Босс замолчал, налил себе виски и выпил. Я сидела и со страхом ждала Шуриной реакции на слишком нелицеприятный монолог Родиона. Шура поднял голову. В его взгляде, которым он мельком окинул нас, что-то неуловимо изменилось. В нем появилось нечто похожее на уважение. Вдруг он улыбнулся, как прежде, шевельнул усами и весело проговорил:
— Да ладно, расслабьтесь, давайте лучше выпьем. А завтра всех этих гадов прищучим.
Босс внимательно посмотрел на него, скупо усмехнулся и бросил:
— Наливай…
Глава 6
Мы сидели с Лысым вдвоем за столиком на втором этаже ресторана «Прага», пили легкое французское вино и смотрели через окно на дефилирующих по Старому Арбату праздных прохожих. Именно сюда, а не в притон, как думал Родион, меня привезли сегодня утром, когда я ровно в одиннадцать часов вышла из подъезда и села в подкативший темно-синий «Ауди». Меня проводили прямо до столика, где уже сидел облаченный в светло-серый костюм Лысый, имени которого я до сих пор так и не узнала. Лысый был совсем не похож на себя. Куда-то подевалась его мерзкая ухмылка, в глазах стояла тоска и даже голос слегка изменился, стал чуть мягче и теплее. Вот уж не ожидала увидеть его таким! С самого начала, как только я устроилась напротив него, он завел разговор на отвлеченные темы, а я сидела и гадала, к чему же он клонит. Но пока ничего определенного понять не могла.
— В России наступают тяжелые времена, Мария. Все рушится, летит вверх тормашками, трещит по швам, лопается как мыльные пузыри и падает в пропасть. А ведь мы создавали все это годами. И я уверен, что вскоре будет еще хуже, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. Близится конец света. Ты веришь в конец света, Мария?
— Верю, — ответила я, выпустив ему в лицо струю сигаретного дыма, — если это означает конец таким подонкам, как вы.
Он болезненно скривился, морщины на его лице стали еще глубже и неприятнее.
— При чем здесь я, детка? Ты оглянись вокруг: одни мерзавцы, куда ни плюнь. А те, кто не смог стать мерзавцем в силу собственной ничтожности, строят из себя добродетельных. Думаешь, кто-нибудь сейчас откажется от денег? Да ни за что на свете! Мы можем купить кого угодно, хоть Папу Римского, если захотим. За бабки мы покупаем ваши души, а вы еще благодарите нас за это. На наших праздниках выступают самые известные звезды эстрады, кривляются перед нами из последних сил, лишь бы отработать обещанную им награду. И ведь, заметь, поют что-то о душе, любви, о прекрасном и вечном… Шваль, дешевка! — Он наполнил бокалы и отхлебнул немного. — Не верь тому, кто говорит, что деньги не главное в жизни. Или он лицемерит, или просто не может эти деньги заработать. Деньги — это прежде всего кусок хлеба, а без него человек долго не протянет, Мария. Вот ты сама нуждалась когда-нибудь, жила впроголодь?
— Было дело.
— Да ладно, перестань, не верю я, что дочь дипломатов может в чем-то нуждаться. Ты выросла на дармовых харчах и горя не знала. А я прошел через ад…
— Между прочим, я сама зарабатываю себе на жизнь, — вставила я обиженно.
— Фотосъемкой? Да брось ты, это все мелочи. Разве это деньги? Вот вчера мы похоронили человека, у которого действительно были деньги, настоящие, большие деньги. А теперь все раздерут и растащат по кускам кто сколько сможет. Шакалы…
— А вы не такой разве?
— Я не такой, — серьезно ответил он. — Я был его другом и останусь им до конца дней. Он вытащил меня из дерьма, дал работу и смысл жизни, и за это я ему благодарен.
— Преданный пес, — усмехнулась я.
— А что здесь такого? — Он посмотрел на часы. — Да, преданный, потому что знаю дену слову. И не пытайся меня задеть — бесполезно, ваши нравы на меня не распространяются. Послушай, кое-кто почему-то запаздывает, поэтому давай я начну без него.
Так вот, значит, в чем дело? Лысый, оказывается, просто тянул время.
— Мы кого-то ждем?
— Да, одного человека. Но он придет, ты не волнуйся.
— Да мне как-то по барабану.
— Скоро ты не будешь так легко бросаться словами, — хмыкнул он. — Знаешь, зачем я тебя позвал?
— Понятию не имею.
— И не догадываешься?
— Абсолютно.
— Тогда слушай, — он посерьезнел. — Ты — очень красивая девушка. Очень. И, к сожалению, порядочная, из хорошей семьи. Может быть, ты еще и прекрасный фотограф — не знаю. Но все это меня нисколько не интересует, потому что я смотрю на тебя лишь как на товар.
— Что? — не поверила я своим ушам.
— Да-да, — усмехнулся он, показав фиксу, — ты для меня не более чем товар, который нужно выгодно продать.
— Да у вас крыша поехала, уважаемый! — прошипела я, наклонившись к нему. — Вы давно проверялись в психушке?
— Все вы так говорите поначалу, — опечалился Лысый. — Брыкаетесь, возмущаетесь, вопите, но потом все равно происходит по-моему. Я же тебе говорил, что ты теперь наша, говорил? — Он просверлил меня едким взглядом и сам ответил: — Говорил. А теперь поясню, что это означает.
