– Ты права, – кивнул он. – Не буду тебя заставлять. – Не знаю уж, кого он в этот момент убедить пытался, меня или себя. – К тому же куда приятнее побудить человека изменить точку зрения самостоятельно, чем взять желаемое силой.
Нашел кому рассказывать, ага. Я кивнула, по-прежнему улыбаясь, и, подавив неприязнь, чмокнула его в щеку.
Вот сейчас у нас шестой заход, и Джек впервые оставил меня одну, пусть и ненадолго, да еще с ключами в пределах досягаемости. Я продолжаю барабанить пальцами по столу. Бежать хочется нестерпимо. Но я заставляю себя не двигаться с места, ведь это решающая проверка. Совершенно очевидно, что на поиск аниса в кладовке столько времени не требуется.
– Вот, нашел! – радостно возвещает Джек, возвращаясь на кухню. Он демонстрирует мне пакетик со специями и подходит к плите.
Я убираю руку от шеи и принимаюсь ерошить Шельме шерстку. Кошка мурлычет и бодает меня в ладонь. Может, и впрямь стоило хватать ее под мышку и улепетывать, пока была возможность. Может, никакой проверки и не было.
А потом я поднимаю взгляд и вижу, с какой широкой ухмылкой Джек смотрит на меня. Нет, он действительно проверял меня – и я прошла испытание с блеском.
Вот он, мой шанс. Золотой, сверкающий шанс, к которому я шла несколько месяцев.
Встаю и подхожу к плите – и опираюсь на кухонную стойку так, чтобы как можно выгоднее подчеркнуть изгиб бедер и тонкую талию.
– Джек Генри Вествуд, не желаете ли устроить девушке настоящее свидание?
Глава сорок четвертая
Сто пятьдесят четвертый день после исчезновения
Элоди Фрей
Земля укутана снегом. Морозно, хотя солнце висит в голубом небе сияющим сгустком золота. Джек осторожно ведет меня за руку, согретую варежкой, по обледеневшей дорожке к незнакомому «лендроверу» – видно, взял напрокат. Джек помогает мне устроиться на пассажирском сиденье, но я не тороплюсь захлопывать дверь, дыша свежим ледяным воздухом. Первый раз за три месяца я вышла из дома, но особо радоваться этому нельзя, потому что у нас вроде как «настоящее свидание», и я испорчу все впечатление, если посмею хоть как‐то напомнить про истинное положение дел. Джек обходит машину спереди, не сводя с меня глаз. Я смотрю на него в ответ и улыбаюсь, а сама незаметно пробую открыть дверцу. Заперта. Но унывать рано, я еще дождусь подходящего момента. Главное – набраться терпения и мужества, и тогда я непременно дождусь.
Мы едем по извилистым проселочным дорогам. Навстречу попадается всего пара машин, и, хотя они моментально проносятся мимо, я все равно пытаюсь поймать взгляд водителей или пассажиров. Впрочем, без особого толка, поскольку меня все равно не разглядеть под меховой шапкой-ушанкой и огромными солнцезащитными очками. На них настоял Джек: мол, шапка от холода, а очки – от яркого солнца, отражающегося от снега. Я подыграла, поблагодарив за заботу и сделав вид, что в упор не понимаю, зачем он на самом деле прячет мое лицо и волосы.
Все то время, пока мы едем, я борюсь с желанием сорвать очки и шапку, разбить окно и закричать: «Я здесь! Я жива! Жива!» Пожалуй, если бы дверца машины не была заблокирована, я бы выпрыгнула на полном ходу, не заботясь о том, что могу расшибиться насмерть.
– Итак, – начинаю я, – куда ты меня везешь?
– Сюрприз, – откликается Джек.
– Ну-у-у… – обиженно тяну я, делая губы «уточкой». – Раз на мне столько одежды, значит, нагишом купаться не будем, да?
– Ты же ненавидишь купаться нагишом, – улыбается он.
– Может быть. А может быть, и нет.
Джек представляет меня нагишом. Дыхание у него становится чаще, он то и дело бросает на меня масляные взгляды. Отлично. Пусть побольше думает о сексе: эта тема лучше всего отвлекает от прочих мыслей.
Наконец он паркуется на грунтовке, одной из многочисленных обледенелых дорожек, попадавшихся нам по пути. Конечно, я знала, что местом свидания не станет какой‐нибудь дорогой ресторан: в какой‐то степени Джек мне верит, но еще не настолько, чтобы выводить в люди. Особенно туда, где не посидишь в солнцезащитных очках и меховой шапке. Но сейчас вокруг до самого горизонта я вижу лишь поля, засыпанные снегом, и голые деревья, которые будто окунули в сахарную глазурь. Джек открывает мне дверцу, и я выбираюсь наружу. Воздух такой холодный, что очень скоро щеки у меня станут красными, как у лыжников на альпийских курортах. Как же хорошо, что перед поездкой Джек раздобыл для меня теплое пальто и плотные джинсы.
Он берет меня за руку, подводит к багажнику «лендровера» и открывает его. На короткий миг я замираю от ужаса, вообразив, что он сейчас засунет меня туда. А Джек наклоняется, вытаскивает рюкзак и…
– Матерь божья! – охаю я, отступив на шаг. – Это что, ружье?
– Винтовка. – Джек смеется, весело и беззаботно. – Да не паникуй так, я не собираюсь ничего с тобой делать.
– Джек… – Сердце у меня отчаянно колотится.
