Лимузин подъехал ко входу в здание. Я успела увидеть из окна стоящих за оцеплением людей. Конечно, это был фестиваль артхаусного кино, и такой толпы, как бывает во время вручения премий национальной киноакадемии, здесь не было. И всё же народу было много, и я, всё ещё не привыкшая находиться в центре внимания, немного напряглась. Дверь распахнулась, в машину проник гул с улицы. Джаред первым вышел из лимузина и подал руку мне. Я ухватилась за его пальцы и шагнула из машины вслед за ним, в страхе, что сейчас оступлюсь на своих высоких каблуках и рухну прямо на красную ковровую дорожку. Пожалуй, вот это давалось мне труднее всего – учиться ходить на высоких каблуках. Беспощадная Бет заставляла меня надевать туфли на шпильках и часами вышагивать на них взад и вперёд по моей крохотной квартирке.
– Но почему, почему я должна это делать? – негодовала я. – Мне не нравятся эти туфли. Это неудобно, нелепо. Я не хочу…
– Это часть твоей профессии, – непреклонно ответствовала она. – Думаешь, всякие фестивали, премии и прочие публичные мероприятия – это блажь, желание покрасоваться? Ничего подобного, милая моя. Это такая же часть работы, как съёмки и озвучка. Нам с тобой сейчас нужно что?
– Что? – искренне спрашивала я.
– Чтобы тебя заметили, – наставительно говорила Бет. – И запомнили. Значит, нужно посещать соответствующие мероприятия. А чтобы их посещать, нужно соблюдать правила игры. Так что считай, что каблуки – это часть сценического костюма.
– Ладно, – вздыхала я и уныло вышагивала дальше.
В общем за пару месяцев я практически освоила это искусство, однако расхаживать на каблуках дома и выйти в таких туфлях на люди, под вспышки фотокамер – было совсем не одно и то же.
На первом шагу я слегка покачнулась, но удержала равновесие. А затем подняла голову, улыбнулась, как учила меня Бет – спокойно, приветливо, но с достоинством, и обвела глазами собравшихся. Меня пока ещё никто не знал, премьера должна была состояться только через несколько часов, но зрители встретили меня довольным гулом, захлопали, и я немного успокоилась. Джаред, такой непривычный в тёмном классическом костюме с пёстрым шейным платком, подхватил меня под руку и повёл ко входу в здание.
– Расслабься, – шепнул он мне. – Что ты так мне в руку вцепилась? Всё хорошо.
Я постаралась ослабить хватку, всё так же продолжая улыбаться по сторонам.
Фойе в здании было с зеркальными стенами. И от того казалось, что людей здесь вдвое, втрое больше, чем на самом деле. Я осмотрелась по сторонам. Некоторые лица казались мне смутно знакомыми. Возможно, я видела их мельком по телевизору – я ведь не слишком интересовалась светской хроникой. Джаред перекинулся с кем-то парой слов, а я вдруг увидела неподалеку молодую девушку и вздрогнула, осознав, что смотрю на собственное отражение в зеркальной стене.
Эта девушка показалась мне незнакомкой. Обычно я проходила мимо зеркал, не заглядывая в них. Могла лишь взглянуть искоса, убедиться, что вижу привычное сутуловатое существо с хмурым выражением лица, и отвести глаза. Сейчас же, невольно задержавшись взглядом на отражении, я рассматривала себя, почти не веря, что эта девушка – действительно я.
Бет ещё несколько недель назад нашла мне персонального стилиста – Эрику. Честно говоря, познакомившись с этой немолодой афроамериканкой, я усомнилась в том, что она сможет помочь мне со стилем. Не то чтобы Эрика была одета вульгарно или безвкусно, нет. Просто была одета… весьма скромно. Тёмно-синие прямые джинсы, чёрная майка, удобные мокасины. Мне-то думалось, что стилист непременно должен и сам быть иконой стиля, но Бет утверждала, что она – мастер в своём деле. Эрика долго оценивающе разглядывала меня, задавала наводящие вопросы, чиркала что-то у себя в органайзере, кивала или неодобрительно мотала головой. А потом потащила меня по магазинам, придирчиво отбирая наряды. Какие-то вещи утверждала, какие-то отбраковывала, не спрашивая моего согласия. Я в целом и не влезала со своим некомпетентным мнением в этот почти научный процесс. Затем Эрика повела меня в салон, где долго что-то доказывала парикмахеру, а потом мастеру по маникюру. Макияж и наряд для премьеры мне тоже выбирала она и, кажется, слегка обиделась, когда поняла, что я осталась совершенно равнодушна к её трудам.
Однако теперь я не могла не оценить, какое чудо сотворила со мной Эрика. Из зеркала на меня смотрела высокая тоненькая девушка в простом тёмно-синем платье. Платье было элегантное и в то же время слегка детское. Оно ненавязчиво подчеркивало хрупкость моей фигуры. Я показалась самой себе каким-то странным существом – полудевочкой-полуженщиной, застенчивой, пугливой и в то же время очень чуткой и открытой.
– Пойдём в зал, – позвал меня Джаред.