Он залез во внутренний карман, вынул толстый пакет из желтой бумаги, раскрыл его и бросил на стол передо мной несколько снимков. Там была я вместе с татуированным кобелем. Застыв в недвусмысленных позах, мы с ним занимались любовью, причем, действительно, сомнений в подлинности этого никаких не возникало. Выглядело это ужасно и отвратительно. Я отвернулась.
— Ну как, нравится? — хохотнул Лысый, забирая фотографии. — Там еще и покруче есть. А теперь представь, киска, что эти снимки увидит твой жених. Как думаешь, пойдет он после этого с тобой под венец?
— Вы — ничтожество.
— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать — работа у меня такая. Понимаешь, мы могли бы взять тебя силой, просто похитили бы и упрятали в один из своих подпольных борделей. Там бы с тебя содрали три шкуры, использовали бы, выжали все, что можно, а потом прикончили, и никто никогда бы тебя не нашел. Но это уже криминал чистой воды, мокруха и слишком много мороки. Я же предпочитаю более спокойные и надежные методы. Я делаю так, что вы сами, добровольно, начинаете на меня работать. И, заметь, совершенно бесплатно. В результате моей трехгодичной деятельности в Москве появился один из самых престижных борделей в России. У меня работают одни красотки, все как на подбор хорошенькие, и самое главное — не закоренелые тупые проститутки из провинции, а хорошо воспитанные, умные и порядочные девушки с высшим образованием. За мой товар платят в три раза дороже, чем за обычный. Ты видела людей, которые присутствовали на похоронах? Это моя основная клиентура. Так что не думай, что тебе придется обслуживать грязных проходимцев в вонючих номерах, нет, тебя будут пользовать высокие, важные люди с самых верхов.
— Вы зарываетесь, уважаемый. Меня никто никогда пользовать не будет.
— Да? Ты так думаешь? — снисходительно хмыкнул он. — Ну что ж, тогда попрощайся со своим женихом, раз, а на второе, представь, что будет с карьерой твоих родителей, когда эти снимки с соответствующими надписями пойдут гулять по посольствам. Вот, скажут, дочь дипломатических работников трахается во все дыры с уголовниками и при этом еще и улыбается. Как думаешь, долго после этого твои папа с мамой продержатся на своих постах? По-моему, не очень. Через месяц они останутся без работы, а значит, и без средств к существованию. Сможешь ты их прокормить своей фотографией? Сомневаюсь, крошка. Они тебя возненавидят и будут презирать до гробовой доски. И, поверь, никакие твои объяснения уже не помогут, потому как факт страстного полового акта с уголовником налицо. И не просто полового акта, а еще и перед фотокамерой. В общем, думай, киска, я выложил перед тобой все карты и знаю, что крыть тебе нечем. Это моя партия, Мария.
Я смотрела на него во все глаза и не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Неужели вот так просто можно взять и сделать из честной, порядочной девушки проститутку?! Да ведь это уму непостижимо! Интересно, сколько судеб искалечил уже этот лысый ублюдок за три года своей грязной деятельности в столице? Уж, наверное, не один десяток… А что было бы со мной, если бы мои родители действительно оказались дипломатами? Он загнал меня в угол, из которого есть только один путь — в рабство к этому мерзавцу, в куртизанки. Пересилив отвращение, я посмотрела на него и спросила:
— А как вы поступаете с теми, у кого родители не дипломаты?
— О, это еще проще! — развеселился он, сев на своего конька. — Как правило, все хорошенькие девушки где-нибудь работают и держатся за свое место, боясь его потерять. Мы предлагаем им время от времени откликаться на наши звонки, обещая в противном случае показать их снимки начальству. Сбоев еще не было. Если же красавица нигде не работает, значит, у нее есть богатый любовник, которого она тоже боится потерять как единственный источник дохода. Перспектива оказаться брошенной, как правило, оказывается страшнее перспективы стать девушкой по вызову. Вариантов много, все не перечесть, но мой синдикат работает и процветает, и я вместе с ним, как видишь. — Он стряхнул невидимую пылинку с дорогого костюма. — Так что перестань строить из себя святую невинность и недотрогу — мы все равно тебя обломаем. И не таких обламывали, поверь. Если не захочешь по-хорошему — начнем действовать другими методами.
— Это какими же?
— Жесткими. После того как рухнет благополучие всей твоей семейки, мы просто похитим тебя и таки продадим в вонючий бордель. А там, будь уверена, жизнь не такая сладкая, как та, что я тебе сейчас предлагаю. И в конечном итоге — безвременная кончина на подмосковной свалке. Ни могилы, ни креста, ни памятника — только мусорная куча и крысы, которые воздадут последние почести твоей разлагающейся плоти.
Меня передернуло. Я попыталась представить себя на месте той Марии-фотографа, о которой, на свою беду, наплела в машине Михаилу. Как бы она поступила на моем месте? Мне ведь нужно было вести себя в соответствии с ее реакциями, а не со своими, иначе этот хитрый волк что-нибудь заподозрит и скроется; тогда все наши усилия пойдут насмарку. Прикинув так и эдак возможный ход развития событий, я, тяжело вздохнув, проговорила: