Мне казалось, ничто во мне не напоминало голливудскую звезду с красной ковровой дорожки. И я так была этому рада.
Помню, как однажды утром я проснулась и увидела Гришу. Он стоял спиной ко мне и раздергивал шторы на окне, впуская в комнату солнечный свет. Я смотрела на его тёмный на фоне окна силуэт, и у меня вдруг что-то надсадно сжалось в груди.
– Гриша…
– Что? – обернулся он.
– Гриша, давай пообещаем друг другу: что бы ни произошло в нашей жизни, что бы ты ни подумал обо мне, как бы ни решил поступить, мы всегда будем помнить, как нам было хорошо здесь. Всегда будем ориентироваться на эту точку отсчёта, ладно?
– Ладно, – кивнул он, сел на постель и притянул меня к себе. – Только мне это никогда не понадобится. Если только у тебя самой есть какие-то сомнения…
– Нет, – замотала я головой и уткнулась в сгиб его шеи, трогая губами тёплую кожу. – Нет!
Глава 7
Эти несколько дней в лесном домике где-то в пригороде Сиэтла стали нашим раем. Но, как всегда и бывает, очень скоро мы оказались из него изгнаны. Примерно через неделю мне на мобильный позвонила Бет. До сих пор меня никто не беспокоил, все звонки я перевела на пресс-секретаря и на несколько дней даже сама поверила, что в жизни моей воцарились тишина и спокойствие. Мобильник зазвонил, когда мы с Гришей лежали в гамаке на террасе. На озеро медленно опускался вечер, и первые бледные звёзды уже замерцали в небе и в озерной воде.
Мне ужасно не хотелось снимать трубку, но, увидев номер Бет, я вынуждена была это сделать.
– Рада, добрый вечер, – сухо, по-деловому заговорила Бет. – Хорошо отдохнула? – И не дожидаясь ответа, тут же перешла к сути дела: – Послушай, Флинт решил изменить порядок предпремьерных мероприятий. Послезавтра состоится официальная пресс-конференция, ты обязана быть. Выезжай в Лос-Анджелес сейчас же.
– Но почему?.. – слабо запротестовала я. – Ведь она была назначена только в следующем месяце.
– Кое-что пошло не так с пиаром, Гарри считает, что нужно начать активное продвижение раньше. В общем, ты взрослый человек, сама всё понимаешь. Жду тебя завтра. Нужно будет ещё привести тебя в соответствующий вид после этих твоих… каникул, – подытожила она.
Я в растерянности уставилась на Гришу. Когда зазвонил телефон, я вылезла из гамака и босиком прошлёпала за ним к столу, на котором лежала сумка. А вот теперь просто стояла и смотрела на него, переминаясь с ноги на ногу.
– Надо ехать? – спросил Гриша.
Я расстроенно кивнула. Гриша уточнил напряжённо:
– Что-то случилось?
А я, кивнув, ответила:
– Чертов Гарри. Всё ему неймётся – хочет заработать на этом проекте как можно больше. Теперь вот решил раньше установленного срока начать промоушен. Послезавтра пресс-конференция.
Гриша ещё не совсем освоил киношную терминологию и, наверное, не знал, что такое «промоушен». А у меня эти словечки вылетали невольно, как я ни старалась не ставить его в неловкое положение. И всё же от моего объяснения он успокоился:
– Ну и чего ты нос повесила? – поддразнил он меня. – Я уж думал, кто-то заболел или умер. Не знаю, что такое промоушен, но это же вроде как хорошо? Это значит, работа продолжается, интерес к вашему фильму растёт. Это здорово!
– Но… – растерянно произнесла я. – Но мы же хотели пробыть тут подольше.
Гриша бездумно махнул рукой, притянул меня к себе и поцеловал в висок.
– Ну так потом приедем сюда снова, – прошептал он мне в волосы. И тревожное чувство, сдавливавшее мне горло, тут же отступило. Я с облегчением перевела дыхание и прижалась к нему. Я была так ему благодарна за это понимание.
Ещё один неприятный момент, связанный с пресс-конференцией, я вспомнила уже дома. Это было на следующее утро после приезда. Я как раз вернулась от стилиста – с освежённым цветом волос и тщательным макияжем, который должен был придать мне на встрече с прессой естественно свежий и отдохнувший вид – для чего визажисту почему-то потребовалось тщательно заштукатурить мой настоящий обретенный у озера румянец и поверх нарисовать искусственный. На кровати в спальне меня уже ждал заранее утверждённый наряд, и только поправляя у зеркала ворот платья, я на секунду подумала: «Интересно, подобрали ли Тэду рубашку, которая хорошо будет гармонировать с этим оттенком», и тут же меня словно током ударило – Тэд! Конечно, в прошлую нашу встречу я постаралась всёобъяснить Грише. Но что, если… Что, если он до сих пор сомневался…
– Гриша, – осторожно начала я, входя в гостиную, где тот щёлкал каналами телевизора.
– А? – обернулся он и тут же, охнув, дурашливо загородил глаза ладонью. – Ох, ничего себе! Теперь видно, что ты – настоящая звезда. А два дня назад была ещё обычной девчонкой с разбитыми коленками.
Гриша шутил, но меня как-то неприятно кольнула его шутка. Я подошла к креслу, в котором он сидел, и со спины обвила его руками, наклонилась и прижалась губами к виску.
