Элоди Фрей
Я заперта в доме. Джек не появлялся уже несколько дней, а ключ от входной двери, оставленный мне, не подходит. Я не могу выбраться. Не могу уйти. Сначала я растерялась, но постепенно начала злиться. Джек это нарочно сделал. Совершенно точно. Он знает, что я хочу вернуться домой, поэтому запер меня в коттедже. Я уверена.
Стараясь не поддаваться панике, я иду к телефону, установленному в коридоре. Я обещала, что ни коем случае не стану звонить Джеку – полиция может отслеживать телефонные разговоры, – но, с другой стороны, разве у меня есть выбор?
Телефон молчит.
И хотя электричество в доме есть, ни один из телевизоров тоже не работает.
Я мечусь по дому, обыскивая каждый горшок и ящик в поисках запасного ключа. Окна тоже заперты – все, кроме балкона мансарды, но я еще не сошла с ума, чтобы пытаться выбраться через него. В конце концов ярость и отчаяние сменяются болезненной тревогой.
Время течет. Стекает сквозь пальцы, впитывается в доски паркета. На светло-бежевых стенах пляшут тени. Я наблюдаю за их танцем – все равно больше нечего делать. Свернувшись на диване под пледом, я дрожу, как брошенная собака. Если Джек не вернется к утру, придется разбить подвальное окно, чтобы выбраться наружу. Очень не хотелось бы, ведь если дыру заметят до того, как я отыщу Джека, полиция получит сообщение о взломе. Приедут детективы, снимут отпечатки, и тогда нам обоим многое придется объяснять.
Должно быть, я задремала, – чья‐то сильная рука касается моего плеча. От неожиданности я подскакиваю, и сердце бешено колотится.
– Это я, – успокаивает Джек.
Я моргаю, пытаясь разглядеть его в мягком свете настольной лампы. Затекшие мышцы мигом начинают ныть на разные голоса, стоит мне пошевелиться. Джек обнимает меня; он только что вошел, руки и куртка еще холодные.
– Я хотел приехать поскорее, – оправдывается он, – но полиция попросила меня сделать публичное заявление, чтобы помочь тебе поскорее вернуться.
В душе у меня робко шевелится надежда.
– Значит, тебя больше не подозревают?
– Похоже на то. Видимо, так и не смогли отыскать ни одной улики. Оно и понятно, учитывая, что никаких улик нет.
– Прекрасно. – Я встаю с дивана. – Значит, можно вернуться домой.
– Как только запишу обращение. Это поможет подкрепить мою репутацию: если все увидят, как старательно я помогаю искать тебя, то больше меня никто ни в чем не заподозрит. Как рука?
– Нормально. Уже в порядке. – С момента похищения прошел месяц, так что порез совсем зажил. Я смотрю в пол, собираясь с духом, чтобы задать мучающий меня вопрос.
– Что‐то не так? – спрашивает Джек.
Я набираю воздуха в грудь и выпаливаю:
– Ты запер меня здесь, да?
– Что? – хмурится он.
– Ключ, который ты оставил, не подходит.
– Так в коридоре запасной лежит, в тумбочке.
Я разворачиваюсь и отправляюсь в коридор, и Джек идет за мной. Я у него на глазах открываю ящик – и обнаруживаю в уголке медный ключик, выглядывающий из-под вороха бумаг.
– Раньше его здесь не было.
– А ты внимательно смотрела или просто в панике переворошила бумаги и дальше побежала?
Ну, если честно, я действительно была не очень спокойна, когда заглядывала в ящик. И теперь смотрю на ключ, ощущая себя полной идиоткой.
– Неужели ты подумала, что я стал бы удерживать тебя силой? – смеется Джек.
«Да», – отвечаю мысленно.
– Нет, – говорю вслух.
Джек поднимает бровь.
– Правда, мне подумалось, что… может быть, ты забеспокоился, что я уйду.
– Я знаю, что ты никуда не уйдешь Ты же не эгоистка. Ты бы не согласилась принять мою помощь и спрятаться здесь только ради того, чтобы потом ударить меня в спину, если вдруг станет тяжко. Уж точно не после всего того, что я для тебя сделал.
Мне становится стыдно, ведь если бы Джек не вернулся сейчас, то именно так я бы и поступила.
Он подхватывает сумки, оставленные возле двери, и несет их на кухню.
– Надвигается шторм, слышала?
– Э-э-э, нет.
– А ты новости не смотрела? – Джек принимается разбирать запасы.
– Нет. Телевизоры тоже не работают, и я подумала, что…
– Что?
Я неловко пожимаю плечами.
– Что и телевизоры тоже я отключил?
– Нет, – торопливо возражаю я.
– Зачем мне это делать? – спрашивает Джек, помолчав.
– Ну, вдруг я опять увижу в новостях свою семью и начну домой проситься. Джек, ты ведь меня на самом деле похитил, так стоит ли удивляться, что я задаю подобные вопросы?
– Я сделал это ради тебя. Рискнул ради тебя всем, – отвечает он, с трудом сдерживая гнев, и мне стыдно, что такие вопросы вообще пришли мне в голову. Потому что он прав. Раздражение Джека сменяется обидой: – Разве ты не доверяешь мне?
– Конечно, доверяю.
– Вот и славно. – Он примирительно целует меня в лоб. – Там, наверное, просто где‐то проводку замкнуло. Я починю.
