«Можем разорвать контракт».
Ада распахивает дверь в гостевую столовую.
Не верится, что отклонили все три концепции.
– По-здрав-ля-ем!!!
Я подскакиваю, напуганная слаженным хором. В столовой, оказывается, полно народу. Я моргаю, оглядываясь по сторонам и тщетно пытаясь понять, что происходит, разобраться в круговороте лиц, рук и поднятых бокалов с шампанским.
Мама с папой стоят рядом, высоко держа бокалы. Рядом я замечаю Руби, дядю Грегори, Итана, моих друзей из университета – Кэти, Оливию, Иви. Здесь же мама Джека Кэтрин вместе со старшим сыном Чарли и его другом Тобином, а за спиной у них я вижу и самого Джека. И все они смотрят на меня, широко и радостно улыбаясь. Все, кроме Джека, который, судя по движению губ, беззвучно спрашивает: «Какого хрена?»
Меня словно вытащили на сцену посреди спектакля, даже не дав взглянуть на сценарий.
– Сюрприз! – Ада сжимает мне руку.
Я отрываюсь от Джека и смотрю на сестру, на ее широченную белозубую улыбку.
– А ты даже не догадалась, да?
Осовело мотаю головой.
– Что… – Облизнув пересохшие губы, я выдавливаю: – Что происходит?
– Неужели ты думала, что мы так ничего и не узнаем, а, милая? – Мама подлетает ко мне и сгребает в объятия. – Мы так гордимся тобой, Элоди! Очень гордимся!
Она выпускает меня, и я едва могу отдышаться, чувствуя, как потеют ладони. Да какого же хрена происходит‐то? Оглядываюсь по сторонам – всюду цветы, гирлянды, праздничные шарики, еда на столах…
А потом я замечаю самое главное.
И у меня едва не останавливается сердце.
Белый баннер, растянутый у нас над головами, украшен золотой вышитой надписью: «Поздравляем с контрактом на издание книги, Элоди!»
Глава десятая
Двумя неделями раньше
Элоди Фрей
Несколько мгновений я молча стою, не шевелясь. Родные и близкие слетаются ко мне, обнимают, поздравляют, кто‐то сует мне стакан чего‐то полупрозрачного и с пузырьками, и я осушаю его одним глотком. И подсознательно жду, что сейчас из шкафа выскочат оператор и телеведущий с криком: «Разыграли!», потому что это единственное доступное объяснение происходящему. С чего все решили, будто я подписала какой‐то контракт? Я оглядываюсь на Аду – может, это такая злая, изощренная шутка? Но в улыбке сестры – лишь искренняя радость и ни капли злорадства.
Джек не торопится подходить, чтобы поздравить меня с несуществующим достижением. Он наблюдает за творящимся вокруг фарсом с таким обалдевшим видом, что я бы даже посмеялась, если бы речь шла не обо мне.
А потом включается музыка, и Итан приглашает всех попробовать приготовленные закуски.
Ада берет меня за руку и ведет к столу.
– Ну у тебя и лицо! – взвизгивает она и поворачивается к папе: – Кажется, моя сестричка в шоке.
Я блекло улыбаюсь, потому что все слова утонули в водовороте захватившей меня растерянности.
– Итак, – начинает папа, надевший сегодня свою лучшую рубашку, – когда ты собиралась нас обрадовать?
Я сглатываю.
– А как вы узнали? Кто…
Мама усаживается рядом, пристраивая на стол тарелку с пикантными канапе и разноцветными макарунами.
– На прошлой неделе папа заехал к тебе домой, чтобы поменять ту лампочку на крыльце. Ну и…
– …И при покупке чертовой лампочки ошибся с цоколем! – встревает папа.
Мама бросает на него укоризненный взгляд и заканчивает:
– …Ну и пока он был там, приехал курьер и привез прямо‐таки огромный букет цветов.
О господи боже. Твою ж мать.
Букет. Тот самый, от Марго. Дожидавшийся меня возле двери, с бежевой открыточкой и надписью золотыми буквами – поздравлением с подписанием контракта на публикацию. А я ведь даже не задумалась, кто вместо меня расписался в получении букета, просто подхватила его и занесла домой, пока никто не увидел.
– Папа такое славное фото сделал, – продолжает мама, – и я тебе всю неделю пыталась дозвониться, чтобы расспросить про контракт, но потом Ада предложила устроить небольшую вечеринку. – Она на мгновение умолкает, чтобы съесть макарун. – Мы и Марго позвали, но та не смогла: мы организовались в последнюю минуту, а у нее завтра свадьба в Глостере.
Я киваю, по-прежнему не дыша. Воздух просто не лезет в грудь. Только и остается, что смотреть на собравшихся. Собравшихся ради меня: мы опять находимся в одном помещении с сестрой, но впервые за долгие годы именно я служу центром всеобщего внимания, именно меня все хвалят и поздравляют. Но эта победа зиждется на зыбком фундаменте обмана. На одной бездумно произнесенной лжи. На одной маленькой ошибке.
– Ты наша гордость, – говорит папа, мягко улыбаясь, и в уголках его глаз резче проступают морщинки.