– Я и сейчас такая же, – шепнула я. А потом, помолчав, добавила: – Гриша, я хотела тебе сказать… Там, на пресс-конференции, будет Тэд и…
– И тебе придётся изображать с ним роман, – перебил Гриша.
Он высвободился из моих рук, встал и очень серьёзно на меня посмотрел.
– Рада, слушай, я приехал сюда не для того, чтобы портить тебе жизнь. Ты прости меня, в прошлый раз я вел себя по-дурацки. Я тогда… немного обалдел, растерялся. Но за этот год я всё обдумал и понял, чего хочу. И твердо решил – я буду здесь, с тобой. Мне всё равно, кем и чем я тут буду, лишь бы с тобой… Я не собираюсь что-то тебе предъявлять. Просто делай то, что от тебя требуется.
– Ох, Гриша, – выдохнула я, шагнула к нему и обняла руками за шею. – Спасибо тебе… Если бы я только могла всего этого не делать…
– Ну, брось, – усмехнулся он и поцеловал меня в кончик носа. – Не самая плохая профессия. А осталась бы дома, сейчас перебирала бы мороженую рыбу в порту.
И мы оба рассмеялись – такой нелепой показалась нам тут, в шикарной квартире в престижном районе Лос-Анджелеса, эта дикая ситуация.
На пресс-конференции мы с Тэдом, как от нас того требовали, уклончиво отвечали на вопросы о наших отношениях, но при этом не забывали многозначительно улыбаться друг другу, показательно перешептываться и хихикать. Вездесущий Алекс парил вокруг нас, как некий массивный купидон, и пространно намекал журналистам, что на съёмках у нас очень горячая атмосфера.
– Аж искры летят, – добавлял он и комично закатывал глаза.
А после окончания мероприятия шепнул мне в коридоре:
– Ты уж прости, Honeymoon, что делать. Пиар – великий бог, и мы все тут ему поклоняемся.
На следующее утро за завтраком – мы, к сожалению, не могли позволить себе завтракать в комнате с огромным французским окном, чтобы не попасться в объективы каким-нибудь ушлым журналюгам, и ели наши залитые молоком хлопья в гостиной – Гриша, пролистывая свежие газеты, конечно же, наткнулся на наши новые снимки. Я видела, как на секунду отяжелел его подбородок, как он чуть поморщился, но тут же сделал над собой усилие, улыбнулся и произнёс:
– Ты очень красивая. Платье такое… В общем, здорово смотришься.
Мне, за последние годы привыкшей к самым изысканным комплиментам, были так приятны его слова, что я отставила чашку с кофе, подсела к нему на диван и привалилась головой к его плечу. Кажется, впервые за всё это время я была так счастлива.
Потянулись утомительные предпремьерные мероприятия. Встречи с поклонниками, фотосессии, интервью. Я каждый день вынуждена была мотаться куда-нибудь и, возвращаясь домой, находила Гришу притихшим, напряженным, замкнутым. Он всё ещё слишком плохо знал язык, чтобы свободно чувствовать себя в городе, а о том, чтобы найти какую-нибудь работу, не могло быть и речи. Марк Анатольевич подробно объяснил мне, что получить разрешение на работу для Гриши он не сможет даже при его безграничных возможностях.
Я возвращалась домой и находила его то за учебником английского, мрачноватого и притихшего, то сосредоточенного, просматривавшего российские новости в Интернете, то напряжённого, бродящего из угла в угол, как пойманное дикое животное. Иногда мне удавалось развеять его дурное настроение. Я рассказывала что-нибудь смешное.
– Гриша, представляешь, сегодня на презентации…
И он смеялся, потом подхватывал меня на руки, начинал кружить по квартире. И в итоге мы принимались смеяться, дурачиться, толкаться, пока не падали на кровать и не начинали целоваться.
Но бывали и другие дни. Дни, когда Гриша, видимо, особенно остро в моё отсутствие чувствовал здесь своё одиночество. Я старалась успокоить его, подходила ближе, клала ладонь ему на шею – у линии роста волос.
– Гриша, ну что ты? – спрашивала я. – Что случилось?
– Что случилось? Что у меня могло случиться? – фыркал он. – Я и из дома почти не выхожу.
– Слушай, если ты устал, если тебе нужно побыть одному… – осторожно начинала я. – Ты можешь спуститься к себе, я не обижусь.
– О, спасибо, что напомнила, – едко отзывался он. – Ну точно, ты ведь и об этом позаботилась. Такая предусмотрительная.
Обычно перепалки эти заканчивались тем, что Гриша действительно, хлопнув дверью, уходил вниз. Я же оставалась в своей опустевшей квартире, сидела, прижав ладони к вискам, и боялась даже заплакать. Мне страшно было, что судьба, так щедро вернувшая его мне, сочтёт меня неблагодарной и снова его отберёт. А я была благодарна – за каждый день, за каждый час, что он был со мной. Даже за украденное, выстраданное счастье.
Через час или два он обычно возвращался, садился на пол возле моих ног, обнимал колени, опускал на них голову и шептал, обжигая дыханием кожу:
– Прости, прости меня. Я идиот. Я знаю, ты сняла эту квартиру, чтобы у меня было своё пространство. Я понимаю, ты стараешься, чтобы мне было удобно. Но просто… Просто, господи, я здесь чувствую себя какой-то комнатной собачкой.
У меня конвульсивно сжималось горло, я вцеплялась пальцами ему в волосы и выдыхала: