Я решила, что если хочу удрать отсюда незамеченной, пока у этих странных заграничных телевизионщиков перерыв, самое время сделать это сейчас.
Я начала потихоньку слезать с дерева, всеми силами стараясь, чтобы подо мной не заскрипел сучок, не обломилась ветка. Но по какой-то нелепой случайности именно в тот момент, когда я добралась до самого низа и попыталась упереться подошвами ботинок в ствол, толстый оператор наставил камеру прямо на старый дуб, и я попала ему в кадр. Я поначалу не поняла этого, просто продолжила спускаться, и лишь оказавшись на земле, поспешно отряхнув ладони, увидела, что глазок камеры направлен прямо на меня. Я опешила от неожиданности, замерла на мгновение, а потом готова уже была броситься бежать, когда толстяк пробормотал себе под нос:
– Done! – А затем оторвался от камеры и крикнул мне: – Эй! Привет!
Я ужасно удивилась, обнаружив, что по-русски он говорит без акцента. И от изумления даже задержалась на месте под его изучающим взглядом.
– Ты местная? – спросил он.
Я не знала, как отвечать на этот вопрос. Местной я себя не чувствовала. Но по его меркам – по меркам человека, приехавшего из другой страны, – я, конечно же, считалась местной.
– Да, наверное, – пробормотала я, не желая вдаваться в подробности.
– Ну слава богу, ты разговариваешь, – рассмеялся он. – А то я было подумал, не наткнулись ли мы ненароком на Маугли.
Я неопределенно дёрнула плечами, не понимая, что нужно от меня этому толстому журналисту.
– Я тоже местный, – широко улыбаясь, заявил незнакомец и направился ко мне. – Жил здесь когда-то в детстве. Потом семья в Америку уехала – в конце восьмидесятых, и меня увезли. Двадцать лет здесь не был, – продолжал дружелюбно болтать он. – Хорошо тут, конечно, природа… – Он огляделся по сторонам, состроив самое благостное выражение лица.
Я все молчала, дожидаясь, когда он сделает паузу в своем монологе и я смогу наконец попрощаться и уйти.
– А ты хорошо вписалась в кадр, – вдруг добавил он. – Такая природная грация. Дикарка… И лицо у тебя интересное, очень киношное. Honeymoon…
Тут я, кажется, фыркнула. И слова этого болтливого телевизионщика, приехавшего из самой Америки, показались мне неумной издёвкой.
– Слууушай, – вдруг раздумчиво протянул он. Потом оглянулся по сторонам, убедился, что остальные его коллеги куда-то разбрелись, и шепнул заговорщически: – А можно, я ещё пару кадров с тобой сделаю? Пока эти все прохлаждаются.
– Зачем? – не поняла я. – Для репортажа?
– Какого репортажа? – не понял он. – Да нет, я так, чисто на пробу. Ты понимаешь, вон тот хрен в очках – Джаред Вазовски.
Он посмотрел на меня так, словно я, услышав это имя, должна была как минимум хлопнуться в обморок.
– Да ты что, не слышала о нём? – изумился он. И тут же понимающе закивал: – Ну да, конечно, о чём я. Глубинка… В общем, можешь поверить мне на слово, Джаред – сейчас самый известный в Америке артхаусный режиссёр. Талантливый, как чёрт, но и капризный – сдохнуть просто.
Только тут до меня наконец дошло, что эти люди не журналисты. Это была съемочная группа, приехавшая в наш край снимать художественный фильм.
– Сейчас у него типа творческий кризис, – продолжал рассказывать дядька. – Он нам уже все нервы вымотал – всё ему не так, всё не годится. Сюда вон привёз – снимать настоящую северную природу. Я, знаешь, как-то наплёл ему про свой родной край. А он так загорелся – едем снимать туда. Ну, мы с ним в тот раз выпили, конечно, я думал, это он не всерьёз, наутро забудет. Но ему прямо как вожжа под хвост попала – нет, едем на Дальний Восток. Будто природа в Канаде хуже…
Он осёкся, сообразив, что слишком разболтался и рассказывает мне лишнее.
– В общем, мы тут все бьёмся, чтобы вытянуть его из этого кризиса. А я, как главный оператор, больше всех. И мне почему-то кажется, что пара кадров с тобой его впечатлит. Ну а если нет – значит, он с меня голову снимет за перерасход плёнки. Тоже невелика потеря, – он беззаботно хохотнул.
Странно, но этот нелепый толстяк вдруг заразил меня своей жизнерадостностью. Может, потому, что в последние месяцы общаться мне приходилось исключительно с жителями посёлка, вечно поддатыми и норовящими научить меня нехитрой жизненной мудрости. А этот оператор, кажется, был первым человеком, который умел излагать свои мысли живо и интересно и не благоухал при этом перегаром.
– Ну так что, пойдём прогуляемся вон до той сопки? – предложил он, махнув куда-то рукой. – Только на пару минут, честное слово. Ты, может, меня боишься? Не бойся, меня Алекс зовут. Ну это в Америке, тут-то я Лёшкой был.
И я, пожав плечами, брякнула вдруг:
– Ладно, пойдёмте.
Алекс довёл меня до высокой сопки, показавшейся ему привлекательнее других, велел подняться повыше и по его сигналу начинать неспешно спускаться вниз, ни в коем случае не обращая внимания на работающую камеру.
