Девчонки переглянулись, что-то сказали друг другу глазами, и Ирина ответила за всех:
— Ну ты и влипла, подружка. Куда ни плюнь — везде облом: или босс убьет, или эти придурки. Ладно, отвлечем. Только уж ты постарайся все сделать как надо. Другого раза может и не представиться. Запиши на всякий случай мой домашний телефон, звякнешь потом, если что.
— Ты лучше скажи, я запомню.
— Тогда уж и мой запоминай, — сказала Вика.
— И мой, — пискнула Юля.
Они назвали свои телефоны, я уложила их на отдельную полочку в памяти, и почти сразу после этого дверь отворилась и вошел Иван Иваныч. Он был одет в светлое трико и синюю спортивную майку, его огромный живот вздувался, как абажур. Лицо его было очень серьезным. Мы испуганно поднялись.
— Ну что, шлюхи, как настроение?
Видимо, ему доставляло особое садистское удовольствие называть порядочных девушек шлюхами. Произносил он это слово с презрением и удовольствием, чтобы, наверное, еще больше унизить и без того униженных девчонок и почувствовать себя хозяином жизни. Жирный ублюдок.
— Нормально, — улыбнулась Ирина. — А у вас?
— Наше настроение вас не касается, — мрачно бросил он. — Раздевайтесь — и идите в сауну. Это дальше по коридору, вниз по лестнице, справа увидите деревянную дверь. И учтите, у меня очень важные гости, чтобы все было на высшем уровне, вы должны выполнять их малейшие желания, не ломаться и улыбаться, как учили. Все всем ясно?
— Чего уж там, не первый же раз, — ответила Вика.
— А тебе, целка? — Он уставился на меня. — Готова стать женщиной?
От его колючего взгляда мне вдруг стало холодно, я поежилась и как можно приветливее произнесла:
— Готова.
— Смотри мне, потаскуха. Я тебя специально приготовил в качестве сюрприза для моего лучшего друга. Не подведи, а то изуродую.
И, развернув свое тучное тело на сто восемьдесят градусов, вышел из комнаты. Подружки по несчастью тоскливо посмотрели на меня.
— Ну и что теперь будешь делать? — спросила Вика. — Он ведь не шутит — тебя порежут…
— Не знаю, девочки, — прошептала я, чувствуя, как страх подкатывает к горлу.
— У тебя правда месячные? — вмешалась Ирина. — А то они и проверить могут, они такие. А за обман и кипятком ошпарят. У нас одну уже ошпарили, так до сих пор в больнице лежит, кожу наращивает.
— Нет у меня никаких дел — все для отвода глаз только. Боже, ну я и влипла!
— Это не ты влипла, а мы влипли! — со злостью встряла Юля. — Еще и кинокамеры эти…
— Увянь, Юлька, — бросила Ирина, задумчиво глядя на меня. — Это дело нужно обмозговать. Значит, говоришь, нужно снять их голыми?
— Угу…
— Тогда сделаем так: мы все войдем туда в трусиках, а когда те начнут вопить, разденемся. Ты положишь свою пуговицу в общей куче как-нибудь так, чтобы все было видно, и никто ничего не заметит. Ну а потом тебе все же придется поработать…
— Но я еще девочка! — всхлипнула я.
— Шутишь? — Ирина недоверчиво заглянула мне в глаза.
— Какие уж тут шутки.
— Зачем же твое начальство такую сюда прислало? — удивилась Вика. — У вас там что, нехватка полноценных женщин? Возьмите меня на работу — я уже согласна.
— Это вы у моего босса лучше спросите. Кстати, он нас сейчас видит и слышит.
— Ого, это здорово! — обрадовалась Вика и, приблизив лицо к пуговице на моем платье, приветливо помахала ручкой. — Привет российским спецслужбам! Как я выгляжу, ничего, а?
— Перестань, — поморщилась Ирина. — Слушай, Мария, ты меня извини, но тебе все же придется под кого-то лечь — иначе они озвереют и нам всем не поздоровится. А ты так вообще можешь отсюда не выйти. Мы ведь для них не люди, а так, букашки, резиновые куклы, грязь, рабыни. А хозяева не любят, когда рабы делают что-то не так. Смирись, солнышко.
От мысли, что мне таки придется потерять свою драгоценную девственность с незнакомым потным и вонючим мужиком, меня затошнило, голова закружилась, я покачнулась и чуть не упала.
— Крепись, Машуля, — Ира поддержала меня за руку. — Я понимаю, что это неприятно, но деваться некуда — ты сама сюда пришла, тебя никто не звал.
— И потом, ты же не хочешь остаться старой девой? — ехидно вставила Юля. — Когда-нибудь это все равно произойдет, так что расслабься.
— Да, она права, — усмехнулась Вика. — Расслабься, а потом сдерешь со своего босса лишние бабки за травму на производстве.
— Ладно, хватит трепаться, — Ирина начала раздеваться. — Чем быстрее начнем, тем быстрее они кончат.
Приготовившись к самому худшему, чувствуя дрожь во всем теле, я начала стаскивать с себя платье. В голове моей звучал похоронный марш…
Все получилось именно так, как предсказывала Ирина. Только мы вошли в предбанник, где за круглым, уставленным бутылками и блюдами с закуской столом сидели пятеро голых пожилых мужиков, один из них сразу же удивленно воскликнул:
— Что я вижу, Ваня? Почему контингент в трусах? Непорядок в войсках.
Ваня, сидевший к нам спиной, резко обернулся, в глазах его сверкнули молнии.
— А ну-ка скиньте свои тряпки! — прошипел он, белея от гнева. — Потом с вами разберусь, суки.
Мы проворно поснимали с себя последнее и побросали на стоявший у двери стул. При этом я улучила момент и уложила свое добро так, чтобы пуговица, практически не заметная среди остального белья, смотрела своим микроскопическим глазком на комнату. Я уже мысленно подготовила себя к неминуемой жертве, которую должна положить на алтарь всеобщей справедливости и нашего с боссом материального благополучия, и немного успокоилась. В конце концов, другие ведь от этого не умирают, а продолжают жить, заводят семью, рожают детей… Подумаешь, большая трагедия. Обидно только, что не по любви, но такова уж, видать, моя доля, которую я сама себе выбрала, устроившись на работу к Родиону.
— Ну вот, совсем другое дело! — добродушно рассмеялся кто-то. — Идите присаживайтесь к столу. Где это ты таких красавиц нашел, Вань?
— Нравятся? — Ваня довольно оскалился. — Фирма веников не вяжет. У меня все только высшего качества. Ты бы почаще ко мне в гости заглядывал, Петро, еще не то бы увидел.
— Ну, теперь, я думаю, буду заглядывать — дела обязывают.
— Теперь мы все к тебе чаще заглядывать станем! — пьяно хохотнул еще один. — От такого угощения грех отказываться.
Мы подошли и расселись за столом между мужчинами. Я чувствовала себя, как Жанна д’Арк на костре. Щеки мои горели, все тело покрылось гусиной кожей, и я с трудом могла держать себя в руках, не забывая при этом проклинать Родиона, пославшего мою девственность на верную гибель. Чтобы хоть как-то облегчить свою незавидную участь, я сразу же налила себе полный двухсотграммовый бокал водки и, зажмурившись, одним махом выпила. В глазах тут же все поплыло, в голове зашумело, и все дальнейшее уже происходило без моего непосредственного участия. Я разговаривала, двигалась, что-то делала, со мной что-то делали, но я ничего не чувствовала и не понимала. Откуда-то издалека до меня доносились сальные шуточки мужчин, я смутно видела, как лапают девчонок, чувствовала, как лапают меня, и не сопротивлялась — ударная доза водки заглушила во мне и боль, и страх, и презрение к самой себе. Потом все пошли в сауну, затем вышли оттуда, еще выпили, и на диванах началась групповая оргия, которую я пережила с закрытыми глазами. В какой-то момент мое сознание прояснилось: я стояла на карачках в туалете перед унитазом, и меня страшно рвало. Подошел кто-то из девочек, помог мне подняться, умыл лицо, отвел назад к столу и дал еще водки. Я выпила и вновь провалилась в небытие…
…Сознание начало возвращаться ко мне уже в машине. Нас везли в Москву. Рядом, с усталыми, серьезными лицами, сидели девчонки, впереди — охранник с водителем. За окном было темно, мелькали деревья. Я почувствовала страшную головную боль и застонала, схватившись за лоб.
— Очухалась наконец, — Ирина погладила меня по щеке. — Головка бо-бо?
— Ой, бо-бо, — выдохнула я, едва ворочая языком.
— Ты держалась молодцом, Машуля, — сказала Вика. — Этот Петро был от тебя без ума. По-моему, он втюрился.
— Так это Петро был моим первым мужчиной? — прошептала я в ужасе. — О Господи…
— Да ты совсем ничего не помнишь, что ли? — Вика наклонилась ко мне и зашептала на ухо: — Ван Ваныч тебя ему подарил, сказал, что ты еще девочка, а тот заявил, что не хочет срывать твой цветок в групповухе, и попросил привезти тебя послезавтра вечером к нему домой. Ему больше нравится один на один. Так что, поздравляю, ты все еще девочка.
Как ни раскалывалась моя голова, но эта мысль до меня дошла. И когда это случилось, блаженное тепло разлилось по всему моему телу, наполняя радостью оглушенное водкой сознание. Все-таки есть Бог на свете, если так меня бережет! Интересно, для кого вот только? Кто он, тот единственный и неповторимый, кому я отдамся без зазрения совести и стыда, зная, что люблю и любима? Где его черти носят до сих пор? Пора бы уж ему и объявиться на горизонте, пока босс не отправил меня еще куда-нибудь, откуда я уже не выкарабкаюсь так благополучно, как с этой постыдной вечеринки.
— А где мои трусики? — вспомнила я вдруг о своих прямых обязанностях.
— Они на тебе, — улыбнулась Ирина. — Ты же сама одевалась, забыла?
— Честно говоря, я вообще ничего не помню. Вы сами-то как?
— Мы, как всегда, — на высоте, — зло проговорила Юля, сидевшая у левой двери. — В отличие от некоторых, нас употребили во все места…
— Да ладно тебе, Юлька, хватит уже, — мягко прервала ее Ирина. — Ты-то ничего не потеряла, правильно?
— Но и ничего не приобрела, — сухо ответила та. — Меня еще никто ни разу не пожалел за полгода, а эта только появилась, и здрасьте, пожалуйста, сразу привилегии.
— Ну ты и зануда, — вздохнула справа Вика. — Все ведь нормально прошло, чего брюзжать?
— Хорош уже там болтать! — прорычал спереди охранник, повернув к нам голову. — Спать мешаете.
Мы умолкли и до самой Москвы не произнесли больше ни звука. Примерно в шесть часов утра я, голодная, еще полупьяная, пахнущая перегаром, с разламывающейся на части головой, вошла в свою квартиру.