— Ну зачем же самой все это тащить? — запротестовал Миша. — Я договорился со своими знакомыми, они согласны подкинуть вас до дома, тем более что им это дороге. Давайте сейчас перенесем ваши вещи туда, и не будет никаких проблем.
Немного поразмыслив, я согласилась. В конце концов, почему я должна тащить всю эту тяжесть на своем горбу? Они заказывали музыку, так пусть и платят. Кстати, нужно не забыть еще деньги забрать. Миша сам взял и штатив, и кофр и быстро пошел впереди меня, ловко лавируя между припаркованными легковушками, в самый конец стоянки. Обогнув автобус, мы увидели темно-зеленый «БМВ» с сидящими в нем тремя мужчинами: двое спереди и один сзади. Все они были в темных костюмах, примерно одного возраста, лет по тридцать пять, и все коротко стрижены. Комплекция у всех троих была довольно внушительной.
— Вот эти люди вас подвезут, — улыбаясь, сказал Миша и подошел к багажнику. — Вы садитесь, я все сам загружу.
— А деньги? — напомнила я.
— Ах да, деньги, — засуетился он, шаря свободной рукой во внутреннем кармане пиджака, — забыл совсем, черт побери. Сейчас, сейчас, одну секунду…
Вытащив из кармана пухлый бумажник, он разложил его на крышке багажника и начал вытаскивать стодолларовые купюры. Отсчитав пять штук, сложил бумажник, сунул в карман, а деньги протянул мне со словами:
— Вот, пожалуйста, возьмите. Спасибо вам огромное.
— Не за что. Обращайтесь еще, если нужно.
— Непременно.
Взяв деньги, я нарочито старательно пересчитала их, спрятала в карман брюк и открыла заднюю дверцу. Сидящий там человек подвинулся, и я уселась.
— Желаю вам удачи, — с теплой улыбкой проговорил Миша, закрывая за мной дверцу. — Уверен, у вас будет очень интересная и счастливая жизнь.
— Не сомневаюсь, — буркнула я, и машина тронулась.
Уже когда мы выезжали со стоянки, я случайно посмотрела в окно и вдруг снова увидела Мишу. Он стоял между машин рядом с Лысым. Тот сосредоточенно отсчитывал ему из толстой пачки деньги. Лицо молодого подонка при этом было таким счастливым, словно его пригласили на новогоднюю елку и Дед Мороз дарил ему подарки. Это было последнее, что я увидела, ибо в следующий момент мне в затылок на полном ходу врезался многотонный локомотив, в голове все вспыхнуло яркими искрами, а затем погасло…
Глава 4
Очнувшись, я обнаружила себя лежащей на диване со связанными за спиной руками, заклеенным скотчем ртом и совершенно голой. Потолки в комнате были высокими, на полу блестел паркет.
Рядом с диваном у стены стоял трехстворчатый бельевой шкаф, к подоконнику был придвинут письменный стол с тумбой, на нем лежала моя одежда. На полу валялись мой кофр и штатив. Из-за двери доносились приглушенные голоса и музыка. Первой моей мыслью, которая родилась в разламывающейся от боли голове, было развязаться и немедленно выбираться отсюда, пока не произошло еще что-нибудь похуже. Я даже начала разрезать ногтями веревки на запястьях. Но потом подумала: ну и что будет, если я сейчас уйду? Ну узнаю я адрес этой квартиры, ну, допустим, всех бандитов арестуют, а что дальше? У нас есть только показания Шуры, но тот сам вроде как соучастник и ему в милиции не очень-то поверят, а значит, бандитов очень быстро отпустят, они сменят квартиру и продолжат заниматься тем же самым… А для нас самое главное — узнать, чем именно они занимаются, чтобы прервать эту бесконечную цепочку издевательств над фотографами и несчастными девушками, которых наверняка привезли сюда с таким же «комфортом», как и меня. Спрашивается: зачем? Чтобы выяснить это, мне нужно было, пересилив себя, пройти первую, уже известную нам со слов Шуры, стадию унижений и посмотреть, что происходит с девушками после того, как их сфотографируют. Придя к такому не очень-то приятному для себя решению, я немного успокоилась.
Дверь открылась, вошел один из тех, кто вез меня в машине. Это был коренастый амбал с толстыми губами и бесцветными, ничего не выражающими глазами. Увидев, что я пришла в себя, он озабоченно пробасил:
— Привет, крошка. Как себя чувствуешь? Головка не бо-бо?
По понятным причинам ответить ему я не смогла — рот был заклеен. Ублюдок подошел, присел на край дивана и провел заскорузлой ручищей по всему моему телу. Я вздрогнула от омерзения и тут же покрылась гусиной кожей.
— Ну-ну, не трепыхайся, красавица. — Он похотливо уставился на мою грудь. — Жалко, что шеф вас трогать не разрешает, а то бы я с удовольствием сейчас с тобой покувыркался.
Он с сожалением вздохнул и поднялся:
— Ладно, лежи, сейчас шефа позову.
И вышел. В принципе, если дело дойдет до съемок — а что-то подсказывало мне, что оно обязательно до этого дойдет, — я смогу выдержать все, кроме непосредственного контакта с мужчиной. Как-никак я все же была девственницей и терять свое богатство в грязном притоне с каким-то уркой никак не входило в мои планы. Нужно было срочно придумать, как вывернуться из этой щекотливой ситуации, иначе придется сворачивать операцию и мочить всех этих придурков, а этого мне бы не хотелось. Попав таким невероятным образом в самую гущу событий, я просто обязана теперь довести расследование до конца. Пусть фотографируют сколько влезет, я своей красоты никогда не стеснялась, даже если плакаты с моим изображением вывесят потом на всеобщее обозрение по всей Москве. Правда, босс, задумывая операцию, никак не предполагал, что я попаду сюда в качестве «фотомодели», а не фотографа, как он рассчитывал, и поэтому с заработками нам опять придется повременить. Родион хотел узнать адрес притона, немного пошантажировать бандитов, вытянуть из них энную сумму, а потом по всем правилам сдать правоохранительным органам с поличным, когда те привезут сюда очередных жертв. Но, видать, не судьба нам в этом году стать богатыми, хотя кто знает…
Дверь снова открылась, и вошел Лысый. Он был уже без пиджака, в одной рубашке, расстегнутой на татуированной груди, руки держал в карманах, а в зубах сжимал сигарету. Вблизи его лицо оказалось еще более морщинистым и противным, чем в объективе фотокамеры. Неизменными были лишь холодные глаза и мерзкая ухмылка тонких, почти бесцветных губ. Он остановился надо мной, держа руки в карманах, посмотрел молча несколько мгновений, а затем процедил, не вынимая изо рта сигареты:
— Значит, мама с папой дипломаты? Неплохо устроилась, киска. И квартирка у тебя, говорят, шикарная, семикомнатная. Смотри мне в глаза! — вдруг рявкнул он, и я послушно уставилась в его злые круглые зенки, стараясь играть испуганную девочку. — Вот так-то лучше. Сейчас тебе предстоит пройти небольшое испытание, а потом мы тебя отпустим. Извини, ты не входила в наши сегодняшние планы, у нас мало времени, поэтому все будет немного скомкано и сумбурно, но цели своей мы достигнем. Мне сказали, у тебя есть парень?
Я кивнула. Ну Миша, ну молодец! Все доложил, негодяй! Интересно, за сколько он меня продал? И зачем только я ему плела все это в машине? Может, нужно было придумать историю попроще?
— И свадьба у вас скоро, так?
Я снова кивнула.
— Видишь, я все о тебе знаю, — он самодовольно ухмыльнулся. — Даже то, что ты однолюбка, мне известно. Более того, я знаю, что ты девственница. Мы проверили…
Я почувствовала, как горячая краска заливает мое лицо, гневно застучало сердце, мне захотелось броситься на этого человека и растерзать, но я сдержалась. А он, презрительно скривившись, продолжал:
— Но ничего, мы это исправим. Ты слишком красива для того, чтобы все это добро досталось какому-то одному идиоту. Сейчас мы сделаем пару невинных снимков на память и отпустим тебя на все четыре стороны. От тебя требуется лишь немного попозировать перед камерой рядом с мужчиной. Он не будет тебя трогать — твоя девственность нам еще пригодится. Так что советую не ломаться и не кричать, иначе никогда отсюда не выйдешь и не увидишь своего жениха. И учти, мы знаем твой адрес и, если что, прикончим тебя в один момент, даже пикнуть не успеешь. И никакие твои дипломаты тебе не помогут…
— Привезли, шеф! — В дверь просунулась чья-то бритая голова. — Он уже расставляет.
— Отлично. Девка уже почти готова, сейчас начнем.
Голова исчезла, Лысый присел на диван, взял меня за подбородок, сильно сжал и прошипел в лицо:
— Если начнешь трепыхаться, курва, я тебе лично кишки выпущу вот этим пером. — В его руке откуда-то появился нож, перед моим глазом щелкнуло лезвие и застыло в миллиметре от зрачка. — Я выковыряю твои глаза, — он покрутил ножом, — и подброшу твоим родителям, чтобы они смогли оценить застывший в них предсмертный ужас и знали, какой смертью умерла их любимая дочь. А все остальное тело пришлю им по частям в посылках, чтобы было что хоронить. Ты хочешь этого?
Я отчаянно замотала головой, и он убрал нож.
— Тогда сейчас пойдешь со мной в другую комнату и будешь улыбаться так, словно тебя снимают для обложки журнала «Вог». И не дай тебе Бог выкинуть какой-нибудь фортель — я сегодня не в настроении, я похоронил лучшего друга и поэтому с удовольствием похороню еще кого-нибудь. Например, тебя.
Я смотрела на него широко раскрытыми глазами перепуганной насмерть девочки, стараясь показать, что согласна на все, лишь бы меня не отсылали частями по почте. Лысый довольно осклабился:
— Приятно иметь дело с умными людьми. Ладно, идем, а то мне сегодня еще на поминки успеть нужно.
Он помог мне подняться с дивана и повел, придерживая за связанные руки, в другую комнату. Когда я туда вошла, мне показалось, что я здесь уже бывала много раз — так хорошо и точно Шура описал нам ее. Были здесь и огромная кровать с балдахином, и ковры, и пуфики, и вазы, и даже восточные фрукты на маленьком резном столике у кровати. Посередине комнаты, у штатива с закрепленным фотоаппаратом, стоял, дрожа всем телом, маленький, пожилой, с большими залысинами человечек — типичный фотограф-любитель, таких всегда можно увидеть на свадьбах или похоронах. Они бегают, суетятся, щелкают своей вспышкой к месту и не к месту, зачем-то заставляют всех улыбаться и обещают, что вот-вот вылетит птичка. А как учил меня Шура, вся человеческая красота сокрыта как раз в естественности, а не в притворстве. Вокруг кровати уже столпилось человек пять охранников, в том числе и те, которых я видела на похоронах вместе с Лысым. Среди них стоял и тот самый татуированный красивый парень, о котором рассказывал Шура. Похоже, процесс у них был отлажен до мелочей, настоящий конвейер. Они все разом уставились на меня и начали обгладывать мое обнаженное тело своими тупыми, сальными глазками. Меня чуть не вырвало. Набрав побольше воздуха в легкие, я смело сделала шаг вперед и остановилась рядом с кроватью.