Я вздрагиваю от стука в окно. Фото падает из рук. Рядом с машиной стоит Чейз. Он одет так же, как был в школе: темные брюки и футболка. Лишь набросил сверху сине-зеленую толстовку. Черная лыжная шапка скрывает его светло-русые волосы.
Я спешно опускаю окно.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем выражение его лица меняется.
– Что случилось?
– Ничего. А что?
Он проводит пальцем под моим глазом, потом поднимает его. Я вижу каплю влаги на нем.
– Я постоянно плачу, – говорю, проводя руками по лицу. – Это мой недостаток. Даже если не хочу, слезы сами катятся. Думаю, у меня увеличенные слезные железы или что-нибудь в этом роде. Рейчел была совсем другой. Она никогда не плакала.
При звуке ее имени между нами повисает молчание.
– Извини, – бормочу я.
– За то, что ты упомянула Рейчел? Не стоит. Мне жаль, что тебе неудобно говорить со мной о твоей сестре. Но понимаю и не виню тебя. – Он сует руки в карманы. – Я увидел твою машину из окна гостиной. Ты следишь за мной?
Почему-то, несмотря на ту злость, что еще чувствую по отношению к родителям, я смеюсь.
– Если хочешь, – хотя веселье быстро затухает. – Ты пришел сюда, чтобы попросить меня уехать? Твоя мама меня видела? Она разозлилась?
– Нет. Разочарована, что еще хуже. – Он пытается улыбнуться, но не может, потому что слишком расстроен сам. – Я бы предпочел, чтоб она была как отец, который притворяется, будто меня вовсе нет. Но вместо этого она все так же продолжает любить меня, а я продолжаю… – он тяжко вздыхает, – все портить, – завершает он. – Как бы там ни было, я пришел сказать спасибо за то, что ты вступилась за меня сегодня.
– Правда? Думала, ты будешь злиться, потому что я сделала только хуже.
– Нет, я был неправ, когда говорил это. Эти парни хотят отрываться на ком-то, а я – легкая мишень. На их месте я, вероятно, делал бы так же.
– Нет, ты бы не стал. – Я знаю это.
Уголок его рта дергается.
– Да, вероятно, ты права: не стал бы. – Он на минуту опускает голову, а когда поднимает взгляд, улыбки уже нет, но есть что-то теплое, отчего я вся дрожу. – Приятно, что я не один.
Дрожь становится сильнее. Я впиваюсь пальцами в руль, лишь бы не сделать никакой глупости.
– Никто не должен быть один.
Повисает еще одна неловкая пауза. Он сует руки глубже в карманы и ковыряет асфальт носком ботинка. Я стискиваю искусственную кожу руля так сильно, что на ладонях, наверное, останутся следы от швов.
– Как дела дома? – наконец спрашивает он.
– Нормально, – вру я. Не могу же я рассказать, что родители сходят с ума после этой истории в школе, что они снова сняли мою дверь и что я позорно сбежала после одной из худших ссор, какие у нас случались. Он будет чувствовать себя виноватым и никогда больше не заговорит со мной. А к такому я не готова.
– А у тебя?
– Были дни и получше, – признается он. – Мэр не слишком доволен. Из-за этого инцидента у меня в личном деле появится отметка, и, если их накопится три, меня исключат из школы.
– Что? Это нелепо! – Я снова злюсь. – Ты невиновен!
– Они не знают этого наверняка. У полиции недостаточно оснований для моего ареста, но в школе работают другие правила. – Он пожимает плечами, все еще держа руки в карманах.
– Чушь собачья!
– Не думай об этом, – советует он. – Я буду стараться избегать неприятностей, и в конце концов это все станет неважным.
– А как насчет Троя и Джеффа?
Он снова пожимает плечами.
– Буду держаться от них подальше.
– Ты держался от них подальше с начала занятий. Это они постоянно встают у тебя на пути.
– Может быть, и так, но лучший способ избавиться от задир – игнорировать их. Знаю это из личного опыта. – Он делает ударение на слове «личный», и я понимаю, что он говорит о времени, проведенном в колонии.
Рейчел верила в справедливость. Пока арбитр судил игру честно, она принимала любой счет, даже если он был не в ее пользу.
– Он никому не подсуживал, – однажды сказала она после игры. – Большего и желать не стоит.
Я думаю, она сказала бы, что Чейза уже наказали и что мы должны оставить это позади. Но мне интересно, сможем ли мы, все мы.
Я спрашиваю его:
– Как думаешь, мы: ты, я, мои родители, твои родители, ребята в школе… – кто-нибудь из нас сможет оставить позади то, что случилось с Рейчел?
Чейз делает глубокий вздох и размышляет об этом. Мне нравится, что он не отвечает сразу.
– Часть меня желает этого, но другая верит, что так поступать неправильно. Не думаю, что забуду то, что сделал. Если это значит, что ко мне будут цепляться в школе или я не смогу в будущем получить работу, буду в чем-то ограничен, я не стану роптать. Я забрал чужую жизнь. Рейчел никогда не сможет пойти на выпускной бал или снова сидеть на занятиях. – Он замолкает и смотрит в сторону.
Слезы заполняют мои глаза, я моргаю как сумасшедшая, чтобы не дать им пролиться. Когда взгляд Чейза возвращается ко мне, его глаза тоже влажные.