Я послушно взобралась повыше по уже покрытому свежей зеленью пологому холму, дождалась, пока Алекс, спрятавшийся между деревьев с камерой, махнёт мне рукой, а потом медленно побрела вниз, рассеянно глядя на видневшееся между стволов синее небо.
Этот трюк мы с ним проделали несколько раз. А потом с полянки, где до этого проходила съёмка, раздался пронзительный женский голос, Алекс дёрнул плечом и досадливо фыркнул:
– Чертова Бет! Считает себя правой рукой гения, всем старается внушить, что без неё у него ничего не вышло бы. А по сути – обыкновенная липучка, паразитка. Хочет в лучах его славы погреться. – Он обернулся ко мне: – Ладно, спасибо тебе большое! Если вдруг что-то выгорит… Ты в посёлке живёшь?
– Да, – отозвалась я. – Вон там, – я махнула рукой в направлении дома, где жила тетя Инга. – Улица Красногвардейская.
– Угу-угу, – покивал он. – Ну ладно, беги. И спасибо за помощь!
– Не за что, – удивлённо ответила я.
Он что, в самом деле считал, что пару раз спустившись с холма, я оказала ему неоценимую услугу?
Вернувшись домой, я почти сразу забыла об этом странном происшествии. Тем более что Инга буквально с порога сообщила мне невероятную новость – завтра на два дня должен был прибыть на побывку Виталик. Тётка была вне себя от счастья. И тут же отправила меня в магазин – за лучшими разносолами, консервами, майонезом и за водкой, конечно.
– Так, винегрета надо настрогать, – деловито распоряжалась Инга. – И оливье, конечно, Виталик так любит оливье. Ох, боюсь, водки не хватит…
Я ловко орудовала ножом, не прислушиваясь к причитаниям тётки, и гадала про себя, чем закончится для меня приезд Виталика. Я отлично помнила нашу с ним крайнюю встречу. Нагло шарящие у меня под одеждой пальцы, влажный рот, прижимающийся к моему лицу. От одних только воспоминаний об этом меня бросало в дрожь.
Однако сбежать и спрятаться на время его побывки мне было просто негде. Не могла же я два дня провести в лесу…
На следующий же день Виталик, обритый и в неловко сидящей на нём военной форме, появился в дверях квартиры. Инга тут же кинулась к нему, причитая:
– Сыночек! Да какой же ты у меня взрослый, красивый стал. Настоящий мужик!
Он лениво обнял мать и тут же зыркнул на меня поверх её пухлого плеча. И в глазах его я увидела не только ту давнюю похотливую жажду, но и потаённую злобу. Нет, он явно не забыл того, что между нами произошло. Мне оставалось только надеяться, что за эти два дня мы с ним ни разу не окажемся наедине.
Поначалу всё шло нормально – ну, насколько всё вообще могло быть нормально в квартире, куда тут же набились многочисленные гости Инги. За ними подтянулись и приятели Виталика. Вся эта компания расположилась на кухне, жевала приготовленные мной угощения, поминутно провозглашала витиеватые тосты, гомонила и гоготала. Я попыталась было сбежать на улицу, но Инга рявкнула на меня:
– А ты что, лучше всех, что ли? Не рада приезду брата? Уу, волчье отродье!
Тогда я решила спрятаться в дальней комнате вместе с маленьким Ванькой. Я усадила его за стол, вручила ему пачку цветной бумаги, которую сама купила ему недавно на сэкономленные деньги – ведь тратить их на телефонные карты мне больше не приходилось, и велела ему делать аппликацию. Он старательно щёлкал ножницами, вырезая нарисованные мной для него детали кораблика, и увлечённо щебетал что-то, благодарный мне за внимание. В этом чёртовом доме оно ему нечасто доставалось.
– Это мачта, да? – возбуждённо спрашивал он. – А парус? Парус у нас будет?
– Конечно, будет, – кивала я. – Сейчас только найду белую бумагу. Или, хочешь, сделаем ему алые паруса?
– А такие бывают?
– Бывают. Знаешь, есть одна книжка…
В этот момент дверь в комнату распахнулась, и в проёме возник пошатывающийся Виталик. Он окинул комнату мутным взглядом и решительно направился ко мне.
– Ваня, – испуганно начала я. – Ты не хочешь прогуляться?
Ванька не успел даже ничего пискнуть, как Виталик рявкнул на него:
– А ну дуй отсюда, шкет. Тебя там мать зовёт.
Ванька покосился на меня, неохотно слез со стула и направился к выходу из комнаты. Я, конечно, могла бы его окликнуть, попросить не уходить, но, если смотреть на вещи реально, чем мне поможет зашуганный шестилетний мальчик.
Дождавшись, пока брат выйдет из комнаты, Виталик осклабился и пошёл прямо на меня:
– Ну вот и встретились, сестрёнка. Соскучилась по мне?
– Нет, – бросила я, пытаясь просочиться поближе к двери. – Виталик, пожалуйста…
– А я вот, представь себе, скучал. Все вспоминал… Как мне тогда приятель твой двинул. Ну теперь-то, мать сказала, он нам не помешает?
– Виталик, отстань, – вскрикнула я.
Но было уже поздно. Он ухватил меня своими лапищами, сграбастал, стиснул и поволок к дивану. Я отбивалась изо всех сил, выкручивалась у него из рук, пыталась расцарапать ногтями лицо. Он одной рукой обхватил мне запястья и заломил руки за спину. Другой же рвал в стороны полы моей старенькой застиранной рубашки.
– Я буду кричать, – сорванным голосом прошептала я.