Марго собиралась пожить в местной мини-гостинице до запуска фонариков, но я убедила ее поселиться у меня. Итан все равно уехал в командировку на несколько дней, а мне нравится принимать гостей. Но когда мы возвращались домой после того, как закончили расклеивать плакаты, возле парадного входа нас дожидался высокий парень в темных штанах и пропотевшей рубашке.
– Репортер, – предупредила Марго.
Когда мы подошли ближе, человек тут же бросился к нам и сунул мне под нос диктофон.
– Без комментариев, – отрезала Марго, решительно взяла меня за руку и потащила к дому.
– Миссис Арчер! – успел окликнуть меня парень перед тем, как я захлопнула дверь и накрепко ее заперла.
– Как ты догадалась? – спросила я у Марго.
– В том, чтобы быть дочерью знаменитой матери, есть свои минусы.
– Журналисты доставали?
Марго кивнула.
– Они кружили вокруг нашего дома все мое детство. История Элоди начинает привлекать внимание. Это хорошо. Чем больше народу будет в курсе, тем выше шансы ее найти. Но одновременно и журналисты начнут слетаться. Ты погоди, они еще выяснят номер твоего телефона и адрес электронной почты, после чего начнут атаковать с трех сторон одновременно: звонить, писать и доставать через мессенджеры. А еще я поговорила с Джеком, – добавила она. – Он костерит себя последними словами за то, что уехал из города как раз в те выходные, когда Элоди пропала.
Я не стала ничего отвечать. Джека все любят. Особенно ты. Много лет назад, когда ты была самоуверенным подростком, а я – старшей сестрой-врединой, я предупреждала тебя, что он собственник и со странностями, но ты горой стояла за Джека, утверждая, что он просто очень заботливый. Потом я съехала, да и ты стала жить отдельно, и ваша дружба с Джеком позабылась за другими, более важными проблемами. Мне кажется, я потеряла тебя именно в тот день, когда ты с ним познакомилась, потому что мы ведь никогда не были по-настоящему близки вплоть до смерти Ноа, да? А потом… ну, ты и сама знаешь, что натворила, испортив наши отношения.
Тем же вечером к восьми часам в парке собралась целая толпа. Я ошибалась, полагая, что не получится обеспечить достаточное количество людей, потому что объявление появилось слишком поздно, да и время неудобное. Но слетелась не меньшая толпа, чем на пустырях Кроссхэвена в Ночь костров: мамашки, которые укачивают на руках вопящих малышей и одновременно пытаются разговаривать, перекрикивая своих отпрысков; группки подростков, листающих соцсети на телефоне и хохочущих ломающимся баском; пожилые парочки, жмущиеся друг к другу и одетые куда теплее, чем следовало бы в жаркий летний вечер. Разница была лишь в том, что в этой толпе все знали меня в лицо, и я чувствовала чужие взгляды, обходя парк и проверяя, все ли готово. Я старалась избегать этих взглядов, потому что устала видеть сочувственные лица. А те, кто не сочувствовал, смотрели на меня с жадным интересом, реже – с укоризной. Как будто считали, что перед тем, как их всех здесь собрать, я нарубила тебя на кусочки и скормила уткам.
– Хорошо, что ты заказала дополнительную упаковку фонариков, – заявила Марго, оценив количество собравшихся. Фонарики я взяла недешевые, экологичные, безвредные для черепах и не приводящие к пожарам на соседних полях. – Правда, у нас маркеры заканчиваются.
– Значит, кому‐то придется поделиться.
– Я приберегла один для тебя, – Марго протянула мне фломастер.
Это я в интернете подсмотрела, как люди пишут послания на фонариках, прежде чем их запустить. И весь день ломала голову над текстом пожелания. Это ты из нас двоих писательница, Эл. Я уж подумывала стих написать, рифмованные послания всегда пробирают; но я не писала стихов со времен младшей школы, так что все, что смог срифмовать мой мозг, – «глобус» и «автобус». Явно не те слова, которыми можно выразить сестринскую любовь или глубокий смысл.
– Адалин!
Я оглянулась и увидела Руби, пришедшую с мужем.
Господи, Эл, она с каждым днем все больше и больше становится.
Она сгребла меня в объятия, и ее твердый беременный живот уперся в мой, абсолютно плоский. Не знаю, в чем тут дело, но у меня беременные вызывают подспудную неприязнь. У них внутри – настоящий, живой человек. Существующий за их счет. Как паразит. Растягивает их тело, смещает органы, заставляет блевать, а под конец раздирает их вагину, чтобы выбраться на свет.
Несколько месяцев назад, когда Руби объявила о беременности, я чуть не ляпнула: «Ты собираешься оставить ребенка?» – потому что бо́льшую часть моей жизни это был первый вопрос, который задавали залетевшей подруге. И плевать, что мы уже взрослые женщины с мужьями и домами, я все еще испытываю прежний подростковый ужас, оставшийся со времен уроков по основам семейной жизни, когда нам вдалбливали, что беременность – это конец всему и ее надо избегать любой ценой.
Потом Руби вытащила распечатку УЗИ, и я таращилась на черно-белые пятна и понятия имела, куда смотреть. Тут вмешался Итан, начал ее поздравлять и расспрашивать: «А какой срок?», «Уже известно, мальчик или девочка?», «А имя вы уже выбрали?». Очень уж ему хочется собственного ребенка.
