Как бы ни было мне плохо до этого момента, но после этих слов стало еще хуже. Единственная моя надежда на спасение рухнула. Эти хитрые бестии продумали все до мелочей, не оставив нам с боссом никаких шансов. Что за напасть такая в этом году? Сначала помощник депутата чуть не заставил нас признать свое поражение, теперь вот еще какие-то крутые загнали в угол… А ведь это год Тигра, мой, между прочим, год, ибо в апреле мне исполнилось двадцать четыре. Казалось бы, сам Бог велел Тигру охранять меня и лелеять, а тот почему-то плюнул на меня, даже несмотря на то, что я в детстве была рыжей, и пустил судьбу своей подопечной на самотек. И куда только астрологи смотрят?
— Что это вы так разоткровенничались? — спросила я, чтобы отогнать тоскливые мысли. — И вообще, кто вы такой?
— Я спонсор или инвестор — как будет угодно, — он широко улыбнулся. — Зовут меня Евгений Николенко, можно просто Женя. Я вкладываю деньги в различные, выгодные, на мой взгляд, нетрадиционные предприятия, в которые ни один нормальный человек деньги не вложит, ибо не видит в этом перспективы. А я вижу, потому что мне на роду написано вывести человечество на гораздо более совершенный уровень развития…
— Вы страдаете комплексом Бога? — съязвила я.
— Ничуть. — Он щелчком послал истлевшую сигарету в дальний угол комнаты и достал из пачки «Мальборо» новую. — Хочешь курить? Ты не думай, это не наша подделка. Мне из Америки привозят, прямо с фабрики «Филип Моррис» — тамошний директор мой хороший приятель.
— Не откажусь, — неожиданно для самой себя произнесла я.
Он поднялся со стула, подошел, присел на краешек моей кровати и поднес зажженную сигарету к моему рту. Я увидела его холеные пальцы, почувствовала приятный запах хорошего одеколона, от которого по телу пробежали мурашки, и жадно затянулась. Голова сразу же закружилась.
— Ты побледнела, — сочувственно сказал он, с беспокойством глядя на мое лицо. — Нужно спросить у профессора, можно ли тебе курить перед инъекцией. — Он уселся поудобнее и с увлечением заговорил: — Между прочим, насчет комплекса Бога ты недалека от истины. Я уже вложил немалые деньги в новейшие технологии, основанные на теории о микролиптонах. Ты знаешь, что это такое?
— Слышала краем уха. — Я сразу вспомнила профессора Коха с его навязчивой идеей создания психотронного генератора, который я безуспешно разыскивала в прошлом году.
— Вот видишь, и ты тоже слышала, — удовлетворенно проговорил он. — Эти сумасшедшие на первый взгляд ученые за годы советского режима понапридумывали столько всякой всячины, что никаких денег не хватит, чтобы претворить это в жизнь. Их никто никогда не слушал и не понимал, все их изобретения до сих пор гниют на полках, и только я один понял, какая это золотая жила.
— Откуда же у вас такие деньги?
— Деньги? Для меня не существует такого понятия, как деньги. Они были у меня всегда, с самого рождения, и с каждым днем их становится еще больше. Для меня это так же привычно, как и воздух, которым я постоянно дышу. Но это не самая подходящая тема для разговора. Ты спросила, почему я так с тобой откровенен? Что ж, я отвечу: потому что через час ты уже вообще ничего не будешь помнить. Как мне объяснил профессор Мамонтов, в твоем мозгу просто сотрут всю информацию из клеток памяти, а потом по новой запишут то, что мне нужно. Твоя личность как таковая перестанет существовать. Он настроит твое сознание на полное подчинение только моему голосу…
— Да это же бред сивой кобылы! — опять не выдержала я. — Такого просто не бывает!
Он рассмеялся.
— Вот и все мои друзья так говорят, когда впервые слышат. Им тоже это все кажется фантастикой. Однако благодаря мне это стало реальностью. И поверь, многое из того, что делают сегодня в моих лабораториях, уже давным-давно практиковалось в советских психушках и НИИ КГБ, только в гораздо более грубой и бессмысленной форме. Слышала, наверное, о «блокаде памяти», о психотронном кодировании, о сентетивном гипнозе и так далее?
— Скажите, вам меня не жалко? — всхлипнула я, умирая от жалости к самой себе.
— Честно? — серьезно спросил он. — Очень жалко. Будь ты хоть немного глупее, я бы сделал тебя своей любовницей и время от времени посылал тебя убирать конкурентов. Но, как я уже убедился, ты не из тех, кто добровольно согласится идти против своей совести. Поэтому я использую тебя только один раз и, пардон, уничтожу…
— Так вы это уже давно задумали?
— Как только услышал о твоих подвигах, а что? — Он удивленно посмотрел на меня.
— А профессор сказал, что это он придумал, когда меня только увидел, — наябедничала я на Мамонтова.
— Это у них случается, — мягко улыбнулся Евгений. — Они все немножко сумасшедшие и очень тщеславные. Пусть тешатся, пока есть возможность. Главное, чтобы отрабатывали деньги, которые я им плачу.
Он посмотрел на часы, встал со стула, расправил пиджак и ставшим вдруг холодным тоном произнес:
— Прощайте, Мария. Честно говоря, вы мне очень нравитесь как женщина. Но вы сами выбрали себе другую участь. Мне искренне жаль…
Склонив голову в коротком поклоне, он развернулся на месте и быстрым шагом вышел прочь из комнаты, оставив меня гадать, с кем я беседовала — с хорошим, но больным человеком или с законченным негодяем. Тотчас же в комнату вошли Мамонтов и еще двое молодых мужчин в больничных халатах и шапочках. Вслед за ними уже знакомая мне мужеподобная медсестра вкатила двухэтажную металлическую тележку с накрытыми белой материей полками. На тележке что-то многозначительно позвякивало, от чего по моей спине сразу же побежал неприятный холодок. Господи, неужели это не сон?!
