Миллер возвращается без жилетки и галстука, ворот рубашки расстегнут. Он наливает в стакан какую–то жидкость темного цвета, и в этот раз я замечаю этикетку. Это скотч. Он снова садится на кофейный столик передо мной и не спеша делает глоток, смотрит на стакан хмурым взглядом, позволяя каплям алкоголя обжечь горло, и ставит стакан на столик.
Как я и думала, он передвигает его, после чего складывает руки вместе, глядя на меня задумчиво. Я тут же настораживаюсь от этого взгляда.
– Почему ты не пьешь, Ливи?
Не зря я беспокоилась. Он продолжает твердить, что не хочет переходить на личное, и все же без проблем задает мне такие вопросы или врывается в мое личное пространство, а именно в мой дом и за мой обеденный стол. Хотя я и не говорю об этом, ведь чего я действительно хочу, так это, чтобы мы перешли действительно на личное.Не хочу просто так делить с ним свое тело.
– Я себе не доверяю.
Его брови удивленно взлетают:
– Не доверяешь себе?
Чувствую себя неловко, блуждая взглядом по комнате, несмотря на желание поделиться этим. Просто нужно собраться с духом, чтобы отыскать слова, которые я так долго отказывалась произносить.
– Ливи, сколько раз нам нужно к этому возвращаться? Когда я говорю с тобой, ты смотришь на меня. Когда я задаю вопрос, ты отвечаешь, – он осторожно касается моей скулы и вынуждает посмотреть на него. – Почему ты себе не доверяешь?
– Я становлюсь другим человеком под воздействием алкоголя.
– Не уверен, что мне нравится, как это звучит, – ему не нужно говорить мне это. Его глаза все за него сказали.
Чувствую, как заливаюсь краской, обжигая, наверное, кончики его пальцев.
– Мы не очень сочетаемся.
– Поясни, – говорит Миллер резко, поджимая губы.
– Неважно, – пытаюсь освободить лицо из его хватки, больше уже не желая делиться личным, его реакция на мои новости стала причиной такой перемены. Здесь больше нет ничего постыдного.
– Это был вопрос, Ливи.
– Нет, это был приказ, – бросаю я, защищаясь, силясь вырваться из его хватки. – Тот, на который я выбираю не давать пояснений.
– Ты скрытная.
– А ты навязчивый.
Он отшатывается немного, но быстро приходит в себя.
– Я навязчивый в этом вопросе и я собирать предположить, что раньше ты занималась сексом только будучи нетрезвой.
Еще больше краснею:
– Твои инстинкты не обманывают, – бормочу я, – это все или ты бы хотел выяснить пошагово кто, что, когда и где?
– Дерзить необязательно.
– С тобой, Миллер, обязательно.
Он щурит свои ярко синие глаза, глядя на меня, но не отчитывает за плохие манеры.
– Хочу знать пошагово.
– Нет, не хочешь.
– Твоя мама, – эти слова заставляют меня моментально застыть, и, судя по его взгляду, он это заметил. – Когда мне пришлось прятаться в твоей комнате, твоя бабушка упомянула историю твоей мамы.
– Это не имеет значения.
– Нет, имеет.
– Она была проституткой, – слова на автомате вылетают изо рта, удивляя меня, и я рискую взглянуть на Миллера, чтобы оценить его реакцию.
Он собирается заговорить, но только тяжело вдыхает и выдыхает. Я, как и думала, шокировала его, но хотелось бы, чтобы он, в конце концов, сказал что-нибудь….что угодно. Но он не говорит, так что это делаю я.
– Она бросила меня. Оставила на дедушку с бабушкой в поисках жизни, полной секса, алкоголя и дорогих подарков.
Он рассматривает меня близко. Отчаянно хочу знать, о чем он думает. Точно не о хорошем.
– Расскажи, что с ней случилось.
– Я уже рассказала.
Он снова передвигает стакан и возвращает ко мне свой взгляд.
– Ты мне только рассказала, что она брала деньги взамен за….развлечения.
– И это все, что нужно знать.
– Так и где она сейчас?
– Мертва, наверное, – из меня вырывается злобное шипение. – Мне правда все равно.
– Мертва? – выдыхает он, показывая больше эмоций. Теперь я вытягиваю из него реакции по всем фронта.
– Наверное, – пожимаю плечами. – Она гонялась за иллюзиями. Каждый, кто попадался на ее удочку, не соответствовал ее требованиям, даже я.
Выражение его лица смягчается, окрашенное симпатией.
– Почему ты решила, что она мертва?
Я делаю глубокий вдох, собираясь с силами объяснить то, что до этого никому не хотела рассказывать.
– Она слишком много раз попадала в руки не тех мужчин, и у меня есть банковский счет, который пополнялся годами, и к которому не прикасались с тех пор, как она исчезла. Мне было всего шесть, но я помню, как бабушка и дедушка постоянно спорили о ней, – в голове настойчиво всплывают картинки страдающего деда и плачущей бабули. – Она постоянно пропадала на пару дней, но однажды не вернулась. Спустя три дня дедушка позвонил в полицию. Они начали расследование, опросили всех до единого ее клиента и немыслимое количество предыдущих, но, учитывая ее образ жизни, закрыли дело. Я была маленькой девочкой и ничего не понимала, но в семнадцать я нашла ее дневник. Он рассказал мне все – в подробных деталях.