– Спасибо.
Закончив разбирать продукты, Джек наливает нам обоим выпить. Он улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ. Все‐таки хорошо, что он у меня есть. С ним не так одиноко. И я знаю, что он единственный, кто всегда будет рядом. И все для меня сделает.
Я деликатно прокашливаюсь.
– Как поживает мое семейство?
– Нормально. Ничего нового.
Я киваю.
– Послушай, тебя уже месяц ищут, история набирает популярность, и это самое главное. Думаю, мое появление на телевидении убьет двух зайцев одним выстрелом: и внимание привлечет, и подозрения отведет. Я не сомневаюсь, что после твоего возвращения родители осознают, как им тебя не хватало. Просто давай подождем еще пару дней, пока мое обращение запишут и выпустят, ага?
Даже зная о том, что родителям спокойнее, раз уж похитили меня, а не сестру, я все равно продолжаю скучать по ним; вот бы и они по мне скучали. А еще очень хочется домой.
– И когда оно должно выйти?
– Через несколько дней. Я пережду здесь шторм, вернусь в Кроссхэвен, запишу обращение – и можешь возвращаться.
Джек смотрит умоляюще. Мне совершенно не хочется, чтобы полиция или кто бы то ни было подозревали, что он причастен к моему исчезновению. Мне совершенно не хочется, чтобы он возненавидел меня, если я уйду сейчас.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Значит, еще несколько дней.
Джек подхватывает меня на руки и кружит:
– Обещаю, ты не пожалеешь.
Позже мы устраиваемся на диване в обнимку и смотрим предложенный Джеком сериал: «Беседы с убийцей. Записи Теда Банди».
– Это самый жуткий серийный убийца, – говорю я, пока идут вступительные титры.
– Почему?
– А потому что он привлекательный, харизматичный и образованный. Девушки приходили на судебные процессы в футболках с надписью «Я люблю Банди», причем без всякой иронии. Те самые девушки, которые стали бы его следующими жертвами, не будь он уже арестован.
– И это делает его самым жутким?
– Именно. Никто не ожидает обнаружить смерть под такой красивой оберткой. – Я ежусь. – Он явно спятил.
– Эксперты не нашли никаких признаков сумасшествия. Так что никаких психических заболеваний у него не диагностировали.
– Значит… он был высокофункциональным психопатом.
– Или, напротив, абсолютно рациональным человеком.
– Он же людей убивал, – изумленно оборачиваюсь я.
– Не обязательно быть сумасшедшим, чтобы убивать.
– Джек, – начинаю я так укоризненно, что друг недоуменно моргает, – Банди отрезал женщинам головы и трахал трупы до тех пор, пока те не начинали разлагаться.
– Ну да, фетиши у него, возможно, слегка заковыристые… – Заметив мой испуганный взгляд, Джек закатывает глаза. – Безусловно. Но убийство еще не указывает на безумие. Да, он увлекался процессом и не испытывал жалости, но голова у него была в порядке.
– Я не… – начинаю я и осекаюсь, растерянная и даже слегка разозленная тем, что друг в упор не понимает, о чем речь. – Ты что, защищаешь Банди?
– Нет, конечно. Я просто говорю о том, что не стоит записывать людей в сумасшедшие просто ради собственного успокоения.
Я отхлебываю из стакана, загоняя подальше нахлынувшее раздражение: за Джеком водится манера иногда ляпнуть что‐нибудь эдакое просто ради того, чтобы посмотреть на реакцию. Не хочется с ним спорить. За двадцать три года знакомства мы серьезно поругались только один раз, через несколько месяцев после того, как я начала встречаться с Ноа. Так что даю Джеку возможность высказаться:
– Ладно. Поясни.
Джек, естественно, не упускает шанса сверкнуть интеллектом:
– Людям гораздо проще считать, что убийцы, особенно серийные, просто психи; тогда обывателям спокойнее. Эдакое защитное покрывало, спасающее от мыслей о том, что их сосед, муж или сын могут оказаться такими же убийцами, ведь они‐то психически здоровы! Легче списать все на физические причины, чем принять тот факт, что порой люди доходят до определенной черты и сознательно решаются на подобный поступок.
Я пару секунд молчу, переваривая его слова и в очередной раз изумляясь тому, настолько же иначе Джек смотрит на мир. Просто‐таки чемпион по противоположным мнениям.
– И… что это значит? Что Банди был просто очень крутым и абсолютно разумным серийным убийцей?
– Совершенно верно.
– Вот тут я не согласна. Мне просто не верится, что человек, способный на такое зверство, может считаться здоровым.
Я жду, что Джек начнет возражать; когда ему в голову втемяшивается какая‐то идея, ее оттуда практически ничем не выбить. Но его ответ звучит весьма неожиданно.
– Да, – откликается он и тянется за бутылкой мерло, – возможно, ты и права. Еще вина?
Глава двадцать девятая
Тридцать второй день после исчезновения
Адалин Арчер
– Расскажите, как прошла ваша неделя, – попросила Харриет на сегодняшнем сеансе психотерапии.
Харриет основательно за сорок, и дом у нее роскошный, почти как у меня. А кабинет располагается в летнем домике в глубине розового сада. Здесь очень уютно: все в нейтральных тонах, много цветов в горшках.