К Кэтрин я приехала около десяти утра – якобы для того, чтобы отобрать фотографии и сделать коллаж для грядущей вечеринки в честь дня рождения Джека. Когда я вошла в дом, Кэтрин сообщила, что фотографии и всякие памятные вещи хранятся в кабинете Джеффри.
– Я пока заварю нам свежего чая, – сказала она и ушла на кухню.
В кабинете ее покойного мужа все осталось по-прежнему: панели из вишневого дерева, закрывающие стены от пола до потолка, огромный стол, кожаное кресло, роскошный камин и высокие сводчатые окна. Доски возле стола были чуть светлее, поскольку с них слез лак. Я помню, как спустя всего пару дней после обнаружения тела мужа Кэтрин позвонила к нам в дверь глубоко за полночь: руки, красные от хлорки, покрылись волдырями, после того как она долго оттирала кровь Джеффри с пола.
Заранее подготовившись к моему визиту, Кэтрин вытащила несколько коробок с фотографиями из огромного шкафа, стоящего позади стола. Но я прошла мимо и принялась доставать другие коробки, полные бумаг, тетрадей и фотоальбомов. Почти сразу же стало ясно, что тетради принадлежали Джеффри: страницы были исписаны его торопливым почерком. Я пролистнула одну и, зацепившись глазами за имя «Джек», вчиталась повнимательнее.
Я смотрю Джеку в глаза – и вижу там одну сплошную гниль. Он жестокий, эгоистичный социопат. Если он заполучит ту бедную девочку, то выжрет ее изнутри, высосет досуха, оставив одну оболочку. Джек не мой сын. Совершенно точно не мой, хотя Кэтрин считает, что я…
Услышав шаги миссис Вествуд, я захлопнула тетрадь.
– А вот и чай! – объявила Кэтрин.
Я торопливо запихнула тетрадь в коробку, натянула как можно более любезную улыбку и обернулась, принимая протянутую чашку.
– Нашла то, что искала? – спросила миссис Вествуд.
– Пока нет. Не возражаете, если я покопаюсь тут еще немного?
– Конечно, Ада, без проблем. Мне, правда, вот-вот должны позвонить, так что я тебя покину ненадолго, ладно?
– Да-да, хорошо. – Я постаралась не выдать свою радость. И, коснувшись картонной коробки, дожидавшейся на столе, уточнила: – Это тоже для меня?
– А, нет, это Джек принес. У него сломался шредер, вот он и попросил меня уничтожить кое‐какие бумажки.
Я невольно покраснела, вспомнив, как пнула шредер в кабинете Джека в тот день, когда мы с Кристофером вломились к нему в дом.
– В наши дни нельзя просто взять и выбросить информацию о клиентах в ведро, правда? – добавила Кэтрин.
Изнывая от желания заглянуть в коробку немедленно, я кивнула и отхлебнула обжигающего чая. В голове по-прежнему вертелись строчки, написанные старшим Вествудом.
– Я тут наткнулась на какие‐то тетради. Они ведь принадлежали Джеффри?
– Да. Так и не смогла заставить себя прочитать их. Он любил писать от руки. И обожал дорогую канцелярию. Ручки, хорошую бумагу… Я покупала ему новую тетрадь каждый год.
Между тем предсмертную записку Джеффри набрал на компьютере. Если он так любил писать от руки, зачем ему понадобилось печатать, особенно если учесть, сколько у него было роскошных ежедневников в кожаных обложках и пачек хорошей бумаги? Что‐то здесь не сходилось, но не могла же я расспрашивать миссис Вествуд о подробностях самоубийства ее мужа.
Задумавшись, я вытащила из ближайшей коробки фотографию. Джек и Чарли, совсем еще маленькие, стояли на фоне «Глицинии» в гидрокостюмах и ели по огромной порции мороженого.
– Мама упоминала, что вы продали «Глицинию». Не жалеете? – спросила я, вспомнив, как долго Кэтрин не могла решиться на этот шаг.
– Нет, дорогая, в конце концов я нашла хорошего покупателя.
– Вот как?
– Правда, меня просили пока не распространяться. Понимаешь, он, как мне кажется, задумал собрать нас всех вместе на летние каникулы, как только закончит переделывать коттедж.
– Кто?
– Джек.
Я чуть чаем не поперхнулась.
– Джек выкупил «Глицинию»?!
– Чарли коттедж не нужен, а Джек, наоборот, активно выступал против его продажи. Вот я и подумала, что…
Ровно в этот момент зазвонил телефон, и Кэтрин, извинившись, вышла.
Если Джек выкупил «Глицинию» и не пожелал об этом никому сообщать, значит, он может держать тебя там. Мне отчаянно захотелось немедленно позвонить Кристоферу, но я понимала, что нужно поискать другие улики. Так что я живо взялась за работу, просмотрев коробку с бумагами, которые Джек попросить уничтожить. В основном там были старые записи и всякие рекламные письма, но затем мне в руки угодила крупная рыба: банковские выписки. Я пробежала глазами список пару раз, прежде чем заметила периодически повторяющуюся операцию: снятие наличных в размере двухсот пятидесяти фунтов. Руку даю на отсечение, что ровно столько же получал Дэвид Тейлор за твое преследование. Я запихнула выписки к себе в сумочку.
Твердо вознамерившись отыскать фотографию, на которой одновременно будут и Джек, и Дэвид, я продолжила искать, перебирая старые снимки с Джеком и Чарли, сделанные в их детские годы в Америке. Я просмотрела их все, полюбовалась на то, как росли младшие Вествуды, и наконец, уже успев отчаяться, наткнулась на подборку снимков тех времен, когда Джек играл в регби.
