежу за ним, словно хочу запомнить все до мельчайшей черточки и с трудом сдерживаюсь – так и тянет протянуть руку, коснуться его груди и еще раз пережить с ним момент близости.
Он опускает руки и смотрит на меня, напряженно сжав челюсти.
– Ирландка, я не могу дать тебе то, что ты от меня хочешь. – Еще раз тяжело вздыхает и говорит: – Как думаешь, ты дойдешь без моей помощи?
В горле у меня поднимается комок. Прикусываю губу и опускаю глаза, уставившись на свои ботинки.
– Конечно. Спасибо, Эштон.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но сдерживается. Вижу, как он еле заметно качает головой, словно сам себя о чем-то предупреждает.
– Еще увидимся. – Поворачивается и уходит.
Глава шестнадцатая. Посредственность
C с минусом. Моргаю несколько раз, подношу лист поближе к глазам – может, у меня галлюцинация?
Нет. Это не галлюцинация – жирное красное С с минусом по химии красуется на своем месте.
Моя первая оценка за проверочную работу в середине первого семестра в колледже – такая посредственная. У меня никогда еще не было ничего, кроме А[6].
Никогда.
На меня накатывает тошнота, я сглатываю слюну, в ушах шумит, сердце стучит все быстрее. Наверное, Принстон не для меня. Понимаю: занималась я не слишком усердно, и мысли заняты отнюдь не учебой. Папа был прав. Мальчики высасывают мозги у сообразительных девочек. Другого объяснения нет. Или я пропила все свои мозги. И теперь могу только глупо хихикать и гожусь исключительно для того, чтобы меня тискали в кровати – или в машине.
Выскакиваю из аудитории, и ноги сами выносят меня на прохладный мелкий дождичек. Боль в щиколотке заставляет меня замедлить ход. Если не буду осторожной, снова растяну связки.
Звонит телефон. Коннор всегда звонит мне после окончания занятий. Придется ответить, хотя и не хочется.
– Привет, крошка. Что случилось?
– Завалила итоговую работу по химии! – Пытаюсь сдержать слезы. Не хочу реветь на глазах у всех.
– Правда? Не может быть! – Судя по тону, Коннор мне не верит.
– Ну… почти завалила! – бормочу я, давясь слезами.
– Ливи, успокойся, – говорит он ровным голосом. – Скажи мне, что случилось.
Делаю несколько вдохов и шепчу:
– Я получила С с минусом.
Коннор с облегчением вздыхает.
– Ты меня напугала, Ливи! Не парься! На первом курсе у меня тоже бывали посредственные оценки. Ничего страшного.
Скриплю зубами. Нет, это страшно! Хочется кричать. Это моя первая плохая оценка. За всю жизнь. И это один из моих самых любимых предметов! Судя по боли в груди, подозреваю, что у меня сердечный приступ, хотя мне только восемнадцать.
– Ливи, в другой раз у тебя все получится. Ты же у меня умница.
Прикусив губу, соплю в трубку и киваю.
– Спасибо.
– Тебе получше?
Нет.
– Да. Спасибо, Коннор.
– Ну, вот и хорошо.
Раздается шум, и я слышу, как Коннор говорит кому-то:
– Тебя подвезти? Давай… – Потом он говорит мне: – Ливи, мне пора. У нас сегодня внеочередная тренировка. Всем опоздавшим тренер пригрозил устроить пятнадцатикилометровую пробежку под дождиком.
– Ясно.
– Потом поговорим, Ливи. – Разговор окончен.
Лучше мне не стало. Ничуть. На самом деле мне еще хуже.
Бреду в общежитие с опущенной головой, борясь со слезами, в горле стоит комок. Коннор так верит в меня – как и все остальные. Неужели он не понимает, что для меня эта оценка так много значит? А что, если это все, на что я способна? Что, если это начало конца?
Прихожу к себе зареванная: мне уже все равно, как я выгляжу в глазах окружающих. Знаю, что могу позвонить доктору Штейнеру, но ведь он опять заведет песню о моих родителях, а сегодня я не в состоянии выслушивать его теорию про жизнь на автопилоте. Надо бы позвонить Кейси, но… я не могу. После всего, что она сделала, чтобы я сюда попала, не имею права ее так разочаровывать.
Итак, у меня остается единственное спасение – запас шоколадного мороженого в морозилке, пополненный накануне хозяйственной Риган. Достаю терапевтическое мороженое из морозилки, переодеваюсь в пижаму, завязываю волосы в хвост и заползаю под покрывало. Вечеринки-поминки начинаются. Лежу и смотрю на белеющий на полу листок с работой. Может, стоит его поджечь? Нет, это перебор. К тому же, говорят, здесь сверхчувствительные противопожарные датчики.
Съем эту упаковку, примусь за другие две. Налопаюсь мороженого до смерти. За пять минут уговариваю половину банки – Риган меня точно прибьет – и тут раздается стук в дверь.
Делаю вид, что меня нет. Тот, с кем бы я хотела поговорить, на тренировке. Чуть не ору «Уходите!», но соображаю, что таким образом выдам себя. Сижу тихо и облизываю ложку. А в дверь все стучат. И уходить не собираются. Не иначе доктор Штейнер явился лично: он же обещал, а он свое слово держит.
Со стоном слезаю и тащусь к двери с ложкой во рту и пластиковой коробкой в руке.
Открываю дверь – и вижу Эштона.
Разеваю рот – и ложка падает. У Эштона отменная реакция – он успевает схватить ее на лету.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я, глядя на его спортивный костюм. У него же сейчас тренировка.
Он обходит меня, заходит в комнату и шепчет, с многозначительным видом кивнув на мороженое:
– Пришел помешать тебе заедать стресс.
Закрываю дверь.
– Но ведь у тебя сейчас тренировка?
– Да. А ты чем тут занимаешься?
Бреду к кровати и бормочу:
– Объедаюсь мороженым в пижаме на кровати. В темноте. Ясно?
Эштон подходит к столику, включает ночник, и в комнате сразу становится уютнее.
– Коннор сказал, ты переживаешь из-за оценки?
Его слова возвращают меня к реальности, и у меня начинает дрожать нижняя губа. Не могу заставить себя произнести это вслух и молча киваю на листок на полу. Оценка скажет все лучше любых слов.
Он наклоняется поднять листок – и у меня перехватывает дыхание. Не могу оторвать глаз от его задницы. И мне плевать, даже если он поймает меня на месте преступления. Пусть я буду не только неудачницей, но и извращенкой.
– Ни хрена себе, Ирландка. А я-то думал, ты у нас гений.
Это была последняя капля. Слезы льются рекой, и остановить их выше моих сил.
– Ирландка, ты что! Я же пошутил! Господи! – Засунув листок под локоть, он берет мое лицо в свои ладони и большими пальцами нежно смахивает слезы. – Ну, ты и плакса!
– Тебе лучше уйти, – говорю я между всхлипами, понимая: сейчас окончательно разревусь, лицо распухнет, и пусть меня лучше похоронят заживо, чем Эштон увидит меня в таком виде.
– Ну, хватит уже! – Он берет меня за плечи. – Уходить я не собираюсь, не для того я пропустил тренировку. Опля! – Берет мороженое у меня из рук и ставит на столик. Кладет руки мне на талию и одним движением поднимает на мою койку. – Устраивайся поудобнее, – говорит он, берет мороженое и лезет по лесенке.
– Боюсь, нас двоих она не выдержит, – бормочу я между всхлипами, а он ложится рядом, прижимая меня к стене.
– Ты себе представить не можешь, что этой конструкции приходилось выдерживать. – Он лукаво улыбается, и я не решаюсь уточнять детали. Молча смотрю, как он натягивает покрывало на нас обоих, подминает под себя подушки, а потом просовывает мне под голову руку – и вот я уже лежу рядом с ним, уткнувшись лицом ему в грудь.
Эштон не говорит ни слова. Просто лежит молча, а его пальцы не спеша рисуют круги у меня на спине, давая возможность успокоиться. Закрываю глаза, слушаю биение его сердца – медленное, ровное – и мне становится легче.
– У меня еще никогда не было С с минусом. Я же отличница.
– Ни разу?
– Ни разу. Ни одной.
– Твоя сестра права. Слишком уж ты правильная. – От этих слов я напрягаюсь. – Ирландка, я шучу. – Он вздыхает. – Знаю, ты мне не поверишь, но тебе не надо быть совершенством. Люди не бывают совершенными.
– А я и не пытаюсь. Просто хочу отличаться, хочу быть… самой собой, – чуть слышно шепчу я.
– Что?
Вздыхаю.
– Да так, ничего. Просто… – Мой отец так говорил. – Что, если на этом все не закончится? Что, если я все время буду получать плохие отметки? Что, если не смогу поступить в медицинский? Что я тогда буду делать? Кем я стану? – Меня снова охватывает страх.