Мы двинулись по проходу, и тут нас внезапно застигли репортёры. Джаред остановился на фоне щита с эмблемами кинофестиваля и приобнял меня за талию. Раньше, на съёмочной площадке, он никогда ко мне не прикасался без повода – только если нужно было показать, как двигаться. И сейчас я едва не вздрогнула от этого непривычного контакта. Но это тоже входило в правила игры. Я снова изобразила отрепетированную с Бет улыбку, и вокруг нас замелькали вспышки камер. Джаред постоял так несколько минут, а затем снова переместил руку с моей талии на локоть.
– Пошли, – негромко сказал он. – Хватит с них.
Мы прошли в зал. Свет погас, шум понемногу улёгся, вспыхнул большой экран, зазвучала мелодия – грустная, пронзительная, заставляющая внутренне вздрагивать и замирать. Побежали титры. И я впервые увидела на экране своё имя, написанное латиницей. Это было так странно. Имя, знакомое мне с рождения, произносившееся разными голосами – маминым, дедовским, Гришиным… Раздражёнными голосами учителей, визгливым голосом тёти Инги… Имя, которое смотрело на меня со страниц документов, бланков, обложек школьных тетрадей – вдруг засветилось большими буквами на экране. Мне снова стало как-то тревожно и неловко. Словно я была самозванкой, обманом просочившейся в этот чуждый, но такой притягательный мир.
Фильм длился недолго – около часа. Ведь это была артхаусная короткометражка. Я даже не успела ещё вынырнуть из его таинственной, немного мрачноватой атмосферы, как уже отзвенели финальные аккорды, потянулись титры и в зале вспыхнул свет. А затем раздались аплодисменты. Я даже вздрогнула от неожиданности. Почему-то я совершенно этого не ждала. Покосилась на Джареда и увидела, как он буквально расплывается в довольной улыбке, даже кончик носа у него покраснел от удовольствия. И снова во всём его облике появилось нечто ребячливое, удивительное для такого хмурого и замкнутого мужчины. Все-таки он был удивительным человеком, этот Джаред Вазовски.
– Пойдём, – радостно шепнул он мне. – Пора принимать поздравления.
Джаред поднялся, вслед за ним встали и другие члены съёмочной группы, сидевшие в одном ряду с нами. Все вместе мы пошли по проходу к сцене, на которой, как оказалось, уже успели установить длинный стол со стульями и микрофонами для каждого из нас. Я, признаться, боялась, что мне страшно будет оказаться перед зрительным залом, почувствовать на себе одновременно тысячи глаз. Но, как оказалось, с ярко освещённой сцены зал казался просто огромной чёрной ямой, я не видела ни обращенных ко мне лиц, ни взглядов и потому чувствовала себя спокойно и раскованно.
Первым заговорил Джаред. Видимо, он уже как-то пережил первый восторг, взял себя в руки, и голос его снова звучал сдержанно и глуховато.
– В первую очередь я хочу поблагодарить всех тех, кто помог мне создать этот фильм…
Джаред говорил довольно долго, упомянул родителей, каких-то поддерживавших его друзей – видимо, так было положено. Я на какое-то время отвлеклась, разглядывая то, как украшена сцена. А потом вдруг услышала свое имя.
– И отдельно я хотел бы поблагодарить прекрасную актрису Раду Казан, – так он произнёс мою фамилию.
В зале снова зааплодировали, засверкали вспышки фотокамер. Я замерла в растерянности, не зная, что от меня требовалось, а Джаред шепнул мне:
– Просто улыбайся.
Я улыбнулась, и зал отчего-то взорвался ещё громче. Джаред проводил меня обратно на моё место, и ведущий объявил, что зрители могут задавать нам свои вопросы. Я снова слегка напряглась, переживая, что не смогу понять, о чём меня спрашивают, не говоря уж о том, чтобы развернуто ответить. Поначалу вопросы задавали Джареду, и лишь через несколько минут один из зрителей – я не смогла толком его рассмотреть – спросил, как мне удалось сыграть глухонемую девочку.
– Дело в том, – начала я, – что я в тот момент ещё не очень хорошо говорила по-английски и в каком-то смысле и чувствовала себя в группе глухонемой.
Все отчего-то рассмеялись, в зрительном зале снова раздались хлопки. Однако я поймала на себе взгляд Бет, которая едва заметно неодобрительно качнула головой. Видимо, я сказала не то, что следовало.
Вопросы следовали один за другим, я отвечала, однако настроение моё упало. Мне вдруг опять показалось, что я говорю невпопад и заставляю всех вокруг чувствовать себя неловко.
Машина лавировала в нью-йоркском трафике, а Бет сидела на мягком сиденье, как всегда, очень прямая и сдержанная.
– Рада, этот вечер очень важен, – сказала она мне, немного помолчав. – Тебя впервые заметили, разглядели. Неважно, получит фильм Джареда награду или нет – тебя всё равно уже запомнили. Ты допустила сегодня несколько ошибок – например, когда упомянула про свой слабый английский. Это минус. Режиссёры, думая о том, какую актрису взять на главную роль, будут вспоминать, что у тебя сложности с языком, и отбросят твою кандидатуру. Ты можешь выучить язык в совершенстве, но в их памяти ты всё равно останешься девочкой без знания английского.
– Значит, всё пропало? – растерянно спросила я.
– Может, и нет, – покачала головой Бет. – Ты взяла зал непосредственностью и обаянием. Не исключено, что это станет более весомыми козырями, чем совершенное владение языком. Ничего, – пробормотала Бет себе под нос. – Мы ещё посмотрим, как скажется на твоём имидже эта премьера. Подумаем.