– Я… – Миллер явно не знает, что сказать, так что я продолжаю. Чувствую какое–то облегчение, избавляясь от этого груза, даже если это значит, что Миллер уйдет от меня.
– Ни в чем не хочу быть похожей на свою мать. Не хочу напиваться и заниматься сексом без чувств. Это унизительно и бессмысленно, – осознаю сказанное, едва слова срываются с губ, но я не давала Миллеру повода думать, что с моей стороны нет чувств. – Она предпочла этот образ жизни своей семье, – я поражаюсь тому, что мой голос остается ровным и сильным, даже слыша все это вслух впервые в своей жизни, отчего мне становится больно.
Миллер надувает щеки, тяжело выдыхая, и берет в руки пустой стакан, хмурясь на него.
– Шокирован? – спрашиваю, а сама думаю, что могла бы сделать с одними из тех шорт.
Он смотрит на меня так, как будто я сумасшедшая, потом встает и направляется к шкафу со спиртным, наливает еще виски в свой стакан, на этот раз заполнив его наполовину, а не как обычно, на два пальца. А потом он удивляет меня, наливая во второй стакан, прежде чем снова занять место напротив меня. Протягивает мне новый стакан:
– Выпей.
Я немного потрясена при виде стакана, маячащего перед носом:
– Я сказала тебе…
– Оливия, ты можешь выпить, не пьянея до беспамятства.
Осторожно протянув руку, беру стакан:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – практически рычит Миллер перед тем, как выпить. – Твой отец?
Я пресекаю взрыв ироничного смеха, вместо этого пожимаю в ответ плечами, отчего он выдыхает в стакан у рта.
– Ты не знаешь?
Качаю головой.
– Ненавижу твою мать.
– Что? – спрашиваю в шоке. Может, я просто неправильно услышала.
– Я ее ненавижу, – повторяет он ядовитым голосом.
– Так же, как и я.
– Хорошо. Тогда мы оба ненавидим твою мать. Рад, что мы это выяснили.
Не зная, что говорить дальше, я сижу молча и наблюдаю, как Миллер погружается и выплывает из раздумий, тяжело дыша, как будто намеревается что–то сказать, но тщательно обдумывает слова. Нечего тут говорить. Отвратная ситуация, и нет слов, способных это сгладить. Это моя история. Я не могу изменить того, кем была моя мать, чем она занималась, и не могу изменить того, что позволила этому так повлиять на мою жизнь.
Он, в конечном итоге, говорит, только совсем не то, чего я ждала:
– Так значит, я единственный, с кем ты спала на трезвую голову?
Я киваю и отодвигаюсь к спинке дивана, увеличивая между нами расстояние, но не могу отвести от него глаза.
– И тебе это понравилось?
Глупый вопрос:
– Меня это пугает.
– Я тебя пугаю?
– То, что я чувствую рядом с тобой, меня пугает. Я не узнаю себя рядом с тобой, – шепчу, не спеша раскрывая перед ним все свои карты.
Он осторожно ставит стакан на стол и опускается передо мной на колени.
– Я заставляю тебя чувствовать себя живой, – Миллер скользит руками по моей спине и тянет вперед до тех пор, пока наши лица не оказываются близко, дыхание смешивается в маленьком пространстве между нашими ртами. – Я не нежный и не ласковый мужчина, Оливия, – говорит он, как будто пытаясь поделиться со мной частичкой себя. – Женщины хотят меня только для одного, потому что я не даю им повода ожидать чего-то большего.
Миллион слов вертится на языке, отчаянно складываясь в предложения в попытке вырваться изо рта, но я не хочу спешить:
– Ничего большего, кроме лучшего траха в их жизни, – тихо замечаю.
– Совершенно верно, – он отодвигает мой стакан и берет мои руки, закидывая их себе на плечи.
– Ты обещал мне это, – напоминаю ему.
Его веки медленно опускаются.
– Не думаю, что смогу выполнить это обещание.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я, чтобы он подтвердил, что я не выдумываю вещи или что он наговорил мне это из сочувствия. Плечи опускаются в усталом выдохе, но он продолжает смотреть вниз и все также молчит. – Если тебе задали вопрос, то вежливо было бы ответить, – бормочу я, отчего его голова удивленно поднимается. Я не увиливаю. Пусть скажет, что происходит.
– Я говорю, что хочу боготворить тебя, – он наклоняет голову и тянется, поймав мои губы, поднимается вместе со мной. Он единственный, кто сейчас осторожничает, но я не хочу его поторапливать. Я могу подождать, а между делом он будет меня боготворить.
Я удивлена, когда он опускает нас на диван и перемещается, пока не оказывается на спине и не опускает меня между разведенных бедер, усаживая меня на нем. Наша одежда все еще на месте, и он не делает попыток от нее избавиться, видимо довольствуясь одними умопомрачительными поцелуями. Его щетина царапает кожу, повторяя ловкие движения губ, но сквозь абсолютное счастье я едва замечаю щекочущее чувство. С Миллером все случается самым естественным образом. Он ведет, и я следую за ним. Мне не нужно думать, я просто следую, именно поэтому сейчас я расстегиваю его рубашку, лишь бы почувствовать жар его кожи под ладонями. Простонав в его рот, я чувствую первые искры его тепла, которые вторят моим, когда руки блуждают по его торсу, который вздымается и опускает в такт дыханию.