– Идем. – Он просовывает винтовку в крепления рюкзака и закидывает его на плечо, а затем протягивает мне руку: – Поохотимся.
– Как романтично.
– Зато запомнится. Идем.
Я беру его за руку и позволяю увести себя в лес.
Пока мы шагаем вперед по хрустящему снегу, я думаю, что, если бы Джек вознамерился меня убить, подвал «Глицинии» сгодился бы куда лучше: там точно не будет случайных свидетелей, никто ничего не увидит и не услышит, а труп можно выкинуть в море, и дело с концом. Джек не настолько глуп, чтобы убивать меня на открытом месте. К тому же я была умницей, настоящей паинькой. И не давала ни малейшего повода меня убивать. Конечно, если Джек не научился читать мои мысли. Так или иначе, я ни на секунду не забываю о шрамах на шее. О том, на что он способен.
– Боишься? – спрашивает Джек на ходу.
– Нет, – вру я.
Он недоверчиво поднимает бровь.
– Я не большой любитель оружия, – сознаюсь я.
– И как ты это выяснила? Ты хоть раз видела оружие вблизи?
«Только тот пистолет рядом с трупом твоего папаши», – думаю я про себя, а вслух отвечаю:
– Нет.
– О чем и речь.
– А где ты взял винтовку?
– От Джеффри осталась.
– Насколько я помню, его коллекция оружия оказалась нелегальной. Вроде бы полицейские конфисковали весь арсенал, разве нет?
– Эту винтовку они не нашли.
Мы идем по едва заметной тропинке все глубже в лес, дальше от цивилизации. Если бы нас сейчас кто‐нибудь увидел – Джека в бежевом свитере и темно-синем шерстяном пальто, меня в темно-зеленом дафлкоте и сапогах по колено, – нас приняли бы за влюбленную парочку, отправившуюся погулять погожим зимним деньком.
– Кстати, Джеффри возил меня на охоту.
– Когда?
– Когда мы вдвоем ездили в «Глицинию».
– Но ведь он же вроде как держал тебя в подвале и выводил только для того, чтобы попозировать для фотографий?
Джек пожимает плечами.
– Пару раз было, что мы выезжали то туда, то сюда. Охота мне очень нравилась, а ему нравилось хвастаться передо мной навыками стрельбы.
Так сколько же в рассказах Джека лжи, а сколько – правды? Джеффри и правда запирал его в подвале или это очередная извращенная сказочка, чтобы надавить на жалость? Джек все‐таки архитектор и вполне мог обустроить тайную комнату персонально для меня.
Мы шагаем по заснеженной земле, и я стараюсь дышать глубоко и ровно, подавляя желание сбежать. А потом мы останавливаемся неподалеку от поляны. Джек пригибается и жестом велит мне последовать его примеру.
– Вон там, – шепчет он.
Я смотрю в указанном направлении: в тридцати или сорока метрах впереди пасется самка оленя, не подозревающая о нашем присутствии.
– Какая милая, – откликаюсь я, хотя у меня внутри все сжимается.
– Я хочу, чтобы ты ее пристрелила.
– Я? – Глаза у меня округляются.
– Ага. Ты должна понять, что это такое – отобрать чужую жизнь. Невероятный опыт. И я хочу разделить его с тобой.
Он так непринужденно напоминает об убийстве Ноа, что меня аж в жар бросает от злости, несмотря на мороз. Я опускаю взгляд, стряхивая с пальто невидимые снежинки, чтобы Джек не заметил отвращение у меня на лице. В миллионный раз я жалею, что согласилась тогда на его предложение спрятаться в «Глицинии». И тут же напоминаю себе: не прими я тогда его план, Джек привез бы меня в коттедж силой. Он только делал вид, будто дает мне выбор. На самом деле никакого выбора у меня не было. И теперь нет.
– Держи. – Джек вытаскивает из рюкзака бинокль и передает мне. – Посмотри на нее. Изучи как следует.
Я подношу бинокль к глазам, рассматривая в приближении ржаво-рыжую шкуру оленихи, белые пятнышки на боках и спине, длинные ресницы, обрамляющие огромные темные глаза. Она пасется, взрыхляя носом снег в поисках островков травы.
– Такая красивая… – Я опускаю бинокль.
– Красота – не повод не убивать, – отвечает Джек, сверля меня внимательным взглядом. А потом, забрав у меня бинокль, рассматривает олениху сам. Он стоит неподвижно, настороженный и напряженный, полностью сосредоточенный на своей будущей добыче.
Я тоже не двигаюсь, хотя ноги уже вовсю ноют от неудобной позы, а сама при этом поглядываю по сторонам, прикидывая, в какую сторону лучше бежать, если вдруг выпадет возможность. Можно бы, наверное, закричать во все горло, но если никто так и не услышит этих воплей, Джек просто оттащит меня обратно в машину и уже больше никогда не выпустит из коттеджа.
– Ты нервничаешь, – замечает он.
– Не хочу никого убивать.
– Охота у каждого в крови. А те, кто утверждает обратное, попросту врут. Это первобытный инстинкт, здесь ничего не попишешь. Ты же ешь мясо.
– Это все‐таки другое.
– То же самое, – качает головой Джек. – Любое мясо – это убитое животное. И если ты хочешь насладиться вкусом мяса в полной мере, стоит сначала научиться получать удовольствие от убийства.
– То есть мы здесь не просто ради развлечения? Ты собираешься съесть эту олениху?
– А почему бы не совместить приятное с полезным?
Я судорожно сглатываю. Джек сует мне винтовку, та кажетс