Вылет из Аделаиды через четыре дня. Прибытие в Лондон через двадцать шесть часов. Пара ночей с Присциллой, которая на этом настояла. Потом беру напрокат машину на десять дней. Я намерена поехать в Чиппел-Бэй и на остров Сент-Ниньян, потом до Оксвич-Пойнт. Затем в Шотландию – пройти по Файф-Костал-Пат. На всех пляжах сбросить туфли и собирать камни желаний всех размеров. Знать, что здесь, по этой земле, когда-то ходил сын, босиком, целый и невредимый.
Неважно, едешь ты или нет. Победа уже то, что ты купила билеты! Так сказал бы мой последний психиатр.
Я вынимаю паспорт и перелистываю странички. Последний штамп из Новой Зеландии. Мы там были все вместе: я, муж и сын. У мужа, как говорили, была ремиссия. Сын вырос и испытывал первый объектив фотоаппарата, большой, как маяк, на его маленькой груди. Я понимаю, насколько живописна страна, но почти не помню пейзажей, на которые они устремляли свои взгляды с усердием, с меткостью. Я смотрела на них. Запоминала, как они стоят рядом.
В реставрационной мастерской я раскладываю лотки с тканями маори, завещанными музею из частной коллекции. Используемая традиционная черная краска изготавливается из коры мануки и богатого железом шлама, и со временем ее кислотность может привести к тому, что ткань растрескается и разорвется. Я считаю, что экспонаты нужно вернуть в Новую Зеландию, но согласна, что сначала их следует реставрировать. Это трудоемкий процесс, который потребует времени и терпения. Если ткань согнуть, она порвется.
Дверь мастерской щелкает и распахивается.
– Какого черта? – говорит Трис, которая сама должна быть в отпуске на неделю. – Почему ты мне не позвонила?
Она поднимает вверх руки и роняет, хлопая ими по бокам. На лице ни следа косметики, она похожа на болтливого ребенка, румяного и дерзкого. На ней старые джинсы и кроссовки. Смятая синяя футболка.
– Мы перевозим отца в пансионат, – говорит она, объясняя, как она одета, и круги под глазами темнеют. – В этом сарае дерьма больше, чем в канализации.
– Вопрос в другом: почему ты здесь? – спрашиваю я.
– Мне позвонила Мейзи, – отвечает она.
– Значит, теперь я под наблюдением – полушутя замечаю я.
– Ты не запретишь другим беспокоиться, – говорит она.
– У меня талант: я отлично пакую вещи, – говорю я, меняя тему. – Могу помочь в сарае твоего отца.
– Ты мне поможешь, если сядешь на тот самолет, – отвечает она. – Как отца устроим, я даже могу ходить в гости.
– Маме нужна я.
– Ой, ну хватит! – перебивает она. – С твоей мамой все в порядке, слава тебе господи.
Она так смотрит на меня, что я начинаю нервничать.
– Можешь меня ненавидеть, – на выдохе сообщает она. – Но я ходила ее навестить.
Меня как громом поразило. Как будто я грешница.
– Послушай меня, – настаивает Трис. – Я привезу ее с собой в ноябре. Я прилечу в Уффици во Флоренцию. Они предлагают предварительный просмотр Del Monte Mappa. Наверняка тебе хотелось бы это увидеть? Вам обеим? Вместе посмотрим.
Она знает, чем меня соблазнить. Del Monte Mappa – это шелк, расшитый серебром. Цветущая гора Синай, скрижали Закона в окружении облаков и музыкальных инструментов. Священная ткань, предназначенная для защиты свитка Торы.
Я молчу.
– Да что ты кобенишься! – говорит Трис. Я впервые слышу из ее уст бранное выражение.
– Ты заставила меня это сказать, – она грозит тонким бледным пальцем.
Я дрожу от напряжения, прикусив язык. Главное – не сказать того, о чем потом пожалею, как мать. Я поворачиваюсь к Трис спиной, начинаю распаковывать коробку, которую принесла. Роюсь в стопке распечатанных изображений, которые собрала, и они падают на пол.
– Не будь девчонкой, которая не может смотреться каждое утро в зеркало, – говорит Трис.
Начни сначала.
– Слишком поздно, – говорю я.
Часы на стене ясно показывают, что мне некогда идти домой и собираться.
– Тебе нужен только паспорт, – говорит она, хлопая в ладоши.
Фея машет крыльями.
– Сменную одежду купишь в аэропорту. Остальное я тебе пришлю.
Начни сначала.
Разве я уже не начала?
Я поднимаю с пола разбросанные вырезки, запихиваю их в сумку. Трис наклоняется, протягивает мне ту, которую я пропустила. Альбертинелли.
– Держи, – возвращаю ее я. – Эту я увижу своими глазами, когда встречусь с вами во Флоренции.
Я выуживаю из сумки ключи и вкладываю их ей в руку.
Такси подъезжает к дому матери, и я прошу водителя меня подождать.
Она сидит за столом, швейная машина отодвинута в сторону. Перед ней открытый ноутбук.
– Трис принесла, – говорит она. – Не удивляйся. Она установила какую-то штуку для увеличения картинки. Научит меня им пользоваться.
Я целую ее в обе щеки.