– Значит, мы не можем быть друзьями, а это принять трудно. – Он расплывается в своей убийственной полуулыбке и. хлопает рукой по крыше моей машины. – Тебе, наверное, стоит поехать домой. Увидимся позже.
С этими словами он уходит.
Поверить не могу.
– Трус, – бормочу я еле слышно.
Завожу машину и еду домой. Не могу сказать, что помню дорогу назад. Я способна думать лишь о его словах и той горечи и сладости, что смешались в них.
У задней двери я прислоняюсь лбом к стене. Не знаю, готова ли войти. На самом деле я немного напугана. Непохоже, что родители кричали друг на друга, но, возможно, они ждут моего возвращения, чтобы поорать на меня. Может, они стоят за дверью, поджидая меня, готовые к битве. Но я не хочу драться. Правда не хочу. Десять минут с Чейзом – и его непробиваемое хладнокровие размягчило меня. Нет никаких сомнений: родители пересекли черту. Но если я буду орать как сумасшедшая или убегать, это мне ничего не даст. Мы должны примириться. Я знаю это. Просто… слишком устала, чтобы слушать громкие обвинения, которые будут предшествовать примирению.
Тем не менее я вхожу и не слышу ни звука. Меня встречают мрачная тишина и убийственный взгляд отца. Он маячит в дверях кухни. От его вида колени начинают дрожать. Он поднимает телефон, и даже с расстояния пяти футов я вижу, что экран показывает меня. На нем отображается карта с зеленой точкой.
– Папа… – начинаю я, запинаясь.
Он поднимает руку, показывая, чтобы я замолчала.
Я послушно повинуюсь.
Едва сдерживаемая ярость звучит в его голосе, когда он наконец говорит:
– Держись подальше от Чарльза Доннели – или я посажу его обратно в тюрьму.
24
На следующее утро Скарлетт вылавливает меня у шкафчика раньше, чем я успеваю его открыть.
– У меня сейчас нет сил драться, – сразу же говорю я, и мы обе слышим усталость в моем голосе.
Прошлой ночью я не сомкнула глаз. Просто лежала в постели, думая о Чейзе и об отцовской угрозе. Не знаю, выполнит ли он ее, но он может быть изобретателен, когда ему это нужно.
– Я не хочу драться, – ровно отвечает Скарлетт.
– Хорошо.
– Хорошо, – отзывается она.
Я мягко отстраняю ее, чтобы открыть шкафчик. Стоя к ней спиной, я беру с верхней полки свой учебник по расчетам.
– Ну давай, скажи это.
– Сказать что?
– Что я ужасный человек, потому что защищала его вчера, – упрямо продолжаю стоять к ней спиной.
Слышу мягкий вздох, а потом чувствую маленькую прохладную ладонь на своем плече. Я замираю, но прикосновение Скарлетт успокаивающее, не агрессивное.
– Я понимаю, почему ты поступила так.
Я быстро поворачиваюсь к ней.
– Правда?
Она поправляет свои каштановые волосы, перекидывая их через одно плечо. Она выпрямила их сегодня утюжком. Не знаю, нравится ли мне это. Люблю ее большие, пышные локоны. Ей и самой они нравятся. Скарлетт всегда говорила, что предпочитает локоны прямым прядям.
– Да, – говорит она, кивая. – Он для тебя – спасение. Как те собаки из приюта, которых ты так любишь. Ты пытаешься вести себя, будто вся такая крутая, но я знаю, что внутри ты мягкая и ранимая. Ты плачешь, когда никто не видит. Но…
Я знала, что будет это «но».
– Он не животное. Он не какая-то обиженная собачка, которой нужно немного любви, чтоб она снова начала доверять людям. Или какой-нибудь злобный кот, который шипит на тебя, но, как только почешешь его за ушком, начинает мурчать. Он преступник. Он угнал машину и сбил человека. Ты не должна забывать об этом, Ли… Бэт.
– Думаешь, я забыла? – спрашиваю я с сомнением. – Боже, я думаю об этом двадцать раз на дню: о том, что хожу в школу с тем, кто сбил Рейчел.
Думаю о том, что я потеряла девственность с этим парнем.
Думаю о том, что у меня чувства к нему.
Я думаю о нем гораздо чаще, чем о том, что он сделал.
– Хорошо, – твердо отвечает Скарлетт. – Ты должна помнить об этом. В следующий раз, когда захочешь спасти его, вспомни, кто он.
Я едва заметно киваю. Знаю, о чем она говорит и почему. Но я также знаю, что, если Чейзу снова понадобится помощь, я первая побегу на выручку.
Что со мной не так?
– Мейси все еще злится на тебя…
– Серьезно? – Я хмурюсь, потому что Мейси не из тех, кто долго дуется.
Скар вздыхает.
– Она думает, что ты считаешь ее глупой.
Угрызения совести мучают меня, когда я вспоминаю, как обвиняла Мейси в том, что она доверчивая и глупая. Она и правда такая, но я не должна была так грубить ей.
– Я поговорю с ней после урока, – бормочу я. – А что с Ивонн?
Моя лучшая подруга отмахивается.
– Ты же ее знаешь: она быстро забывает плохое. И Джефф тоже нормально к тебе относится. Он зашел ко мне прошлым вечером, и я его успокоила.
Джефф нормально относится ко мне? Она его успокоила? Да пошли они. Я к нему отношусь ненормально, и кому-нибудь стоит успокоить