– Ну ничего себе, сколько тут народу собралось! – воскликнула Руби, а потом заметила Марго, и я прямо‐таки увидела, как в голове у кузины зажглось огромное табло: «Тревога! Новая подруга! У Ады новая подруга! Тревога! Тревога!» Не дожидаясь, пока Руби что‐нибудь ляпнет, я сказала:
– Да, Руби, познакомься, это лучшая подруга Элоди. Она мне помогала организовать сегодняшнее мероприятие.
На лице кузины появилось облегчение.
– А твои родители приехали?
Я покачала головой. Мама по-прежнему отказывается участвовать во всем, что подкрепляет теорию о твоем похищении.
Чуть позже пришел и Кристофер в джинсах и футболке – в жизни не догадаешься, что перед тобой офицер полиции. Видимо, на это и был расчет.
– Как ты тут, держишься?
– Вполне, – ответила я, в глубине души вовсе не уверенная в этом. Чтобы не задумываться о собственном состоянии, я просто нагружаю себя делами до тех пор, пока не падаю без сил в кровать.
– А… мистер Арчер здесь?
Я недоуменно моргнула, озадаченная его вопросом.
– Нет, Итан уехал по делам.
На лице Кристофера отразилось недоумение и неодобрение. И я не сразу смогла побороть одолевшее меня смущение и войти в роль защитницы. Потому что Итан – превосходный муж. Серьезно. И неважно, что Кристофер был моим парнем миллион лет назад – он все равно им был, а значит, я не могу допустить, чтобы мои нынешние отношения показались ему несчастливыми.
– У фирмы Кристофера появилось несколько выгодных новых клиентов, а он квалифицированный бухгалтер. Конечно, ему очень хотелось поприсутствовать на нашем мероприятии, но я его отговорила. Хотя если бы он смог, то непременно был бы здесь сегодня.
Кристофер кивнул.
– Естественно. Я спросил о нем, потому что он тоже видел, как на Элоди напали возле твоего дома. И чем больше здесь будет тех, кто может узнать нападавшего, тем лучше.
– А, ну да, конечно. – Я ощутила себя полной дурой, невесть что расслышавшей в простом вопросе, и едва не залилась краской.
– Нас здесь несколько, – заверил меня Кристофер, очевидно имея в виду таких же, как он, полицейских под прикрытием. – Джек помог нам составить портрет подозреваемого, но, если ты увидишь того парня, дай мне знак, как я тебя учил.
Я с извинениями проталкивалась сквозь толпу к беседке, когда дорогу мне преградил пожилой джентльмен.
– Меня зовут Джордж Винкельман. – Он вежливо протянул руку.
Я пожала ее, про себя подумав, что похожие имена носили персонажи книг, которые я тебе читала в детстве.
– Ваша сестра – очаровательная юная леди, – продолжил он. – Я не поверил своим глазам, прочитав новости. И до сих пор не могу поверить.
– А откуда вы…
– «Кружка», – пояснил старик. – Незадолго до пропажи этот негодяй Ричард велел Элоди выметаться.
– Выметаться?
– Может, я и ошибаюсь, – Джордж потупился, – но мне так показалось. Причем она этого совершенно не заслуживала. Элоди – очень добрая и трудолюбивая девушка. Я замечал, как Ричард на нее смотрел, и, сказать по правде, это был не тот взгляд, что подобает джентльмену. Так что если я сумею вам чем‐то помочь, то мне только в радость. – Он вытащил из кармана бумажку и передал мне: – Это мой номер телефона. Можете звонить в любое время.
Я понимаю, почему он тебе нравится, Эл. Он добрый и милый, как Дедуля [5]. Но почему ты не сказала мне, что тебя уволили? Из-за чего тебя уволили? И когда?
Добравшись до беседки, я взяла у Марго микрофон. На моем счету уже добрая сотня проведенных мероприятий, но еще ни разу руки так не дрожали, как в тот момент, кода я подносила микрофон ко рту. Поблагодарив собравшихся, я объяснила, как зажечь фонарики, и оглядела толпу в поисках того самого человека, но безуспешно. Мне показалось неправильным уйти, не сказав про тебя хотя бы пары теплых слов. Поэтому я открыла рот, и над полянкой повисла выжидательная тишина, но нужные слова так и не нашлись. Понимаешь, это как‐то по́шло: скупиться на добрые слова для человека, который был рядом, а потом, после его исчезновения, нести всякую сентиментальную чушь. Поэтому я просто отдала микрофон Марго, и та принялась рассказывать о том, какое у тебя доброе сердце, и о том, что ты пропала аккурат в тот момент, когда начала сбываться твоя мечта стать писательницей.
Затем нанятый скрипач взялся за смычок, и когда настал момент написать послание на фонарике, я вывела: «Пчелка Элли, ты непременно вернешься домой. Обещаю». А потом расправила фонарик, зажгла и подняла повыше, как и множество других гостей.
– Три… два… один! – отсчитала Марго, мы дружно отпустили фонарики, и те медленно поплыли вверх, в ночное небо; сотни золотых огоньков. Они напомнили мне блестки, которыми ты намазала щеки на свой седьмой день рождения.
Я представила, как ты смотришь в небо, видишь все эти огоньки и пытаешься понять, что за праздник сегодня, – а завтра утром, проходя по какому‐нибудь полю недалеко от города, ты находишь мой фонарик. Именно мой из всех выпущенных сегодня, и понимаешь, что я тебя ищу, что все эти фонарики полетели в небо ради тебя, и тогда ты бросишь все то, ради чего покинула нас, и примчишься прямо к моему дому.