Она достает носовой платок, о котором я давно забыла. Тот, что я вышила для нее еще маленькой. Голубые незабудки, красные бабочки и желто-золотые тюльпаны. Я удивлена, что она его сохранила.
Она расправляет носовой платок на столе, затем поворачивает ноутбук ко мне, и на экране появляются изображения вышивки до и после.
– Тебе не кажется странным, что на том изделии так много символов, которые ты вышила на платке?
– Обычные символы…
Но все, что я вижу, – это неизящные детские швы.
– И все же… – говорит она, проводя пальцем по золотым лепесткам тюльпана. – Ты часами отрывала нить от старой бахромы для занавесок, которую нашла в церковном магазине. Помнишь?
Я смеюсь.
– Немного соображала.
– Тебе было четыре года.
Она касается пальцем каждого образа. Я морщусь от неровных стежков.
– Ты талантлива. Всегда была.
У двери я крепко ее обнимаю. Она, обвив меня руками, не пускает. Потом долго машет у почтового ящика, когда машина выезжает с улицы.
В аэропорту я хватаю пижаму и пару рубашек. Зубную пасту и щетку и розовый спрей для лица. Я порхаю над пашминами[55], выбираю темно-синюю – будет мне шалью и одеялом.
– Вы видели все цвета? – спрашивает продавщица.
Как будто я выбрала синюю пашмину, потому что не знала, что есть другие.
На мгновение я останавливаюсь. Потом возвращаю ее на полку и беру золотисто-желтую, теплую.
На табло, где сообщают о моем рейсе, мигает: «Посадка закончена».
Стюардесса видит, как я бегу, и улыбается, когда подхожу к ней. На ее зубе пятнышко красной помады. Я вручаю ей посадочный талон.
– Добро пожаловать, доктор Рид, – говорит она, указывая на уже пустой телескопический трап. – Передние двери, второй ряд справа.
Я опускаюсь на место.
Молодой стюард предлагает поднос с наполовину наполненными бокалами шампанского.
– Меня зовут Джеймс. Я буду за вами ухаживать.
– Джеймс, если я возьму два, вы меня осудите? – спрашиваю я.
Он раскладывает две салфетки, ставит бокалы и понижает голос:
– Лук замариновать вряд ли хватит.
Рядом со мной опускается на колени дежурная из регистрации.
– Вы уронили это, доктор Рид.
– Зовите меня Элизабет, – говорю я.
Она протягивает мне белый носовой платок, который я вышила в детстве. Синий индиго, глубокий малиновый и золотая нить, вырванная из бахромы. С мягким ароматом розы. Тот, который мама каким-то образом сунула мне в карман.
– Что-нибудь еще, Элизабет? – спрашивает стюардесса. И я в уме начинаю составлять список.
Вещи, которых у меня нет. Вещи, которые нужны обязательно. Многое из этого упаковано в коробки, сложенные у меня в коридоре. То, что я когда-то по ошибке приняла за свою жизнь.
Она ждет. Большим пальцем я прослеживаю текстуру вышитого золотого лепестка. И улыбаюсь, ощущая его неидеальные швы.
– Спасибо, – отвечаю я. – У меня есть все, что нужно.
Путеводитель по арамейскому языку, который используется в книге
Заметки по переводу
С английского на арамейский в этом романе переводил Наум Бен-Иегуда, выпускник университета имени Бар-Илана, где он изучал Талмуд и еврейскую историю и где сейчас завершает работу над докторской диссертацией. Он ортодоксальный раввин. Сфера его интересов включает Танах, Талмуд и Таргум (арамейский перевод Библии) – с особым вниманием к лингвистическому аспекту: заимствованиям из древнееврейского, арамейского и несемитских языков.
В Иудее во времена, когда происходили описанные в романе действия, говорили на одном из диалектов арамейского языка. Перевод осуществлен с академичной точностью, с использованием современных источников.
Например, арамейское слово «мать» – emma, произносится «има». Однако, избегая путаницы с английским именем, я выбрала другое написание – imma.
Из-за важности имени Ханна Наум посоветовал оставить произношение на иврите. Все имена очень красивые, мы избалованы выбором.
На момент публикации руководство по произношению все еще разрабатывалось. Подробности на сайте sallycolinjames.com.
Арамейский словарь
Abba – отец
Aḥata d’Em – тетя (сестра матери)
Akara – бесплодная
Akh’n’shuta – осень, урожай
Alma d’Atei – загробный мир, тот свет
Amam
Amamei (pl) – иноверный, знатный
Anak – кулон, подвеска
Avil (m)
Avila (f) – скорбящий, плакальщик
Aviva – весна
Aviya Abijah – происхождение, чреда
B’rati – моя дочь
B’rei – сын (кого-то)
Baˁla – жена
Bar – сын
Barta – дочь
Bˁel – муж
G’zura – обрезание
Gifta – жмых от пресованных оливок, используемый для розжига тигля в печи при производстве стекла.
Ḥalit’ta – ожерелье
Ḥavivta (f)
Ḥaviv (m) – мой милый, милая
Hodaya – спасибо
Imma (Emma) – мать
K’tem – пятно
K’tubta – брачный контракт
Kafrisin – кипр
Kayta – лето
Makva – миква (еврейское ритуальное омовение)
Malˀakh – ангел
Matrona – тетя (уважительное обращение к женщине в возрасте, не родственнице)