Жгучее чувство стыда пропитало меня насквозь – и мышцы, и кости, и даже одежду. Это ужасно. И я сама ужасна. Опускаю взгляд, чтобы не видеть, как родители мной гордятся, и невольно замечаю мамины туфли – те самые, на каблуках, для особых случаев, отделанные голубым шелком и с маленькими бантиками; мама надевала их на церемонию вручения моего аттестата, поскольку носит только по самым-самым важным поводам. От осознания того, что мама сегодня в своих лучших туфлях, сердце кровью обливается. Я не могу здесь оставаться. Надо бежать. Надо…
И тут чья‐то сильная рука берет меня за локоть. Джек возникает рядом, весь такой обаятельный и уверенный:
– Мередит, вы сегодня отлично выглядите. Шикарные туфли. Не возражаете, если я украду вашу дочурку на минуточку? – И уводит меня прочь. Слава богу.
Он затаскивает меня в небольшой закуток, где между книжных шкафов прячется кресло, освещенное золотистой лампой; подразумевается, что здесь можно посидеть с книжкой, но мы оба не торопимся занимать место.
– Элоди, какого черта? – спрашивает Джек, внимательно глядя мне в лицо.
– Я дала Марго повод думать, что мне предложили контракт на публикацию, – отвечаю я, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок.
– Что? – округляет глаза мой друг. – Почему?
– Потому что! – огрызаюсь я чуть громче, чем хотелось бы, и оглядываюсь через плечо, проверяя, не услышал ли нас кто‐нибудь – гости‐то сидят совсем рядом. А затем снова поворачиваюсь к Джеку, сверлящему меня суровым взглядом, и добавляю чуть тише: – Потому что Марго предложили контракт, а она же вообще не собиралась ничего писать. Я чувствовала себя настолько униженной, и… и мне так не хотелось ей показывать, какое я позорище, вот я и… Я просто…
– Соврала, – припечатывает Джек.
Я киваю. Боже, какой кошмар. Стыд накатывает на меня с удвоенной силой. Надо было сразу объяснить Марго ее ошибку.
– Я не думала, что все так далеко зайдет. Не рассчитывала, что…
– А оно взяло и зашло, – злится Джек. – Столько людей собралось. Да еще твои родители…
– Именно.
Джек переводит дух.
– Тебя трясет.
– Я сама виновата. И должна все исправить. Надо рассказать правду, надо…
Но ведь родители сейчас так радуются и гордятся мной. Как сказать им, что все это ложь? Как сказать об этом всем моим близким, собравшимся здесь сегодня?
– Ты не сможешь, – качает головой Джек, словно прочитав мои мысли. – Надо придумать, как теперь выкрутиться.
Я моргаю, чувствуя, как в желудке шевелится целый комок эмоций, облегчения и вины вперемешку с наспех проглоченным шампанским.
– А как ты собиралась объяснить Марго, что книга так и не вышла? – Джек стискивает мне плечи, и я пристыженно опускаю глаза.
– Хотела сослаться на то, что контракт в итоге сорвался. – Джек так долго молчит, что я не выдерживаю и поднимаю взгляд. И вижу недоуменно приподнятую бровь. – Ты чего?
– Вот уж не думал, что ты такая коварная, Фрей.
– Спасибо. – Я поджимаю губы.
– Значит, постараемся пережить сегодняшний вечер, а потом, попозже, скажем всем, что контракт обломался.
Я киваю.
– К тому же как знать, – мягко добавляет Джек, – может, «Харриерс» еще надумает взять какую‐нибудь из твоих идей в работу.
Мне снова становится горько. Мой защитник еще не знает, что издательство отвергло все три. Но сказать ему об этом я уже не успеваю: меня окликает Ада, и мы с Джеком рефлекторно отстраняемся друг от друга.
– Ты пропускаешь собственную вечеринку, – замечает сестра, подходя ближе. – Присоединяйся к веселью.
Остаток вечера я провожу за бесстыдным враньем людям в глаза. С Кэти, Оливией и Иви я не виделась несколько месяцев. Говорят, что горе любит компанию, вот только не говорите мне, что и компания любит горе. После смерти Ноа подруги навестили меня всего один раз, и им за глаза хватило.
– Вообще‐то, надо сказать, что заранее не узнаешь, подпишут с тобой в итоге контракт или нет, но Лара считает, что моя рукопись достойна успеха, – сообщаю я подругам, сдабривая вранье щепоткой правды.
Все три кивают и улыбаются, радуясь за меня, и наперебой спрашивают: «А когда книга выйдет?», «А на презентацию пригласишь?», «И какой гонорар тебе пообещали? Ну давай, скажи, мы хотим знать!», «Тебе разрешат самой выбрать обложку?», «А вдруг она тебе не понравится?».
Я вру, вру и снова вру:
– Ой, даже не знаю, мы еще не обсуждали точную дату выхода. Да, конечно, презентация будет. Да-да, просто невероятно! Ой, нет-нет, я вам даже не скажу, какой аванс мне назначили: вы же знаете, я не разбалтываю чужие секреты. Нет, обложку выбирать не дадут, но и не страшно. Все в порядке. Все отлично…
Каждую новую порцию вранья я подкрепляю активным жестикулированием, словно пытаясь смастерить из громоздящейся лжи убедительную картину, как клоун – зверюшек из воздушных шариков.
А потом ко мне подходит Руби, придерживая рукой выпирающее пузо и старательно натягивая улыбку.
– Новости про книгу меня просто потрясли. Такая неожиданность! Ты, должно быть, счастлива.
– Спасибо, Руби, – откликаюсь я, вымучивая не менее фальшивую улыбку.
К нам подскакивает Ада – они с кузиной, видимо, так и ходят парой.
– Ну, – ласково тянет Руби, – теперь, когда ты таки получила свой вожделенный контракт, что будешь делать дальше?