Сердце у меня сжалось: нашла!
Тот же момент, что был запечатлен на профессиональную камеру и впоследствии украсил стену кабинета Джека, только здесь снимок был сделан на простой фотоаппарат и с немного другого ракурса; видно, Кэтрин снимала сама. И вот пожалуйста: на переднем плане выстроилась команда, а на заднем Дэвид, прекрасно различимый, шагал по лужайке с ящиком инструментов. Меня накрыло такое облегчение, что захотелось, как в мультиках, высоко подпрыгнуть и щелкнуть каблуками. Я аккуратно положила найденное фото в сумочку вместе с банковскими выписками.
Обнаружив даже больше, чем рассчитывала, я торопливо развернулась к двери и ненароком задела коробку с альбомами – ту, что вытащила из шкафа Джеффри и забыла на столе. Содержимое разлетелось по полу, и я спешно начала собирать его. И случайно наткнулась на маленький светло-бежевый альбомчик, раскрывшийся при падении. Там оказались фотографии моего отца. Причем я таких раньше не видела: здесь ему было чуть-чуть за тридцать, то есть мне на тот момент было около двух лет. По снимкам было нетрудно понять, почему отец, красавец с густыми волосами и ямочками на щеках, так понравился маме.
Пристроив альбом на коленке, я начала перелистывать страницы – и обомлела: сплошь фото моего папы и женщины, которая явно не была нашей мамой. На этих снимках они стояли на пароме и улыбались в камеру, обнимая друг друга за талию, наслаждались напитками на залитой солнцем веранде, и папа смотрел ей в глаза с таким выражением, с каким, насколько я знала, смотрел только на маму. А от последней фотографии мне и вовсе стало тоскливо: пара целовалась на фоне Триумфальной арки.
Наш папа целовался с Кэтрин в Париже.
– Ладушки, звонок состоялся, все вопросы решены, – проговорила миссис Вествуд, заходя в кабинет. – Ты нашла, что искала?
Я уставилась на нее, подбирая слова. У Кэтрин была интрижка с нашим папой и романтическая поездка во Францию. Возможно, именно поэтому Вествуды переехали в Америку. Возможно, узнав об интрижке, Джеффри и решился увезти семью отсюда – чтобы его жена не могла видеться с нашим папой. А потом кусочки мозаики начали складываться в картинку, от которой у меня и вовсе свело зубы. Ненависть Джеффри к младшему сыну, его уверенность, что Джек – не его сын, болезненная реакция на ваш с Джеком поцелуй, когда вы были еще подростками, – все это означало только одно. Джеффри знал то, о чем мы и не догадывались: Джек может оказаться нашим единокровным братом.
Глава сорок девятая
Сто шестидесятый день после исчезновения
Адалин Арчер
Сославшись на важную встречу, о которой совсем забыла, я извинилась и покинула дом Кэтрин – не забыв, конечно же, прихватить запасной ключик от дверей «Глицинии» из серой ключницы в коридоре. Я не собиралась им пользоваться, уверенная, что найденных мной улик хватит для официального ордера на обыск. Но ключ забрала просто на всякий случай. Его потом можно будет потихоньку вернуть – точно так же, как я вернула ключ от дома Джека.
Отъехав за угол, я припарковалась и отправила Кристоферу сообщение с просьбой встретиться через полчаса. А потом позвонила папе, потому что поговорить лично не успевала: если бы я поехала к нему, то не смогла бы встретиться с Кристофером вовремя. Я ничуть не сомневалась, что глаза меня не обманули и у папы с Кэтрин действительно была интрижка, но знала: если он сейчас подтвердит это, мой мир уже никогда не будет прежним.
– Ада? – удивленно откликнулся папа. – Очень хорошо, что…
– У тебя был роман с Кэтрин Вествуд? – выпалила я сразу же, пока не успела передумать.
В трубке повисло молчание, напряженное, как перетянутая скрипичная струна.
– С чего вдруг такой вопрос? – Папа кашлянул.
Сердце у меня сжалось: он не стал ничего с ходу отрицать. А ведь любой, кого обвинят в романе, которого нет и не было, возмутится и ужаснется.
– Ты с ней во Францию ездил.
– Она рассказала тебе, да? – В трубке послышался вздох.
– Я видела фотографии, – сообщила я и замолкла, давая отцу возможность переварить услышанное.
– Это не совсем то, о чем ты подумала, Ада.
– Тогда что это было?
– Мы с вашей мамой ненадолго расстались. Не потому, что я разлюбил ее. Но я потерял работу, мы оба были на нервах и постоянно скандалили. Вот я и съехал.
– Я такого не помню.
– А ты и не можешь помнить, ты тогда еще в пеленках лежала. Кэтрин пришла меня утешить, а то и утешиться самой. И однажды ночью…
Моему внутреннему ребенку отчаянно захотелось заткнуть уши пальцами и затянуть: «Ля-ля-ля, ничего не слышу…»
– Как бы то ни было, гордиться тут нечем, – угрюмо продолжил папа. – Мне совестно вспоминать о том, что мы сошлись за спиной у Джеффри. Я просил Кэтрин рассказать ему правду, но она не захотела, побоявшись, что он уйдет и оставит ее нищей. Через несколько месяцев, когда эйфория влюбленности схлынула, роман закончился и я понял, что хочу вернуть Мередит.