– Все равно это будешь ты. И поверь мне, ты всегда будешь собой. Расслабься.
– Не могу. – Утыкаюсь лицом ему в грудь. – А ты когда-нибудь заваливал тест или экзамен?
– Нет, но ведь я очень умный, не забыла? – Он притягивает меня к себе, давая понять, что просто поддразнивает меня. – У меня было несколько С. И даже D один раз. Психология – наука мутная. – Эштон зачерпывает полную ложку полурастаявшего мороженого и отправляет в рот. – А какие результаты по другим предметам? Уже сообщили?
Вместо ответа молча качаю головой.
– А какие у тебя ощущения?
– До сегодняшнего дня я не волновалась. А теперь… – Рука сама тянется и обнимает его за плечо, чтобы прижаться ближе и насладиться чувством защищенности, хотя бы временным. – Ужас. Если я так плохо справилась с проверочной работой по любимому предмету, то по английской литературе точно завалила.
– Понятно… – Отправляет в рот еще одну ложку. – А как ты готовилась? Ты вообще занималась?
– Конечно, занималась, – выпаливаю я.
– Спокойно. – Слышу, как он глотает. – Может ты… отвлекалась?
Закрываю глаза и шепчу:
– Да.
После долгой паузы он спрашивает:
– На что?
Хороший вопрос. На тебя. Не могу же я это сказать. Эштон не виноват в том, что мои гормоны взбунтовались и взяли верх над разумом.
– На многое. – Моя рука машинально опускается ему на грудь – туда, где под татуировкой прячется шрам.
Чувствую, как у меня под щекой напряглись его мышцы.
– Я же говорил, я хочу, чтобы ты забыла об этом.
Довольно долго я слышу только биение его сердца, а мои пальцы осторожно скользят по этому месту, запоминая шрам. И я почти что засыпаю.
– Отец Даны – важный клиент моего отца, и если она счастлива, то и ее отец счастлив. – Услышав это имя, я на миг замираю от чувства вины, и моя рука тоже. Но я снова заставляю ее двигаться и стараюсь успокоить дыхание. – А если отец Даны счастлив, то счастлив и он. А если он счастлив… – Эштон говорит так, как будто это все объясняет. А я понимаю лишь одно: этот человек, его отец, издевался над сыном, когда тот был маленьким, и до сих пор управляет жизнью взрослого человека.
Стараясь двигать рукой медленно, спрашиваю шепотом:
– Значит, ты по-прежнему с ней… но не по своей воле.
– Для делового соглашения Дана – идеальный вариант. Она милая и красивая. И живет далеко отсюда.
Эштон не будет бунтовать. Я чувствую это. Он принял условия.
– А Дана знает, что это деловое соглашение?
Эштон насмешливо хмыкает.
– Она думает, что мы поженимся. А если… – Он замолкает, сжав зубы. Думаю, что я знаю, что он хотел сказать. Если отец захочет, чтобы Эштон женился… Меня пробивает дрожь – от затылка по позвоночнику, вдоль ребер, – в горле встает ком, и всю меня заполняет страх. Господи, что еще он уготовил своему сыну?
Мое тело инстинктивно прижимается к нему. Отклоняю голову и целую его в грудь, выражая свое сочувствие. Или, скорее, свое облегчение? Оказывается, я не разрушаю чужую жизнь, потому что все это притворство.
– А ты сможешь выйти из-под его контроля?
– Со временем смогу. Но на это могут уйти месяцы, а то и годы. Кто знает? Впрочем, я жил вполне себе прекрасно. – Он выдерживает эффектную паузу. – Пока в один прекрасный вечер самая красивая девушка на этой планете не заехала мне кулаком в челюсть.
Не выдерживаю и хихикаю.
– Сам напросился, Похититель джелло.
Эштон смеется, и по моему телу проходит сладкая дрожь.
– Ирландка, еще ни одна девушка не дрожала вот так у меня в объятиях, будучи полностью одетой.
– Заткнись и дай мне мороженое. – Я приподнимаюсь и хочу взять у него ложку, но рука у него слишком длинная, и мне не дотянуться.
– Думаю, ты уже нанесла себе достаточно вреда за один вечер.
– Это мне решать. Так почему ты здесь, а не на тренировке?
– Потому что знал, что здесь меня ждет горячая штучка с обалденными формами и лицом, измазанным шоколадным мороженым.
Замираю от ужаса. Опускаю глаза и понимаю: моя поношенная белая пижама не может скрыть того, что я без лифчика. А мое лицо? Если судить по футболке Эштона, он говорит чистую правду.
– Сильно испачкалась?
– Ну, как тебе сказать… Знаешь, как клоуны накладывают грим?
Боже праведный! Толкаю его ладонью в солнечное сплетение и пытаюсь подняться.
Он держит меня за плечи.
– Куда ты собралась?
– Хочу умыться!
Эштон в один миг легко укладывает меня на лопатки, придавив своим весом и удерживая за запястья.
– Позволь, я тебе помогу. – Он наклоняется и кончиком языка неспешно водит вокруг моего рта, сначала сверху, потом слева направо, а потом снизу, слева направо, аккуратно слизывая шоколадное мороженое.
Если есть такое явление как девственница-шлюха, то это мой случай.
Как я опять довела до такого? Закрываю глаза и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не захихикать и не закричать во все горло. Этим утром я проснулась и, как и всегда, после последней нашей с ним встречи, сказала себе: перестань думать об Эштоне и держись выбранного курса. Оставайся с Коннором, который не торопит события.
