– Может, оно и готово, – стиснув зубы, отвечаю, – но Я прошу подождать ещё немного.
И от того, как я произношу эти слова, Кит останавливается.
– У меня всё болит внизу, – вру безбожно, глядя чётко перед собой; игнорируя все позывы своего тела и прикладывая все силы, чтобы освободиться от этого чёртового наваждения: от мысли о том, что нам двоим будет хорошо… – Пожалуйста, подожди до завтрашнего вечера.
Кит некоторое время лежит неподвижно, а затем откидывается на спину и проводит рукой по лицу – словно пытаясь сбросить с себя пелену возбуждения…
А может, того же наваждения, что и у меня…
– Fuck, – только и произносит он, а затем бросает на меня быстрый взгляд, – прости, у меня давно не было девственниц.
Облегчение.
Я чувствую облегчение!
Кажется, брюнет не такой засранец, каким я привыкла его считать…
И, кажется, сегодня не произойдёт ничего из того, что могло бы покачнуть мой внутренний мир. Я слишком чётко ощущаю, что Кит способен его покачнуть… как и мою уверенность в том, что мне нужна свобода.
Но через два-три дня он уедет из России, а мне придётся вернуться в мир Воронцова, где моя жизнь перестанет иметь ценность, зато центром вселенной для меня будут указы Вячеслава Игоревича.
Ни за что.
Такая жизнь хуже смерти. Я не такая сильная, как Геля. И не смогу так долго протянуть под колпаком своего новоприобретенного папаши…
– Спасибо… за понимание, – выдавливаю из себя и на этот раз свободно поднимаюсь.
Нахожу рукой полотенце, которое с меня беспардонно стащили ещё вчера ночью, обматываюсь и поднимаюсь на ноги. Иду к окну, раздвигаю шторы.
Комната тут же наполняется светом.
– Как насчёт кофе? – оборачиваюсь на брюнета.
Тот смотрит на меня, перевернувшись на живот.
– Да. Было бы неплохо.
Знакомый ответ. Кажется, вчера с этой фразы начиналась потеря моей девственности. А точнее – эта фраза стала отправной точкой событий, приведших меня к тем самым последствиям…
– Я приготовлю. Только какую-нибудь одежду найду, – сама не знаю, зачем ставлю его в известность, и тем не менее, слова уже сказаны.
Кит, в свою очередь, воспринимает мой режим «предупреждаю обо всём» вполне спокойно… Он кивает и сам начинает подниматься.
Поспешно выхожу из комнаты, прекрасно помня о том, что брюнет спал без нижнего белья. Смотреть на него, обнаженного, неловко.
Ладно, вру сама себе. Не неловко. Но я слишком большая трусиха, чтобы признаться, что на самом деле вызывает во мне вид его обнаженного тела.
Быстро пересекаю коридор, вбегаю в свою спальню и за пять минут привожу себя в порядок – благо, здесь есть ещё одна ванная.
Затем иду на кухню. Собранная, готовая ко всем проверкам и одетая в самую несексуальную из всей имеющейся одежды.
Кит встречает меня у холодильника. Он мудро разделил обязанности, и сейчас занимается нашим завтраком. Точнее – обедом. На дворе уже первый час дня.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю негромко, желая заполнить неестественную тишину в помещении.
Кит хмурится, глядя на меня, а я напоминаю ему о вчерашнем:
– Твоё сотрясение.
– А, это. Не волнуйся: на мне всё заживает, как на собаке, – спокойно отвечает он, нарезая карбонад.
Поднимаю брови, но ничего не говорю. Сотрясение – это серьёзно. Нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью.
А потом я замираю, осознав другую истину: он ответил мне. Без подколов, без презрительных интонаций, без проверок на вшивость и без сексуального подтекста. Более того, он сказал мне – не волноваться.
Что это за новый Кит, который умеет просто общаться?!
– Я и не волнуюсь, просто поинтересовалась, – пожимаю плечом, отмахиваясь от мыслей о его «нормальности».
– Из вежливости? – усмехаясь, произносит брюнет, а затем основательно осматривает мой внешний вид.
– Вроде того, – натягиваю на лицо кривую улыбку.
Что ещё за допрос?..
И, что самое главное, что это за выражение на его лице? Будто он знает обо мне больше, чем я сама.
Некоторое время мы занимаемся каждый своим делом, а затем садимся за стол, и начинается то, чего я внутренне опасалась.
Настоящий допрос.
– Как давно вы знакомы с Гелей? – отпивая кофе из кружки с надписью «Daddy», спрашивает Кит.
– Со школы. Мы и в институте вместе учились, – ровно отвечаю я.
Правду произносить просто.
– Как так получилось, что ты не знала о том, кем являлся её отец? – задает вполне логичный вопрос брюнет.
– Я никогда особо этим не интересовалась. Да и вообще… это не очень прилично, – также честно отвечаю, – но я догадывалась, что он – не простой человек… и что связан с криминалом.
– Это тебя, так полагаю, не отпугнуло, – Кит прищуривает глаза.
– Я дружила с его дочерью, а не с ним. Да и как его род деятельности мог на меня повлиять?.. – произношу это, и тут же понимаю, как глубоко заблуждалась на этот счёт; а потому быстро исправляюсь, – Побег Гели и вмешательство Воронцова в мою жизнь стали для меня такой неожиданностью, что даже описать сложно – я долго не могла поверить, что всё это всерьёз, и теперь мне придётся притворяться кем-то другим по чужому приказу.
– Притворялась ты, мягко скажем, не очень хорошо, – усмехнувшись, отвешивает мне словесный подзатыльник Кит.
– С тобой и притворяться не надо было, – тут же огрызаюсь я, – ты же веришь только своему дурацкому досье!
Молчание, последовавшее после моих слов, меня напрягло. Кажется, я ещё не в том положении, когда можно перестать следить за своей речью…
– Прости…те, – выдавливаю из себя, сжимаясь под тяжелым взглядом.
– Мой человек никогда меня не подводил, – холодно отвечает брюнет, – поэтому я даже рад, что ты оказалась подставной фигурой.
Удивленно смотрю на него.
– Мне не придётся отказываться от его услуг, – поясняет Кит, начиная опустошать тарелку с бутербродами.
А, вот в чём дело… Ну, я рада, что не дискредитировала того человека в его глазах! Прям от счастья свечусь!
– Геля не такая, как написано в досье, – негромко, но чётко произношу.
Да, нарываюсь. Наверное. Но за подругу обидно.
– А какая она? – не отрываясь от своего занятия, без интереса спрашивает Кит.
– Она веселая, общительная, открытая, немного наивная. Она добрая. Я не знаю того человека, что описан в твоих бумагах, – отвечаю ровно.
– Она умеет хорошо притворяться. В отличие от тебя, – отбивает Кит, вынуждая меня напряженно сжать кружку; а затем продолжает, как ни в чём не бывало, – Итак, вы дружите со школы. И ты не замечала никаких странностей в её поведении?
– Что ты пытаешься понять? – прямо спрашиваю у него.
– Я хочу понять, как нормальный человек без каких-либо патологий, у которого всё в порядке со вниманием и нет ни аутизма, ни другого какого психического расстройства – за столько лет дружбы не смог заметить, что рядом с ним находится совершенно незнакомая ему личность? «Наивная», «добрая», «общительная» – всё это такие поверхностные слова, что у меня складывается ощущение, будто вы и не дружили вовсе, а общались на уровне приятельниц или просто знакомых. Не углубляясь друг в друга, не открывая каких-то важных секретов или больших тайн. Подумай сама – как в это можно поверить, учитывая, сколько лет вы знаете друг друга?
Сижу молча, поджав губы. Был ли Кит прав? Да, пожалуй, прав. Я сама не раз думала об этом. Но почему-то даже в самый тяжелый момент, когда правда обрушилась на меня, а под ногами не было никакой опоры, я не возненавидела Гелю. Что говорить – я даже не могла толком на неё разозлиться…
Но факт оставался фактом. Я не знала свою подругу. От слова «совсем». Она улыбалась мне, внушая уверенность в собственной безмятежности и инфантильности, а сама рисковала своей жизнью, будучи винтиком – одним из механизмов семейного дела, пропахшего ложью и кровью. Не знаю, в какой момент Воронцов начал подкладывать свою дочь под своих клиентов, но уверена – Геля не была от этого в восторге. И тем не менее, она не отказывалась влюбляться – в той реальности, которую она делила на пару со мной; в мире, где она была простой студенткой (пусть и дочкой не очень простого человека), и где её не раз пытались предать, обмануть или просто затащить в постель ради галочки, отвлекая красивыми ухаживаниями от осознания откровенной бездушности очередного красивого, как с обложки, индивида – представителя двуногих, но далёкого от слова «человек».
Я не знаю, что творилось в голове моей подруги, но то, что там всё было намного сложней и запутанней, чем полагает Кит – это точно. Более того, если следовать теории «раз сказал – значит, правда», то Кит тоже попадает в категорию не самых приятных личностей. Ведь комментарий Гели на его счёт был предельно ясен: от него надо бежать, как от огня. Предаст, продаст – и всё в том же духе…
Но теперь я смотрю на брюнета и осознаю, что он так же неоднозначен, как и моя подруга. Как и все мы – живые люди, способные чувствовать, в конце концов!
Так что категоричность Кита меня не пугает. Нет. Меня пугает мысль, что он может оказаться вполне вменяемым парнем – который пошатнёт мою уверенность в том, что о своём плане надо молчать.
Сделать его своим союзником… о! – о таком можно только мечтать! Тогда "возможность" моего побега будет иметь сто процентную гарантию. Да что там! Мне вообще ни о чём не нужно будет переживать!
Но я была не настолько наивна.
Кит меня не отпустит. Ему всё ещё нужен курьер. И я – всё ещё его единственный вариант.
Глава 14. Сила Слова
Всегда помните о том, что вы не безоружны… Даже, когда вы полностью обнажены… Жгите глаголом, короче!
(«Книга откровений гг")
***
– Я не знаю, почему так получилось, – наконец, произношу негромко, – возможно, я была плохой подругой и не замечала, что творится в душе Гели. А может – была слишком зациклена на себе и на своих проблемах. Но об одном могу сказать уверенно – со мной Геля была честна. Она не притворялась хорошей, она была хорошей. И если она и выработала защитные механизмы, то только для жизни под крылом Воронцова, потому что рядом со мной ей было не от чего защищаться. Понимаешь? Лживыми стервами, обожающими прыгать в чужую постель, не рождаются, такими становятся. И совершенно точно – из-за ряда сложнейших обстоятельств. И если Геля по какой-то причине вынуждена была подстроиться под эти обстоятельства и надеть на себя эту маску, то кидать камнями нужно не в неё, а в её отца, который сотворил подобное со своей до