– И как же госпожа Туманова сумела добиться своего?
– О, очень просто, сударь! Хозяйка притворилась, будто серьезно заболела, больше недели пролежала в постели. А когда «выздоровела», заявила, что хочет застраховать свою жизнь в пользу графа. Мол, она так его любит… пусть, если она умрет, месье Поль будет помнить о ней… И они поехали в страховой дом. Мадам застраховала свою жизнь, а господин Ковалевский, расчувствовавшись, согласился застраховать свою в ее пользу. И она так ловко все провернула, что именно граф оплатил оформление обеих страховок, моя госпожа ни гроша не потратила.
– Скажите, Элен, раз уж вы были настолько в курсе дел своей хозяйки… Она уже тогда замышляла убить графа?
– Да. То есть напрямую об убийстве не упоминала, но все и так было ясно. Когда она снова увиделась с Урусовым, мадам сказала, что граф через некоторое время должен умереть. Мол, у нее нет сил ждать, когда за него примется чахотка или когда с ним произойдет какой-нибудь несчастный случай. Кроме того, ее отношения с графом стали ухудшаться, а вскоре месье Поль убедился, что она обманывает его, и в конце концов оставил ее. Но адвокату удалось не утратить доверие графа, он по-прежнему был в курсе всех дел Ковалевского, знал его домашний распорядок и прочее. Моя госпожа и Урусов обсуждали, как лучше все осуществить, чтобы на них не пала даже тень подозрения. Решили, что обеспечат себе алиби, а исполнителем будет Нелидов. Юноше они наговорили всяких ужасов о графе, и тот буквально рвался отомстить за мадам. Проще было обставить все так, будто графа хотели ограбить. Но заговорщики не знали, как пробраться в дом, им нужен был ключ. В конце концов моя госпожа вымолила у Ковалевского последнее свидание, попросила, чтобы граф вернул ей письма. Когда месье Поль пришел, она отвлекла его… то есть я хочу сказать – увлекла в спальню, а я по ее приказу выкрала у него ключ от черного хода.
– Тот висел на связке, на которой было несколько ключей, – кивнул комиссар. – Как вы поняли, что нашли нужный вам ключ?
– Я однажды видела похожий ключ у Соланж… Соланж Грюйер. Поверьте, месье, я надеялась, что они откажутся от своего плана… Но моя госпожа все время говорила о миллионе, как будто деньги уже были у нее в кармане. Мадам увлекла и Урусова, который поначалу не очень верил в затею – говорил, что забраться просто так в дом не удастся, там много слуг… выдвигал еще какие-то возражения… И тут граф решил продать особняк и перебраться на квартиру. Уволил всю прислугу, а камердинер, который остался, должен был сопровождать его брата в санаторий. Такой случай нельзя упускать, заволновались мадам и Урусов. Тем более что за день до того, в понедельник, Ковалевский сказал адвокату, что вспомнил про дурацкую страховку и собирался ее аннулировать…
– Дальше, прошу вас, – негромко промолвил Папийон, когда Элен замолчала.
– Дальше? Но мне не так уж много известно, месье… В ночь со вторника на среду хозяйка вернулась поздно – обеспечивала себе алиби, отправилась на какой-то смертельно скучный, по ее выражению, вечер… И она была сильно раздражена.
– Почему?
– Я так поняла, что, когда все разъезжались после вечера, к ней подошел Нелидов, которому хотелось поделиться, рассказать о том, что сделал… Мадам отчитала его, сказала, что тот ведет себя, как ребенок, что если их увидят, могут возникнуть подозрения… А потом пришло письмо.
– Что за письмо?
– У моей госпожи случилась истерика, когда она его прочитала. Это было письмо от какого-то шантажиста, довольно безграмотное… Там говорилось, что Нелидов убил графа и потом прямиком отправился к мадам. У нее наверняка есть деньги, и она должна заплатить, чтобы эти сведения не попали к…
Элен запнулась.
– К кому?
– К вам, месье. Там прямо так и было сказано: к комиссару Папийону.
– Что произошло дальше?
– Хозяйка вызвала Урусова, вызвала Нелидова… Стали совещаться, кто мог молодого человека видеть. И тут Нелидов вспомнил, что, когда покинул особняк, за ним некоторое время шла накрашенная девица… Он, мол, подумал, та просто ищет клиента… Мадам с адвокатом накинулись на него и стали осыпать ругательствами… я даже не подозревала, что моя госпожа знает такие слова… Но Урусов заявил, что все можно устроить.
– Это он убил ту девицу?
– Ох, месье… В самом деле? Простите, не знала… Последнее время мадам стала отсылать меня, когда к ней являлись гости. А я… я не осмеливалась ослушаться, потому что очень боялась ее, месье…
– Когда Урусов приходил к Тумановой в последний раз, в его облике не было ничего необычного?
– При нем не было трости, которую адвокат обычно носил с собой… Это не простая трость, а с клинком. Помню, он говорил, что если вдруг на него нападут, то сумеет защититься. И еще… – Элен немного поколебалась. – Мне показалось, Урусов был рад и подавлен одновременно. Я услышала только одну фразу из его разговора с мадам – что теперь все будет в порядке, он уничтожил доказательство из горшка. Не знаю, при чем тут какой-то горшок, я, наверное, не так поняла…
«Что ж, зато мне теперь ясно все, – подумал Папийон. – Урусов был подавлен, потому что совершил два убийства, а рад – потому что нашел записку Викторины, в которой изобличались Туманова и Нелидов».
