На лице у Коннора появляется нечто вроде жалости.
– Ливи, ты думаешь, ты его понимаешь? Ты думаешь, ты его знаешь?
Проглатываю ком в горле и стараюсь говорить спокойно:
– Я не думаю. Я знаю.
– А знаешь, сколько женщин было у него в этой комнате? В этой самой кровати? – И для большего эффекта он указывает на кровать рукой. Поднимаю голову, стараюсь быть сильной. Не хочу ничего знать. Это не имеет значения. Теперь он со мной. – Надеюсь, ты хотя бы воспользовалась презервативами.
Презервативы.
Совсем забыла. Все случилось так внезапно.
Я бледнею, и ответ очевиден.
Коннор опускает взгляд и с огорченным видом качает головой.
– Ах, Ливи! Признаться, я думал, хотя бы на это у тебя ума хватит.
Эштон не проронил ни слова. Ни слова в защиту себя или нас. Просто стоит и смотрит на весь этот ужас печальными, покорными глазами.
Так мы и стоим напротив друг друга уродливым треугольником, обстановка накалена и пропитана ядом, ложь клубится зримым облаком, а наша с Эштоном правда превращается в ничто.
Именно в этот момент нас застает Дана.
– Что происходит?
На миг лицо Эштона искажает неподдельный страх, потом он берет себя в руки, но лицо заметно бледнеет.
– А как ты тут оказалась? – спрашивает он.
– Вот, решила сделать тебе сюрприз, – говорит она и заходит в комнату так осторожно, как будто пол заминирован.
Коннор складывает руки на груди.
– Ливи, может, теперь расскажешь все ей? Давай… скажи ей, что ты только что сказала мне. – Коннор смотрит на меня. Эштон на меня смотрит. А потом и красивая, милая Дана, расширив глаза от недоумения и страха, смотрит на меня, подходит к Эштону и берет его за руку.
Замечаю, как что-то сверкнуло.
Кольцо с бриллиантом на левой руке у Даны. На безымянном пальце.
В горле застревает стон.
Когда он сделал ей предложение?
Эштон понимает, что я увидела кольцо: он закрывает глаза и начинает рассеянно теребить кожаный браслет на запястье.
Он опять у него на руке.
Эштон снова надел свои кандалы. Значит, он отказался от свободы, которую я вчера ему подарила.
Судя по мрачному лицу Коннора, он тоже заметил кольцо и теперь полностью осознает глубину предательства.
– Скажи ей, Ливи. Скажи, что происходит между тобой и ее будущим мужем, раз уж ты так хорошо его знаешь.
Говорить мне ничего не приходится. Дана бледнеет. Вижу, как она смотрит на меня, оглядывает всю с головы до ног, потом оборачивается и смотрит на постель, потом снова на меня. Чуть ли не отшатнувшись от руки Эштона, отступает на неверных ногах на три шага.
– Эш? – Голос у нее дрожит, и она пытается заглянуть ему в глаза.
Опустив голову, он шепчет еле слышно:
– Я совершил ошибку. Позволь мне все объяснить.
Разрыдавшись, она поворачивается и выбегает из комнаты. Эштон не колеблется ни секунды: устремляется за ней, и из коридора доносится ее крик.
Он предал меня. Предал нас. Предал все, что между нами было. Ошибка.
Коннор говорит тихо, но его слова оглушают меня. Он говорит мягко, но они меня ранят. Он говорит честно, но слова его далеки от истины.
– Сегодня ты помогла разбить два сердца. Можешь собой гордиться. Прощай, Ливи. – Он выходит и захлопывает за собой дверь.
Понимаю лишь одно: больше мне здесь делать нечего. Ни в этом доме, ни в этом университете. Ни в этой жизни, потому что эта жизнь не моя.
Мне надо все бросить.
Поэтому я ухожу.
Ухожу от голосов, от криков, от разочарования.
Ухожу от своих заблуждений, ошибок, сожалений.
Ухожу от всего, чего от меня ждут, и от всего, что мне чуждо.
Потому что все это ложь.
Глава восемнадцатая. Бегство
Вхожу в дом и слышу смех Кеиси. Все сидят за столом. Сестра устроилась на коленях у Трента и теребит его волосы, а Дэн методично поглаживает Шторм по животику – чтобы малыш шевельнулся. Роды через два месяца, а Шторм все такая же красотка.
– Ливи? – В светло-голубых глазах Кейси одновременно удивление и тревога. – А я думала, ты приедешь только на каникулы.
– Я тоже так думала, – бормочу я. – Просто кое-что изменилось.
– Заметно. – Кейси выразительно смотрит на мой наряд. Я даже не зашла в общежитие переодеться. Прыгнула в такси, доехала до Ньюарка и купила билет на ближайший рейс до Майами. Прошло десять часов – и вот я дома.
Дома.
Начнем с того, что не надо было мне отсюда уезжать.
Все молчат, но когда я поворачиваюсь и иду в кладовку, спиной чувствую их взгляды. Достаю с верхней полки бутылку текилы – так называемый неприкосновенный запас Шторм. Для чрезвычайных обстоятельств.
– Ты была права, Кейси. – Достаю из буфета два стакана. – Ты, как всегда, была права.
– А я соскучилась по крику чаек, – шепчу я.
