Казалось, мне снова шестнадцать и писала я первый раз в жизни мальчику из соседней деревни, что, конечно, было запрещено и будет жестоко наказано. Однако пережитки прошлого – каменного века – мне уже не страшны, а сегодняшние страшилки – и подавно. Усмехнувшись старым и новым условностям (как известно, заниматься личными делами на работе запрещено), я застучала по клавиатуре, точно зная, что только это мне сейчас и нужно. Ни капли сожаления, никаких угрызений совести, ничего, что могло бы помешать.
В итоге письмо получилось небольшим, но искренним, как раз таким, каким мне хотелось.
Здравствуй, Даниил!
Я, как и все в компании, получила твое прощальное письмо. Очень рада за тебя… рада, что ты смог разобраться со своей жизнью и с той ее стороной, что не давала покоя. Невероятно, как быстро тебе удалось измениться и начать новый этап в жизни. Не буду скрывать – я под впечатлением и очень хочу с тобой встретиться. Мне кажется, нам есть что обсудить. Мой номер телефона ты знаешь.
Софья
Глава 4
Даниил прислал СМС в тот же вечер. Жажда встречи оказалась обоюдной. Не знаю, было ли что-то в желании Даниила увидеть меня кроме любовного притяжения, но мне хотелось далеко не только этого. Мне нужен друг. Человек, с которым возможно делать вместе совершенно разные вещи, начиная от секса, кончая философскими беседами и банальной уборкой дома. С кем легко говорить обо всем на свете и с кем так же легко молчать. Моя фантазия, где мы вместе пили вино у камина, видоизменялась и посещала меня много раз за тот короткий период времени, когда я в терзаниях и сомнениях ждала ответа. То мы плыли на открытой палубе корабля под звездным небом в сопровождении шума волн, то лежали на мягкой, покрытой мхом земле, устремив взгляды вверх вслед за величественными стволами деревьев, то смотрели вдаль, наблюдая, как встречаются и остаются навеки вместе серое небо и заснеженное поле. Везде были мы – молчаливые, все понимающие, лежащие вечными камнями на извилистой дороге бытия. Чаши весов не колебались. Внутри все замерло в предвкушении свидания. Впервые мне посчастливится встретить человека, который был способен хоть на толику понять мое естество. По крайней мере, во мне теплилась надежда на это. Мы договорились, что встретимся завтра же, в том самом кафе, где прошла наша первая встреча вне стен офиса.
Как и в прошлый раз, я пришла второй. Даниил сидел за тем же столиком в глубине зала. Откинувшись на спинку стула, он сложил руки на груди и изучал меню, но я сразу поняла, что это лишь способ скрыть напряжение от лишних глаз. Уже издалека мне бросилась в глаза первая перемена. Его одежда. Что-то в ней изменилось. Не зная его полного гардероба, мне трудно было определить, обновил он его или нет, но стиль стал легким, более живым, добавились краски вместо темных цветов. Элегантные демисезонные ботинки, светло-серые брюки вместо потертых джинсов и розовая рубашка говорили о явных переменах. Мы встретились глазами, будто обычные люди. Прежней скованности и боязни не было и в помине. Что же произошло с тобой, Даниил? Мы смотрели друг на друга продолжительное время, и, наконец, он отвел взгляд. Но не потому, что испугался увиденного – спокойствие не исчезало с его лица, – а потому, что почувствовал себя скорее неудобно подобно простому смертному и решил разрядить атмосферу. Его взгляд был полон любви. Я все сразу поняла и ответила взаимностью, которую легко распознать при должной тренировке. Как и положено влюбленным, что стесняются своих чувств, мы молчали. После того, как заказ был сделан и официант оставил нас, волна облегчения разлилась по моему телу. Улыбка скользнула по моим губам, и Даниил ответил тем же. На миг я увидела Ивана.
– Как дела? – голосовые связки извлекли несколько звуков, но подвел язык. От волнения, кажется, мой русский приобрел более ощутимый акцент, чем раньше.
– Странно. – Образ Ивана исчез за пеленой стеснения, породив неуверенность. – Сложно описать. Можно я нарисую ваш портрет? – Он показался мне школьником, который просит у учителя разрешения выйти посреди урока. Что-то мальчишеское, юное, невинное…
– Неожиданное предложение. Никогда бы не подумала, что ты рисуешь. Это новое увлечение?
– Когда-то в детстве я хорошо рисовал, но потом бросил. Этот последний месяц отходил на курсы, многое вспомнил и готов попробовать. Если хотите, покажу свои картины, должно неплохо получиться. Или вы боитесь позировать?
– Я не говорила, что боюсь. Я согласна, тем более что с приходом камер слежения, социальных сетей и прочих технологий вряд ли так легко можно спрятаться, поэтому, на мой взгляд, картина вполне безобидна – ее хоть можно уничтожить. Ты теперь веришь в мое бессмертие?
– С моей стороны было бы подлостью не верить вам, учитывая мои собственные способности. Можно задать вопрос?
Я кивнула.
– Вы раскаиваетесь в тех поступках, что я увидел?
– Скорее в том, что они вообще произошли. Но, боюсь, я не могла поступить иначе. Жизнь продолжается, – я грустно улыбнулась, и, кажется, Даниил понял мою иронию. А еще его вопрос дал понять, что суть дара теперь не является тайной, что он полностью уверен в его наличии и смысле. – Теперь я задам вопрос, хорошо?
Опять появился Иван. Уверенный, смелый, прямо смотрящий вперед. Готовый ответить на все вопросы и взять ответственность на себя.