Тогда каким образом я лежу в постели, тяжело дыша, а Эштон слизывает с моего лица шоколадное мороженое, и я мечтаю о том, чтобы повторить нашу ночь в машине? Я ни слова не сказала, чтобы остановить его, а ведь могла. Могла остановить его. Могла назвать его озабоченным придурком. Могла сказать, что из-за него чувствую себя шлюхой.
Но я ничего не сказала, потому что не хочу, чтобы он останавливался.
Эштон чуть отстраняется, и я слышу свой тихий недовольный стон.
– Ну вот, уже лучше, – шепчет он, прерывисто дыша. Снова наклоняется и проводит языком по верхней губе, слева направо, потом по нижней, слева направо. Не могу сдержаться и приоткрываю губы, а язык сам проскальзывает к нему в рот.
Тогда Эштон отстраняется и смотрит на меня своими печальными глазами.
Думаю, я знаю, в чем дело, но хочу услышать это от него, и спрашиваю:
– Зачем ты пришел? Только честно.
Он вздыхает.
– Не мог не прийти, зная, как ты расстроилась. Но… – Он прикрывает глаза и опускает голову. – Ирландка, я не могу играть с тобой в эту игру. Я сделаю тебе больно.
Приподнимаю его голову за подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза, и ладонь колет щетина.
Мне все равно. Пусть меня гложет чувство вины и в голове полный сумбур. Вижу по его глазам, что в нем идет мучительная борьба. Мне все равно. Хочу забыть свое вечное чувство неуверенности, а его заставить забыть темные чуланы, клейкую ленту, ремень и безмолвную тюрьму.
Мне все равно. Я обхватываю его за шею и притягиваю к себе, целую, а потом провожу языком по его нижней губе. У Эштона перехватывает дыхание, мышцы под моими пальцами напрягаются, а рука сжимает подушку: он борется со своим желанием.
А я не хочу, чтобы он боролся. Я отчаянно хочу снова увидеть его слабым. Хочу снова чувствовать его близость. Хочу доставить радость ему. Хочу доставить радость себе. Хочу… ни о чем не думать.
Вот что я всегда чувствую, когда Эштон со мной рядом.
Пусть все будет, как будет.
Вот почему я смотрю на него не мигая и тихо говорю:
– Помоги мне на время забыть обо всем.
И он перестает с собой бороться.
Он обрушивается на мой рот со всей страстью. Отвечаю ему так, словно без воздуха в его легких я погибну. Часть меня боится. Я чувствую это в глубине души. Не знаю, к чему это приведет, и не знаю, готова ли я ко всему этому.
Но вряд ли я остановлюсь.
Такое ощущение, будто Эштон читает мои мысли. Он отстраняется, смотрит на меня и шепчет:
– Мы не будем… Ирландка, сегодня я не зайду слишком далеко. И вообще не зайду далеко, пока я. не свободен.
Отмечаю про себя, что он не говорит такие привычные для него слова, как «трахаться» или «перепихнуться». Сегодня рядом со мной другой Эштон. Тот, который скрывается от всех остальных.
Закрываю глаза, он целует меня в горло, а я удивляюсь, какие у него губы – одновременно нежные и страстные. Когда он опускается к ключице, грудь у меня вздымается. Эштон задирает мою пижаму и без труда стаскивает ее через голову. Швыряет на пол, приподнимается и смотрит на мою голую грудь так, что в каждой ее клеточке покалывает от возбуждения.
– В то утро я проснулся здесь… – Он ловит мой взгляд и снова на меня опускается. – Я был готов встать на колени и умолять тебя показать мне ее. – Он берет в ладонь и ласкает сначала одну грудь, потом другую, словно хочет запомнить их форму и размер, и из меня вырывается стон. Большим пальцем поглаживает затвердевший сосок, и меня захлестывает волной желания. Когда Эштон начинает ласкать грудь языком, я с трудом сдерживаю крик. Не в силах совладать с эмоциями, обвиваю его за шею руками и притягиваю к себе, а когда он прикусывает сосок зубами, вскрикиваю от наслаждения.
Я заметила: когда издаю подобные звуки, даже непроизвольно, Эштон реагирует. На этот раз он отрывается от меня и снимает с себя футболку. Сбрасывает ее, и тут же его рука начинает ловко стаскивать с меня пижамные штаны вместе с трусиками. Через пару секунд я абсолютно голая, а он снова ласкает губами мой сосок.
Снова обнимаю его голову и откидываюсь на подушку, наслаждаясь ощущением жаркой кожи рядом с моей и затвердевшей плоти у моего бедра. Мне хочется протянуть руку и обхватить ее ладонью, но для этого придется двигаться, а мне так приятно и комфортно сейчас. Поэтому лежу и представляю себе, что бы я почувствовала, если бы Эштон вошел в меня. От одной только мысли мои бедра расслабляются и напрягаются одновременно, и внутри меня начинает скапливаться влага.
Именно в этот момент рука Эштона проникает в меня.
– Ирландка, горячая штучка… – бормочет он, и я еще крепче прижимаю к себе его голову, а моя голова мечется по подушке, я издаю стон за стоном и в душе благодарю своего препода по химии за плохую отметку.
– Так не пойдет… – Эштон резко отрывается от меня и слезает с кровати.