– Что, прости?
– Ты меня слушаешь вообще? – хмурится он.
Молча киваю. Он испытующе смотрит на меня, но я спокойно выдерживаю взгляд.
– Я говорю, все это тянется слишком долго. – Он указывает на нас обоих. – Хватит напряженности. Мне не хватает нашей близости.
Я не отвечаю. Джек очень-то не любит, когда его перебивают посреди очередного признания в любви.
– Мы можем все исправить, если ты сделаешь правильный выбор. Что ты решила?
Сжав зубы, я выдыхаю через нос – раз, другой… На третий мне удается загнать подальше ярость, которая клокочет внутри, подталкивая вскочить с дивана, наброситься на Джека и бить, бить, пока лицо не превратится фарш. Целых три вдоха уходит на то, чтобы набраться сил говорить спокойно.
– Ты хочешь, чтобы я ответила прямо сейчас?
– Не вижу смысла тянуть.
Ладони покрываются испариной. Я-то надеялась, что у меня чуть больше времени. Силюсь сглотнуть, но в горле будто камень застрял.
– Значит, или я пересплю с тобой, или ты убьешь Аду?
Льдисто-голубые глаза Джека холодны.
– Я пытаюсь тебе помочь. Так что ты решила?
Он как‐то сказал мне, что куда приятнее побудить человека изменить точку зрения самостоятельно, чем взять желаемое силой, но, если вдуматься, разве у меня есть какой‐то выбор? Так что я крепко зажимаю руки между коленей, чтобы не было видно, как они трясутся.
– Ладно.
– Правда? – вскидывается Джек.
Я киваю.
Он встает и, подхватив меня на руки, принимается кружить в полном восторге. А затем опускает на пол, добавив:
– Ты не пожалеешь о своем выборе. Обещаю.
У меня сводит желудок.
– А еще тебя ждет подарок, – добавляет Джек, широко улыбаясь. И, взяв меня за руку, ведет в столовую, где на столе лежит коробка, завернутая в бледно-розовую упаковочную бумагу. Джек предлагает мне открыть ее, а сам остается стоять позади, преграждая путь. Делать нечего, приходится заглянуть в коробку, и там обнаруживается белая шелковая комбинация. Подарок от любовника.
– Это для сегодняшнего вечера, – сообщает Джек.
– А откуда ты знал, что я соглашусь?
Он подходит ближе, и его дыхание обжигает мою шею.
– Потому что я знаю тебя.
– Мне казалось, тебе больше нравится, когда я ношу зеленое.
– Белое сейчас будет уместнее. Сегодня вечером мы начнем с чистого лица. Будем считать, что это наш первый раз.
Я опираюсь рукой на стол, потому что колени подгибаются. Это невыносимо. Слишком реально. Я не выдержу. Не смогу. Джек отводит мне волосы набок и целует в чувствительную точку между шеей и плечом, касается губами шрамов-лунок, и я вспоминаю, как его ногти впивались в кожу. Его ладонь скользит мне по бедру, забирается под свитер. Я замираю от ужаса, а он прижимается крепче.
– Да какого черта, зачем ждать до вечера? – Джек разворачивает меня к себе лицом и, легко подхватив, усаживает на обеденный стол, пристраиваясь у меня между ног и снова целуя. Я каменею в его руках, но он этого не замечает.
А я снова проваливаюсь в воспоминания о том, что творилось на холме. Как он вжимал меня в грязь, как стискивал руки. А потом Джек наваливается сверху, невероятно тяжелый, и я не могу вдохнуть, не могу…
Недовольное жужжание телефона выдергивает меня из воспоминаний. Джек неохотно отрывается от меня и хмурится, глядя на определившийся номер.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Вместо ответа Джек хватает меня за руку и тащит к двери подвала.
– Надо взять трубку, – только и говорит он.
Снова оказавшись в своем узилище, я жду, когда Джек вернется. Хочется принять душ еще раз: ненавистные прикосновения до сих пор ощущаются на коже, как липкая грязь.
Вскоре Джек возвращается, прихватив шелковую комбинацию, и, бросив ее на кровать, сообщает:
– Мне придется уехать.
– Надолго? – уточняю я, стараясь не выдавать облегчения.
– На несколько часов. – Джек напряжен и взволнован.
– Кто звонил?
Джек внимательно смотрит мне в лицо, словно раздумывая над ответом. Заминка означает, что звонок действительно важный, и я улыбаюсь в надежде смягчить сердце Джека. Уловка срабатывает.
– Полиция, – признается он.
– Почему вдруг? – Я невольно выпрямляюсь.
– Какого хрена меня никак не оставят в покое, а? – Джек, снова разозлившись, принимается расхаживать по подвалу. – Я сдал им Дэвида на гребаном блюдечке с каемочкой, в конце концов!
– А чего от тебя хотят теперь?
Джек растерянно запускает пальцы в волосы.
– Задать пару вопросов. Понятия не имею о чем. Видимо, твоя сестра мутит воду.
Сердце тревожно бьется, и я вскакиваю.
– Да нет, быть такого не может, – мямлю я, пытаясь отвлечь Джека от мыслей об Аде. – Она ж совсем безвредная. В смысле, всего лишь обычная домохозяйка, где уж ей… Ты ее переоцениваешь.
– Да, – кивает Джек, – пожалуй.
Я невольно дышу чаще – от страха и надежды. Может быть, полицейские сумели что‐то выяснить. Может быть, они приедут сюда. Может быть…
– Мне надо идти, – говорит Джек и отрешенно направляется к лестнице, но затем, спохватившись, разворачивается ко мне, в два шага оказывается рядом и, схватив за плечи, впивается в губы долгим поцелуем прежде, чем я успеваю увернуться. Не сразу отстранившись, он смотрит мне прямо в глаза. – Я не задержусь. Если уж у меня алиби, его можно подтвердить и завтра.
– Не стоит тянуть, – отвечаю я, поежившись, и глубоко вдыхаю. – Лучше съезди сейчас и разберись побыстрее.
Поцеловав меня еще раз, он уходит.
И на меня тут же накатывают слезы, которые никак не получается унять. Я в полной мере осознаю, на что подписалась, и чувствую себя так, будто лечу в яму, из которой потом буду вылезать долго и мучительно. С каждым новым днем, проведенным в подвале, с каждой неудачной попыткой побега сохранять надежду все сложнее.
Так что я позволяю себе выплакаться и долго рыдаю во весь голос, пока свитер не промокает от слез, а голова не начинает болеть. Стащив к чертям одежду Джека, я натягиваю комбинацию. Как же хорошо надеть вещь, которая мне по размеру и не пахнет им. На разгоряченной коже шелк кажется прохладным. Я сажусь на кровать, отчаянно стараясь не представлять, как позже Джек сорвет с меня эту комбинацию.
И тут слышу, как меня зовут по имени, и замираю, задерживая дыхание, отчаянно прислушиваясь. Голос доносится снова. А потом еще раз. Подскочив с кровати, я взлетаю вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и прижимаюсь ухом к двери.
– Элоди! Элоди! Элоди!
Голос отдаляется, и на меня накатывает паника. Сжав кулаки, я принимаюсь изо всех сил колотить в дверь, крича: «Я здесь!» Руки сразу начинают ныть от ударов, наверняка синяки останутся.
– Элоди?
– Ада? – У меня перехватывает дыхание. А следом за невероятным облегчением накатывает тревога и сердце колотится чаще. – Я здесь, – с трудом выдавливаю я, а затем повторяю громче: – Я здесь!
Прижав ухо к двери, жду ответа. Снаружи повисает молчание, затем ручка двери дергается.
– Заперто.
– Он хранит запасной ключ в сером шкафчике, на стене возле входной двери, – сообщаю я, вспомнив, что именно там нашла этот самый ключ несколько месяцев назад, когда впервые наткнулась на потайную комнату.
– Сейчас вернусь.
Я до сих пор не верю своим ушам. Она здесь. Ада действительно здесь.
Она возвращается практически сразу. Раздается металлический скрип, когда ключ входит в замок. Я замираю. Дверь со щелчком открывается.
И на пороге – моя старшая сестричка.
Мы кидаемся друг другу в объятия и падаем на колени, рыдая от облегчения.
– Ада, – шепчу я снова и снова, и с каждым разом ее имя кажется все слаще и слаще.
– Пчелка Элли… – бормочет она куда‐то мне в макушку.
Я обнимаю ее крепко-крепко, как обнимала в детстве, когда прибегала к сестре в спальню после очередного кошмара. Неужели она и правда здесь?
– Как ты нашла меня?
– Долгая история. – Ада отстраняется. – Надо позвонить Кристоферу, – добавляет она привычным деловитым тоном и, вытащив из кармана телефон, включает громкую связь.
– Какому Кристоферу?
Ада жестом велит мне молчать. Из трубки откликается мужской голос.
– Я нашла ее, – сообщает Ада. – Элоди со мной.
– Что?!
– Элоди со мной.
– Ты шу…
Ада машет мне рукой, и я подтверждаю:
– Да, я здесь, я…
– Элоди? – изумляется мужчина.
Я киваю незнакомцу, хоть он меня и не видит. Горло сводит от подступающих рыданий. Ада улыбается, глаза у нее радостно блестят.
– Ада, – продолжает трубка, – где вы?
– В «Глицинии». Я была права, Джек все это время держал ее тут. Он…
– Вам надо убираться оттуда, – перебивает мужчина резко, и улыбка Ады мигом гаснет, а мне отчего‐то становится страшно. – Мы вызвали Джека в участок на допрос, но…
– Знаю, – откликаюсь я, – он уже уехал. Его здесь нет.
– Он перезвонил пару минут назад и попросил перенести допрос на завтра. Сейчас Джек едет обратно в «Глицинию». Вам надо быстро убираться оттуда, и…
Но остальное я уже не слышу, потому что в замке входной двери лязгает ключ, и этот звук страшнее любой тревожной сирены. Меня охватывает ледяной ужас. Глаза у Ады широко распахиваются, она испуганно замолкает и разворачивается в сторону двери, но я успеваю схватить ее за руку: нам не выскочить из кладовки в коридор прежде, чем Джек окажется в доме. И если мы бросимся бежать прямо сейчас, то столкнемся с ним нос к носу. Единственное место, где Ада может спрятаться, – это подвал. Затащив ее внутрь, я скорее захлопываю дверь.
– Что ты делаешь? – шепчет она, глядя на меня, как на сумасшедшую.
– Запри дверь, – приказываю я, – быстро!
Сунув мне свой телефон, Ада запирает дверь на замок, и мы торопливо спускаемся по ступенькам.
– Элоди, ты что творишь?
– Мы не успели бы сбежать до прихода Джека. А если он тебя увидит, то убьет. – Из-за нарастающей паники мне едва удается вдохнуть: сжатые легкие никак не желают расправляться.