– Я вижу, ты познал свой дар, определился с будущим и то, что раньше мучило, теперь ушло. Моя помощь не понадобилась. Почему ты решил со мной встретиться? Зачем тебе рисовать мой портрет? – Это было очень важно для меня. Есть ли смысл питать себя надеждами на обретение настоящего друга, пусть на короткое время, если он не хочет того же? Возможно, Даниилу нужно лишь мое тело, что вполне естественно для мужчины его возраста.
– Портрет значит многое для меня, – откровенный разговор происходил сам собой, никто никого не заставлял изливать душу. Меня тронула готовность идти до конца, удивило отсутствие границ и восхитила непосредственность, с которой Даниил смотрел, чем опять-таки напомнил Ивана. Он предлагал ровно то, что действительно хотел, не пытаясь лгать. Смотрел в глаза и говорил, говорил, говорил… – Я же художник, который на время забыл о своем призвании. Мне хочется творить что– то прекрасное, ощутить причастность к чему-то большему, чем бизнес компании, которая ставит во главу угла прибыль, а по сути – эксплуатацию человеческих страхов. Если задуматься, то большая часть любого бизнеса основана на страхе. Люди не знают, чего хотят, но точно знают, чего боятся – одиночества и смерти, чаще всего. Компания создает и продает антивирусы – эксплуатирует чувство страха за потерю нужной информации и приватности, чувство уязвимости перед большим опасным миром, который априори враждебен по отношению к каждому. С первых секунд появления на свет есть шанс чем-нибудь заразиться, и эти страхи и опасности нарастают как снежный ком по мере того, как мы растем. Антивирусы пьют в таблетках, ставят на компьютеры, возможно, их скоро поставят перед входом в дом, на окна… Впрочем, я отвлекся. Так вот, я не хочу больше быть причастным к эксплуатации человеческих страхов. Нарисовать портрет значит прикоснуться к прекрасному, встать на другой путь, где нет места боязни чего-либо. Помните, я сравнивал людей с яблоками? Мне удалось упасть с ветки и полностью сгнить. Чтобы вырасти в сочное красивое яблоко, придется посеять зернышко заново. Но и оно рискует не проклюнуться, если почву не удобрять. Поэтому для меня портрет сродни культовому обряду. И еще. Я мог бы нарисовать кого угодно, но выбрал вас, – его голос задрожал. Нет, он не намекал на то, как сильно мне повезло, что выбор пал на меня – просто констатировал факт выбора. – Выбрал вас, – продолжал он, справившись с волнением, – по многим причинам. И вы знаете, по каким. Мне до сих пор странно, что вы согласились, и очень странно, что написали мне первая. Я все не мог решиться.
– Так вот почему тебе так неудобно. – Я слегка улыбнулась. – Если ты заметил, то я первая подошла и предложила помощь. Просто мне это сделать легко, в отличие от тебя. Давай расставим все точки над і, пока не зашли слишком далеко.
– Если вы о том, что все краткосрочно, то я готов. – Даниил резко оборвал меня. – В конце концов все проходит.
– Ты хорошо подготовился к нашей встрече. Молодец. – Я не хотела это говорить, но… Речь про важность портрета была отрепетирована, составлена заранее, да и все ответы тоже.
Даниил покраснел, потупил взгляд, откинулся назад, начал чесать ухо. На миг я почувствовала себя объектом, которого решили добиться любой ценой. Ставки очень высоки. И Даниил переигрывал в своем диком желании. Грусть прошла болью сквозь сердце. Будь я дурнушкой, найти друга было бы гораздо проще.
– Да, я подготовился, – тихо проговорил Даниил, – но разве это плохо?
– Тебе что-нибудь нужно от меня помимо секса и портрета?
Он молчал минут пять. За это время принесли заказ, и я переключила внимание на еду и кофе. Несмотря ни на что, я поглядывала на Ивана-Даниила украдкой, замечая внутреннюю борьбу и то, с каким трудом пытался подобрать он правильные слова. Обычный человек, вступая в отношения, вряд ли задумывается над тем, что они временны. Людям свойственно строить планы, забывая о неминуемой смерти, что уж говорить о неизбежном расставании. Но сейчас мы заранее провели черту, после которой настанет новая неизвестность. И черта эта пролегала очень близко – вот-вот мы ее переступим, так и не вкусив сладости уединения. Тишина внутри прервалась звуком мужского голоса.
– Мы же говорим откровенно, поэтому я скажу, что мне нужно много чего, но я не знаю, успеете ли вы мне это дать и смогу ли я отдать что-то взамен. Вы же мудры, все знаете, а мне только двадцать девять, и кроме этого тела у меня ничего нет. Знания мои скудны, навыки тоже. Вы мне нужны больше, чем я вам. И это правда… – Он смотрел в окно, говорил тихо, еле сдерживая слезы. Теперь получалось, что я выступала в роли той, кому нужно молодое тело, кого стоило бояться и не подпускать к себе. Мы оба сомневались и страшились одного и того же – быть отвергнутыми. А причина была тоже одна – недоверие. Странно, откуда ему взяться у меня, однако чем старше становишься, тем сложнее заводить друзей и вступать в истинно близкие отношения. Кажется, я говорила это себе и четыреста лет назад, и триста, и даже двести. Казалось, что вся жизнь состояла из отрезков сон-бодрствование, где последнее омрачалось каждый раз наблюдением за одними и теми же людьми и их глупыми поступками, и только сон спасал от головокружения. Будто я стояла в цен