Закусываю губу до боли и зажмуриваюсь. Хочу домой и к папе, чтобы он оградил меня от этого ужаса. Я всегда считала себя сильной духом, но лишь сейчас поняла, что это больше не так. Ричард с каждым днем ломал меня. Не физически, а морально. И если на первых порах я еще держалась, то на данный момент была близка к пропасти. Чувствую, как тянет низ живота и молюсь, чтобы продержаться еще чуть-чуть. Но мочевой неумолимо напоминает о своем существовании. Как и желудок. Это был уже третий день голодовки и второй день, когда я была полностью обездвижена. Как только я очнулась в этой сырой комнатушке и как только прошло головокружение, я принялась искать выход отсюда. Я кричала до хрипа, царапала двери и окна до крови под ногтями, стараясь выломать хотя бы кусок фанеры, но все безрезультатно. Затем я хотела убить Ричарда. Да-да, вы не ослышались. Когда речь начинает идти о сохранности своей собственной жизни, ты готов на любые поступки. Я не верила в его " будем жить долго и счастливо". Что-то внутри подсказывало, что он не остановится на этом. Ему не нужна безвольная кукла, ему нужны чувства. А что я могла ему дать, если только при одном его виде у меня возникало отвращение. При каждом его прикосновении, мне хотелось откусить ему пальцы, чтобы он больше не трогал меня. И была права, Ричард сатанел от того, что не может добиться взаимности.
– Не уж то мой братец настолько виртуозен в койке, что ты до сих пор не можешь его забыть, а? – орал он на меня, забрызгивая слюной.
Я ничего не отвечала, не хотела его раззадоривать. Любое слово могло выйти мне боком. И он уходил, а когда вечером возвращался обратно, то передо мной появлялся совершенно другой Ричард. Тот, которого я знала до всех событий. Он неизменно массировал мои затекшие руки и ноги, ворковал так, будто мы с ним находимся не в затхлом доме на отшибе, а на свидании. И как будто бы он не держал меня взаперти.
Вот и сейчас, он вернулся обратно и на его лице не было ни единого следа от недавней злости.
– Что ж, милая, нам нужно выбираться из этого ужаса. В конце концов, у меня работа и как видишь, семейные дела которые нужно уладить. Я теперь единственный сын и моя поддержка сейчас так необходима матери.
– Не забудь рассказать ей о том, кто именно сделал ее такой несчастной.
– Хлоя, будь немного милосердней. Может, я тоже страдаю.
– Ты? – Едва не захожусь в истеричном смехе.
– Вообщем, – он не обращает на это никакого внимания, – ты едешь со мной. Вижу, как глазки заблестели. Но поубавь свой пыл, сбежать не удастся. – С этими словами он вытягивает на свет шприц.
– Что это за дрянь?
– Это? А, всего лишь успокоительное, – Ричард говорит так, будто собирается вколоть мне витаминки. – Придется подержать тебя на нем, пока ты не станешь такой, как нужно. Ты же понимаешь, что лишний шум нам ни к чему, верно? Или ты думала, что я буду оставлять тебя одну без страховки?
Дергаюсь, кричу, брыкаюсь, но много ли ты сможешь сделать, когда связана по рукам и ногам. Он одни коленом упирается мне чуть выше локтя, таким образом, обездвиживая конечность и беспрепятственно вводит содержимое.
– Я клянусь тебе, я сделаю все возможное, но вырву тебе глотку! – Ору до тех пор, пока не отнимается речь и я не перестаю чувствовать свое тело от макушки до пяток. Я все вижу, слышу, но не могу пошевелиться. И сказать я тоже ничего не могу. Будто меня заперли в своем теле и я стала немым наблюдателем за всем происходящим.
– Вот и славно, – он улыбается, – теперь ты меня можешь сопроводить на грустное мероприятие. Ты же хочешь увидеть своими глазами его похороны?
Отстегивает меня от кровати и словно мешок с картошкой забрасывает на плечо, а затем выходит к машине. Все, что я могу делать – это смотреть и дышать. Могу лишь догадываться о том, что за паралитик он вколол мне. Накрывает чувство безнадежности. Я еду в машине по городу, но не могу подать и знака о своем местонахождении. Меня никто не услышит и не увидит сквозь тонированные стекла. Ричард делает все, чтобы я перестала существовать для этого мира. Мы проезжаем по знакомым улицам и сворачиваем к району, где находится дом Виктора. По коже ползут мурашки, неужели это псих решил жить в доме, где он же и убил своего брата? Но нет, мы спускаемся вниз и останавливаемся через три квартала. Небольшой дом с высокой оградой, который подошел бы для какой-нибудь семьи. Но не для такой пары, как мы.
На этот раз, он вытаскивает меня из машины аккуратно, как будто бы я подвернула ногу. Конспиратор хренов. Дом встречает нас прохладой и свежим воздухом, наполненным ароматом ванили.
– Ну вот, мы и дома, милая, – гордо произносит он и опускает меня на диван. – Наше с тобой гнездышко уже давно за нами истосковалось. Обвыкайся, а мне нужно в душ. Только смотри, никуда не уходи.
Этот урод смеется своей шутке и скрывается с глаз. Мне хочется вырвать ему сердце и сожрать прямо на его глазах. Но нет возможности даже повернуть голову. Я могу смотреть всего лишь в одну сторону, так как все мышцы стали мне не подвластны. И вижу открытую дверь, ведущую на террасу. Вот она свобода. Так близко и в тоже время безнадежно далеко. А ведь он глумится надо мной. Знает, что не могу сделать и шага, так чего же ему теперь беспокоиться, верно? Я вечная заложница этого места и этого человека.