– Скажите, Элен… Вы ведь сообразительная девушка, так почему вы не обратились в полицию? Ведь знали же, что ваша хозяйка и ее любовник готовятся убить графа. А позже понимали, что для шантажиста дело добром тоже не кончится.
– Все так, месье, но посудите сами… Я всего лишь бедная горничная. К тому же бельгийка, и над моим произношением не смеется только ленивый. Кто бы мне поверил? Убийцы ведь не какие-нибудь апаши – месье Урусов довольно известный адвокат, а мадам дворянка, причем, как она говорит, королевских кровей.
Папийон вздохнул. Эта девушка с некрасивым лицом права. Кто бы ей поверил, явись она в полицию с несообразной историей: трое дворян хладнокровно собираются убить четвертого? Кто бы поверил ему самому, если бы в начале расследования он заявил, что намерен искать убийц среди великосветских знакомых графа, а вовсе не среди парижской шпаны?
Комиссар сказал Элен, что протокол отпечатают на машинке, а потом принесут ей на подпись, и поднялся. В коридоре к нему подошел взволнованный Бюсси.
– Патрон… Приехала кузина Викторины Менар. Незадолго до своей гибели та отправила ей письмо.
– Пошли! – отрывисто бросил комиссар.
В кабинете навстречу ему поднялась веснушчатая девушка с простым, даже глуповатым лицом. Папийон сразу же вспомнил, где раньше его видел: несомненно, эта девушка была запечатлена рядом с Викториной на фотографической карточке, той самой, которую Урусов выбросил из стола, роясь в вещах убитой.
– Вы комиссар Папийон? А я Франсуаза, кузина Викторины… Она написала мне такое странное письмо! Наказала принести его вам, если с ней что-нибудь случится… И вот… ее убили… а я тут… как она просила… – заплакала девушка. – Она была так добра ко мне… деньги присылала…
Пробежав глазами первые строки письма, комиссар сразу же повеселел. Дело складывалось гораздо удачнее, чем он предполагал. Вина Нелидова будет доказана однозначно, убийца графа Ковалевского, скорее всего, кончит свои дни на эшафоте. Урусов тоже понесет наказание. Но какое, это уж смотря как повернут дело прокурор и адвокаты: все-таки его жертвы не графья, всего лишь проститутка и сутенер. А Мария Туманова… Да, конечно, дамочка играла в этой истории самую омерзительную роль – подстрекала к убийству. Но формально на ее руках нет крови. «К сожалению, – сказал себе Папийон, – она отделается несколькими годами тюрьмы, не более».
Глава 25Признание Нелидова
Министр внутренних дел блаженствовал. Или, выражаясь газетным языком, почивал на лаврах. Сейчас он походил на человека, на которого вылили из окна какую-то дрянь, и тот в отчаянии побежал в ближайший магазин, чтобы купить новую одежду, а она оказалась в сто раз лучше прежней: прохожие провожают его восхищенными взорами, и мир снова окрашивается в радужные тона.
Таким ушатом с дрянью, по мысли министра, явилось для него убийство графа Ковалевского. Погиб аристократ, да еще русский, представитель страны-союзницы – что может быть хуже? В глубине души министр возблагодарил французскую аристократию, что уж она-то по крайней мере умеет себя вести, а если и умирает, то вовсе не при таких драматических обстоятельствах, которые могут дать пищу для пересудов.
На всем протяжении расследования газетчики, обрадованные тем, что им наконец-то подвернулся хороший, лакомый, стоящий скандал, судили, рядили, зубоскалили, строили предположения одно хлеще другого, захлебывались желчью. И будь министр мишенью, на нем не осталось бы живого места – столько критических стрел было выпущено в его адрес. Репортеры дружно осуждали отсутствие безопасности на парижских улицах (хотя граф был убит в собственном доме), бездействие полиции (хотя все отлично знали, что Папийон не из тех полицейских, которые позволяют себе сидеть сложа руки), ругали правительство (как будто оно имело какое-то отношение к гибели Ковалевского), а в конце концов сошлись на том, что мир вообще, и Франция в частности, катится в тартарары.
Само собой, оживились и представители самых различных социальных групп и профессий, которые наперебой стремились высказать свое отношение к делу Ковалевского – без которого, прямо скажем, их персоны никого бы не заинтересовали. Покрытые пылью истории роялисты громогласно утверждали, что будь Франция королевством, а не республикой, с графом Ковалевским не случилось бы то, что с ним случилось – как будто государственный строй хоть кому-то когда-то мешал прикончить своего ближнего. Гадалки, предсказатели, экстрасенсы и просто шарлатаны всех мастей наперебой раздавали интервью, уверяя, что им удалось разгадать личность убийцы, но давали его описание в таких туманных выражениях, которые могли бы подойти любому прохожему.
Вообще заурядное, по сути дела, происшествие, которое присутствует в уголовной хронике с т