– Правда? Значит, ты на самом деле в заднице.
Хмыкнув, машу рукой в сторону Кейси, чуть не задев ее щеку. Вчера вечером, прихватив с собой бутылку текилы и два стакана, я вышла на веранду. Кейси молча пошла за мной и придвинула шезлонг вплотную к моему. Так же молча начала разливать текилу.
А я начала изливать душу.
Я рассказала сестре все.
Не пропустила ни одной детали, вплоть до интимных, позабыв о смущении. Как только правда начала выходить наружу, остановить этот безудержный водопад стало невозможно. Конечно же, алкоголь помог мне развязать язык, но еще больше – то, что сестра рядом. Кейси просто слушала. Держала меня за руку и сжимала ладонь. Она не осуждала меня, не возмущалась, не вздыхала, не бросала на меня разочарованных взглядов и не вынуждала меня смущаться. Правда, она отругала меня за то, что я не воспользовалась презервативом, но тут же призналась, что не вправе бросить в меня камень.
Сестра плакала вместе со мной.
В какой-то момент появился Трент и набросил на нас плед. И молча удалился, оставив нас наедине со спиртным и слезами. А когда на горизонте забрезжил рассвет, я, обессилев от переживаний и высказав все секреты, провалилась в сон.
– Покажи мне еще разок фотографию, – тихо просит Кейси.
Достаю из сумки снимок, в очередной раз радуясь, что он оказался со мной, когда я сбежала из Принстона.
– Какие они здесь молодые… – шепчет сестра, проводя пальцем по изображению, точно так, как и я. Улыбаюсь своим мыслям. Еще три года назад Кейси даже смотреть не хотела на фотографию родителей.
Она возвращает мне снимок и шепчет, кивая головой:
– Ливи, еще одно доказательство, что ты ему небезразлична. Даже если он попал под паровоз жизни.
Закрываю глаза и вздыхаю.
– Кейси, я не знаю, как мне быть. Я не могу вернуться. Ведь он… он обручен. Или был обручен. – Интересно, может, уже нет? Мне пришла эсэмэска от Риган, что-то вроде «ты куда на хрен пропала?». Узнав, что я в Майами, она прислала мне еще несколько сообщений, но ничего нового для меня в них не было. Или она не хотела ставить меня в известность, просто поведала, что целый день отсиживается в комнате Гранта, потому что вокруг шум и гам.
В результате я еще больше беспокоюсь об Эштоне. А что, если он разорвал помолвку? Как отреагирует на это его отец? Что еще он обрушит на голову сына?
– А он на самом деле попал под паровоз жизни, – повторяет Кейси. – У него сейчас такая ситуация, справиться с которой он не в силах. Он не может строить свою жизнь дальше с тобой или кем бы то ни было еще.
От одной этой мысли у меня начинает болеть в груди. Сестра права. Что бы ни было между нами, я должна поставить точку. Как бы мне ни хотелось продолжить борьбу и быть с ним рядом, пока он сражается со своими демонами, я не имею права так делать. Так нельзя.
Это несправедливо по отношению к Коннору и Дане с ее… с ее обручальным кольцом. Чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. То, что случилось с нами – любовь это или нет, – превратило меня в эгоистичное неразумное создание, которое хватает все, что захочет, хотя это ранит других. Да еще убеждает себя, что поступает правильно: ведь мужчина, которого она выбрала, к ней неравнодушен.
И запросто может снова попасть в эту же западню, потому что по ощущениям это было правильно, хотя на самом деле совсем неправильно.
– А зачем тебе возвращаться?
Приоткрываю глаз, чтобы взглянуть на сестру, и тут же жмурюсь от ослепительного солнца.
– Что? Просто взять и все бросить?
Она пожимает плечами.
– Я бы не назвала это «взять и все бросить». Скорее, жить, руководствуясь методом проб и ошибок. Просто сделай передышку. Может, если ты на время оставишь учебу и Эштона, ты увидишь ситуацию в истинном свете. А может, уже видишь, только надо дождаться, пока уляжется пыль.
– Да. Может, и так. – Закрываю глаза и наслаждаюсь моментом. Какое счастье, что я дома!
– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался? – спрашивает папа и убирает с моего лба спутанные волосы.
Вместо ответа чихаю, и у меня вырывается стон.
Отец вздыха, ет и говорит:
– Решено. Остаюсь дома.
– Нет, папа. – Качаю головой, хотя больше всего мне хочется, чтобы он сейчас был со мной рядом. – Тебе надо ехать. Если останешься, то только заразишься, а сегодня у Кейси важная игра. Если ты ее пропустишь, она расстроится. – Да какое там, расстроится. Она будет убита, если отец пропустит эту игру. – А я… – Я снова сильно чихаю.
Отец дает мне бумажный носовой платок и морщится.
– Ладно, не стану тебя обманывать, детка Меня от тебя сейчас просто тошнит.
То, как он произносит «детка» – с сильным ирландским акцентом, – заставляет меня хихикнуть.
– Не волнуйся, папа. Последнее время меня тоже от себя тошнит, – говорю я и снова оглушительно чихаю.
Отец усмехается и гладит меня по коленке.
– Это я просто дразнюсь. Для меня ты всегда будешь моим прекрасным ангелочком, с соплями или без.