Слышу шаги по ступенькам и он предстает передо мной посвежевшим после душа. Окидывает меня взглядом и бурчит что-то себе под нос. Потом вновь сгребает меня на руки и тащит наверх.
– Ты слишком долго была в одной одежде. – Ричард ногой толкает дверь ванной. – Стоит тебя освежить.
Нет! Не смей! Не трогай мою одежду! Но он не слышит моих мысленных криков и усаживает в холодную ванну. Методично освобождает меня от брюк и блузы, в которые я была одета под мантией и оставляет в одном белье.
– Я же не извращенец, – будто читая мои мысли, говорит он и включает воду. Поливая меня из душа, он так и моет мое тело, волосы. Затем укутывает в огромное полотенце и выносит в спальню. Бережно кладет на постель и старательно вытирает.
– Ну вот, совсем другое дело, – Ричард доволен своей работой. Я же проклинаю его. В этом деле я почти профи.
Звонок в дверь заставляет его отложить полотенце в сторону и посмотреть на часы.
– Как раз вовремя.
Что вовремя? Эй, урод, вернись и объясни!
Он возвращается в компании пожилой женщины, которая несет медицинский саквояж.
– Ох, бедняжечка, – всплескивает она руками при виде меня, – такая молодая и такое горе.
– Да, моя сестра не в лучшем виде. Но я надеюсь, что вы сделаете все как надо? – Лжет Ричард и кладет ей карман увесистый конверт. – Я за нее очень переживаю.
– Конечно, – она утвердительно кивает в ответ. – Все будет в лучшем виде!
Зачем он ее позвал, я узнаю уже по факту. Когда она вонзает мне толстую иглу в вену и поправляет штатив с капельницей.
– Ну вот, сейчас мы тебя восстановим изнутри. – Женщина хлопочет вокруг постели.
Если бы я могла, то стоя зааплодировала этому психопату. Как мастерски он выкрутился. Сама есть я не могла и не хотела, а он решил эту проблему по-своему.
Не знаю, что он наплел там, но эти два дня за мной смотрели так, будто я была особенным гостем фешенебельной клиники. Меня обхаживали и не оставляли одну, но упорно делали вид будто не замечают моих попыток привлечь внимание. Уж поверьте, я старалась. Я уже и подмигивала, и всячески моргала, но все было безрезультатно. Сиделки не понимали меня. И вскоре я вовсе оставила все попытки, с ужасом ожидая прихода Ричарда. А он, как ни в чем не бывало, продолжал играться в семью. Рассказывал о том, как прошел день, имитировал совместный ужин, где мне отводилась роль молчаливой куклы, восседающей за столом. Затем он устраивал меня на диване и включал фильм. Эдакий семейный просмотр с поп-корном. А я все смотрела на него и надеялась, что этот урод подавится зернышком и задохнется. Но и тут мои ожидания остались не услышанными. А по ночам, когда он укладывал меня в постель, я заливалась слезами от безысходности.
– Спасибо, завтра мы не нуждаемся в ваших услугах, – Ричард услужливо подтолкнул подушки мне под спину. – У нас тяжелый день, завтра похороны моего брата.
– Соболезную, – отзывается сиделка и собирает свои вещи. – Наберете, когда я вам понадоблюсь.
– Обязательно, – мило улыбается он ей в ответ одной из своих обворожительных улыбок. – Всего доброго.
Стоит двери захлопнуться, как возвращается "тот" Ричард. Я уже давно вычислила, что он страдает раздвоением личности. Особенно это заметно по ночам, когда он думает, что я сплю. Он ведет беседу сам с собой, будто в комнате находятся два человека. И поверьте, это страшное зрелище. Особенно, когда она имитирует в разговоре Виктора…
– Ну что, куколка, ты готова? – Пронизан волнением его голос, когда он на следующее утро заглядывает мне в глаза.
Нет. Не готова. Я вообще не хочу никуда ехать. Я не хочу видеть прощальную церемонию. Но ты же меня не слышишь, ты хочешь выдрать все воспоминания с болью и кровью. Выжечь, вытоптать, уничтожить. Ты жаждешь окончательно разбить меня.
Мы вновь движемся куда-то на север города. Как оказалось, там находилась небольшая церковь возле которой толпилось небольшое количество людей. Траурная одежда, скорбные лица и слезы на глазах. Очень много слез. Все то и дело подносили платки к уголкам глаз и о чем-то перешептывались.
– Любовь моя, боюсь, что тебе придется посидеть в машине. Но, не расстраивайся, ты ничего особенного не пропустишь. – С этими словами он целует меня в нос и выходит из машины, стремясь быстрее захлопнуть дверь. Смотрю сквозь затемненное стекло за тем, как он подходит к одной из женщин и обнимает ее, в то время как она сотрясается в рыданиях. Их мама. Как они оба на нее похожи, особенно Виктор. От одного только его имени, сердце начинает трепыхаться и болезненно колоть. Мой разум до сих пор не может принять факт его кончины. Мое внимание привлекает статная девушка, которая стоит чуть вдалеке и стряхивает пепел с сигареты. Ну, конечно же, Лидия. Жадно всматриваюсь в ее лицо и жалею, что меня нет рядом. Мне так хочется узнать, кем она была ему? Подругой или кем-то еще?