— А вот и я! — радостно объявил, потирая руки, профессор, член-корреспондент Академии наук. — Заждалась небось, девица-красавица?
Беспомощно дернувшись на постели, я еще раз убедилась, что вырваться невозможно, и, отвернувшись к окну, затихла. Пусть делают что хотят, мне уже все равно, лишь бы это все поскорее закончилось.
— Так, ребятушки, подготовьте мне пациентку к операции, — скомандовал Мамонтов.
Я уж было обрадовалась, подумав, что сейчас меня распеленают и я накостыляю тут всем по первое число, но не тут-то было. Ребятушки сели с двух сторон на кровать, один, сграбастав двумя руками мои волосы, поднял их вверх, оголив шею, а другой начал тщательно протирать ее со всех сторон смоченной спиртом ваткой. Через минуту нежная кожа на моей шее покрылась красными пятнами, а сама я от запаха спирта слегка захмелела.
— Готово, Аркадий Викторович, — доложил ассистент, выбрасывая ватку в специальную металлическую ванночку на тележке.
— Отличненько! — расцвел в улыбке профессор. — Уступи-ка мне место, Олежек, а ты, Славик, держи ей голову покрепче, чтобы не трепыхалась. Сам понимаешь, операция очень сложная, требует тонкой работы. Маша, повязку!
Медсестра подошла к нему сзади и ловко окрутила его противное лицо марлевой повязкой, умудрившись при этом не задеть очки.
— Перчатки. — Он поднял согнутые в локтях руки и пошевелил пальцами.
Услужливая медсестра тут же вытянула из кармана резиновые перчатки и аккуратно натянула их на морщинистые руки профессора. Мельком взглянув на них, он удовлетворенно проговорил:
— Тэк-с, начнем, господа.
Он приблизился ко мне, деловито осмотрел истерзанную шею и поднял руку.
— Шприц.
Сестра подала ему шприц.
— Славик, ты держишь?
— Держу, профессор. — Славик еще сильнее вцепился в мои волосы, и я закусила губу от боли.
— Олежек, ноги.
Олежек бросился к моим ногам и навалился на них всем своим центнеровым весом.
— Замечательно, — сказал профессор, наморщив лоб, и выдавил из шприца воздух. Потом осклабился. — Ну что, голубушка? А ведь тебе сейчас очень крупно повезет — ты станешь бессмертной. Небось рада?
— Может, не надо, профессор? — взмолилась я.
— Глупости, — посуровел он, нахмурив брови и примеривая шприц к моей шее. — Маша, ты когда-нибудь встречала более неблагодарную тварь, чем эта?
— Никогда, Аркадий Викторович, — буркнула та густым басом.
— Вот-вот, и я о том же. — Он оттянул рукой мой подбородок. — Не понимают невежды своего счастья. Ну, поехали…
— Постойте, профессор! — Я напряглась всем телом. — Можно один вопрос?
Он застыл, недоуменно глядя на меня.
— Что еще?
— Вы уверены в своем препарате? Он надежен?
Тот мгновенно оскорбился, кисло скривившись, повернулся к стоявшей за спиной Маше и пожаловался:
— Ты слышала, Маша? Она сомневается…
— Дура, — коротко резюмировала Маша.
— Профессор, вы можете породить чудовище! — выкрикнула я в отчаянии. — Вы ведь ничего обо мне не знаете!
— Спокойно, моя милая, спокойно, мои препараты универсальны. Они проверены на крысах, обезьянах и людях. Результаты просто потрясающие!
— Но я не человек, профессор!
Глаза его округлились, он на мгновение опешил, а потом снисходительная улыбка поползла на его губы:
— А-а, понятно. Мне говорили, что ты якобы умеешь выпускать наружу свои звериные инстинкты, но, поверь, в данном случае это не имеет никакого значения — все клетки человеческого мозга устроены одинаково. Я их изучил, как никто другой…
— Вы идиот, профессор!
— А вот этого тебе говорить не следовало, — посуровел он. — Славик, ты держишь?
— Еще как, профессор! — радостно откликнулся тот, еще больнее сжав мои волосы.
— Тогда поехали…
— Профессор! — вскричала я в последней надежде предотвратить неизбежное. — Хотя бы скажите мне, как это остановить, когда я буду убивать вас?!
— Меня?! — не поверил он, и глаза его стали совершенно безумными. Потом он вдруг убрал шприц от моей шеи и коротко бросил: — Марш отсюда. Все!
Через секунду никого, кроме меня с Мамонтовым, в комнате не осталось. Ученый, убедившись, что они это сделали, повернулся ко мне. В глазах его теперь уже сквозило беспокойство.
— Нельзя убивать того, кто тебя породил, девочка, — зашептал он, наклонившись к моему уху. — Но если эта дикая мысль все же придет тебе в голову, то постарайся запомнить, хотя это и нереально, вот что: я — единственный, кто сможет вернуть тебя к жизни. Ты не думай, я не преступник, я придумал противоядие, но об этом никто не должен знать, слышишь? Иначе погибну я и все те, кого я изуродовал, поняла? Я еще надеюсь, что смогу вырваться отсюда… — Он воровато оглянулся на дверь. — Эти сволочи постоянно за мной следят. Но ты не дрейфь, тебе не будет больно, ты просто перестанешь существовать, и все. Но, если вдруг вспомнишь себя, знай: только я, только я, только я смогу тебе помочь. — Он вдруг нежно провел рукой по моей щеке. — Честно говоря, я сам тебя боюсь, де